— Рон! — Да ладно. Ничего серьёзнее выговора мне не светит, не волнуйся. Возьми, — друг повязал на моём запястье, рядом с браслетом связи, тонкую красную нить, и она тут же исчезла, словно впитавшись в кожу. — Что это? — Так, безделица. Арманиус сейчас не маг, но он, тем не менее, остаётся мужчиной. Если проявит агрессию — его слегка… шарахнет. — Сними! — Тут же потребовала я, протягивая руку. — Этого ни в коем случае нельзя допустить! — Почему? — Рон, кажется, удивился, а я возмутилась: — Да потому что он полуживой. Если его не то, что шарахнуть, пальцем неудачно ткнуть — он весь рассыпется! Снимай! Не полезет он ко мне всё равно! — Эн… — Снимай, говорю. Рону явно не понравилось моё сопротивление, но всё же он послушался. — Там вообще ещё следилка, её бы хоть оставить… — А это зачем? — Энни… Ты вообще представляешь, какое количество магов хотят, чтобы Арманиус никогда не оправился от этого потрясения? — А при чём тут… А-а-а, ну да… Ладно, на следилку я согласна. Но больше ничего! Рон кивнул, пробормотал, что сделает другой амулет, приобнял и почти бегом бросился по дорожке обратно в город, оставив меня в смятенном состоянии. «Ты вообще представляешь…» Я представляла. И как же мне не хотелось, чтобы мечты этих неизвестных мне сомнительных магов сбылись! * * * После ухода Эн Берт забылся тяжёлым, но крепким сном, в котором он вновь и вновь горел в пламени Геенны, держась изо всех сил и повторяя про себя одно и то же. «Иди, пока можешь, не предавая цели. Не предавая цели… Не предавая…» Он не мог предать Эн. И шёл вперёд. Шёл, пока посреди пламени, окружающего его сплошной стеной, вдруг не появилось огромное зеркало. Сначала оно было серебристым, но чем ближе подходил Берт, тем больше чернело. Что ж, многочисленные исследователи Геенны были правы, она — портал. Но не только в пространстве, то есть, между мирами, но и во времени. Это подтвердили три архимагистра, когда-то давно вошедшие в Геенну. Первый был учёным и сделал это в качестве эксперимента, а вот второй и третий входили целенаправленно — чтобы вернуться в прошлое и исправить какие-то свои поступки. Последний такой визит вывел из себя тогдашнего императора, приходящегося Арену, кажется, прадедом, и он стал ставить на всех архимагистров печати-запреты на вход в Геенну. А еще — печати молчания, чтобы не разбалтывали её тайну всем подряд. «Время — сложная субстанция, — вспомнил Берт слова одного из своих наставников. — И не нужно пытаться с ним играть». Он был совершенно согласен… раньше. До этого момента. И, глядя в зеркало-портал, мысленно вернулся в тот день, когда по его вине погибли пятнадцать архимагов, блестящие охранители. «Ты потеряешь одного архимагистра, — говорил он Арену, добиваясь снятия печати, — но приобретёшь пятнадцать архимагов, из которых шестеро в будущем станут архимагистрами. И одну очень талантливую учёную, которая, возможно, когда-нибудь откроет для магической медицины еще что-то важное». Практичный подход к практичному императору. Зеркало времени дрогнуло, покрываясь узорами, похожими на иней… а потом Берт увидел себя. Себя в тот самый момент, о котором думал. И одновременно с этим ?еенна начала высасывать из него силу… * * * На следующий день Арманиус выглядел чуть лучше. Совсем немного, но лучше. И хриплость в голосе уменьшилась. — Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась я, роясь в сумке. После вчерашнего разговора с Валлиусом я была намного увереннее — какой-никакой, но план реабилитации мы составили на неделю вперёд. Не получится сдвинуть с местра резерв — будем думать дальше. Контур-то я ему восстановлю в любом случае, но… где девяносто пять октав, а где семь? Это же огромная разница. — Нормально. Я хмуро посмотрела на Арманиуса, но он не впечатлился моим суровым взглядом. Скорее всего, он вообще его не видел. С подобными повреждениями глаз он не способен рассматривать тонкости выражений лиц — чудо, если он цвет одежды разобрать сможет. — А подробнее? Архимагистр, я не из вежливости интересуюсь. Я — ваш врач. Демоны, я же медсестра… Но он промолчал, как будто бы не был удивлён этому заявлению. Валлиус рассказал, так же, как и имя? Тогда зачем было подделывать документы? — Мне нужны симптомы. Голова болит? — Нет, — ректор этой самой головой покачал. — Горло болит. Глаза. Кожа. Но всё это болит не так остро, как раньше. Кожа ещё, кстати, чешется. — Это хорошо, значит, заживает. Снимайте-ка халат и ложитесь на диван. Я вам помогу. Арманиус безропотно послушался, удивив меня своей покладистостью. Это точно наш своенравный ректор, который не хотел лежать в стационаре дольше одного дня? Архимагистр растянулся на диване, а я взяла из сумки баночку с мазью от ожогов, добавила туда из шприца подготовленный реактив для стимуляции процесса заживления, и принялась споро намазывать его кожу тонким слоем этой смеси, шипящей и должной холодить кожу. — Почему вы ушли из госпиталя? Лечить вас там было бы проще. — А меня можно вылечить? — он слабо усмехнулся. — Мне уже сообщили, что стало с резервом, Эн, и я не идиот, знаю, что его нельзя изменить. — Однако ваш же изменился, — возразила я, заканчивая с одной ногой и начиная обрабатывать вторую. — Раньше он был одним, теперь стал другим. То, что изменилось один раз, изменится и второй. По крайней мере, так мы подумали вчера с Валлиусом. Логично же! — Иногда — нет. Я с подозрением покосилась на изрезанное шрамами, но невозмутимое лицо Арманиуса. Защитница, он не похож на человека, шокированного известием… Да, оно пришло к нему не сегодня и не от меня, но всё же — он должен переживать, беспокоиться, надеяться. Хотя бы немного! А он ведёт себя так, будто заранее уверен, что обречён. — Послушайте, откуда в вас эти похоронные настроения? — спросила я, начиная мазать ректору грудь. Ожоги здесь были самыми сильными, а некоторые до сих пор мокли. — Вы же охранитель, а они никогда не сдаются. И архимагистр. И ректор. И… — Я понял тебя, Эн, понял, — перебил он меня, улыбаясь, и эта улыбка так разнилась с тем, что я видела раньше на его лице, что я на мгновение опешила. — Конечно, я надеюсь, но стараюсь не обнадёживаться. Так будет лучше. Ах вот оно что. Тогда понятнее. — Пожалуй, это правильно, — призналась я и, вздохнув для храбрости, зачем-то сказала: — Я сейчас ваше лицо буду обрабатывать. — Как будто это не было очевидным, я же закончила с грудью. И добавила строгим голосом: — Постарайтесь не разговаривать, а то мне неудобно будет. — Постараюсь, — ответил архимагистр и почему-то улыбнулся шире, словно эта просьба ему что-то напомнила. Я быстро намазала ему лицо и, встав с дивана, поглядела на дело рук своих. Мазь впитывалась практически сразу, поэтому я попросила: — Переворачивайтесь. Через пять минут я закончила обрабатывать ожоги и приступила к глазам. Капли, пара уколов в оба глаза — стандартные процедуры, и пока мне казалось, что этого достаточно, ничего непоправимого я у Арманиуса не заметила. Да и перед выпиской его осматривал наш лучший терапевт, специализирующийся на повреждениях глаз, написал свои рекомендации, которым я теперь и следовала. И только после этого я приступила к работе над восстановлением контура. Дала архимагистру выпить несколько реактивов, сделала шесть уколов в узловые энергетические точки, из-за чего ректору должно было стать очень больно — и, когда он не произнёс ни звука и даже не пожаловался, сказала, словно извиняясь: — Простите, но боль — это неотъемлемая часть терапии. Без боли не бывает выздоровления, я давно это поняла. Потерпите полчасика, скоро всё пройдёт. — Да, хорошо, — выдохнул он хрипло и добавил то, отчего я на миг потеряла дар речи: — Спасибо, Эн. — Не за что, — пробормотала я, когда отошла от удивления. — Это моя работа. А в госпитале меня вновь ждало удивление. И оно приняло облик Байрона Асириуса, моего бывшего однокурсника, в которого я случайно врезалась, мчась по коридору к своей лаборатории. Ожидала, что он процедит что-нибудь язвительное, но Байрон сказал иное: — Я как раз к тебе шёл.