– Ты бы?.. – Я бы, разумеется, не заявил: «С вами говорит Эйнар Валентино Рённ». – Господи, это еще кто такой? – Я. Мое полное имя. В честь какого-то киногероя. На мамашу в ту пору что-то нашло. Мартин Бек внимательно слушал. – Значит, ты считаешь? – Считаю, что, если бы Хульт сказал ей: «Меня зовут Пальмон Харальд Хульт», это выглядело бы нелепо и странно. – Ты-то откуда знаешь, как его зовут? – А ты сам записал имя на блокноте Меландера, и вдобавок… – Что вдобавок? – У меня тоже есть его имя. В жалобе Оке Эриксона. Взгляд Мартина Бека мало-помалу светлел. – Здорово, Эйнар. Просто здорово, – сказал он. Рённ зевнул. – Слушай, кто у них сегодня дежурит? – Гюнвальд. Но он ушел. И вообще от него проку не жди. – Значит, есть еще кто-нибудь. – Конечно, есть Стрёмгрен. – А Меландер где? – Дома, наверно. Он теперь по субботам выходной. – Пожалуй, стоило бы поподробнее заняться нашим другом Эриксоном, – сказал Мартин Бек, – Беда только, что я не помню никаких деталей. – И я не помню, – сказал Рённ. – Зато Меландер помнит. Он все помнит. – Скажи Стрёмгрену, чтоб он собрал все бумаги, в которых упомянут Оке Эриксон. И позвони Меландеру, попроси его прийти сюда. Поскорей. – Это непросто. Он сейчас замещает комиссара. И не любит, когда его беспокоят в нерабочее время. – Ну, передай ему привет от меня. – Это я могу, – сказал Рённ и. шаркая подошвами, вышел из комнаты. Две минуты спустя он явился снова. – Стрёмгрен едет, – сказал он. – А Меландер? – Приехать-то он приедет, но… – Что «но»? – Похоже, он не в восторге. Восторгов, разумеется, требовать не приходилось. Мартин Бек ждал. Прежде всего, что так или иначе объявится Хульт. И еще возможности поговорить с Фредриком Меландером. Фредрик Меландер был величайшим сокровищем отдела по особо важным преступлениям. Он обладал феноменальной памятью. В обычной жизни – зануда, но как детектив незаменим. По сравнению с ним ничего не стоила вся современная техника, ибо Меландер мог за несколько секунд извлечь из своей памяти все достойное внимания из того, что он когда-либо слышал, видел или читал о данном человеке или деле, и изложить свои воспоминания четко и вразумительно. С такой задачей не справилась бы ни одна вычислительная машина. Но писать он не умел. Мартин Бек просмотрел некоторые заметки в блокноте Меландера. Все они были сделаны очень своеобразным, неровным и совершенно неразборчивым почерком. XIX Рённ привалился к дверному косяку и захихикал. Мартин Бек вопросительно взглянул на него. – Ты чего? – Просто мне пришло в голову, что ты вот ищешь некоего полицейского, я ищу другого, а это, может статься, один и тот же человек. – Один и тот же? – Да нет, не один и тот же, конечно. Оке Эриксон и есть Оке Эриксон, а Пальмон Харальд Хульт и есть Пальмон Харальд Хульт. Мартин Бек подумал, что Рённа пора отправить домой отдыхать. Еще вопрос, можно ли считать присутствие Рённа вполне легальным, ибо, согласно закону, который вступил в силу с первого января, ни один полицейский не имеет права отрабатывать за год свыше ста пятидесяти сверхурочных часов, причем за квартал их число не должно превышать пятидесяти. С чисто теоретической точки зрения это можно толковать так: полицейский имеет право работать, но не имеет права получать деньги. Исключение допускалось только для особо важных дел. А сегодняшнее дело – оно особо важное? Да, пожалуй. Не арестовать ли ему Рённа? Хотя текущему кварталу сровнялось всего четверо суток, Рённ уже перекрыл законную норму сверхурочных. Поистине новое отношение к работе. В остальном работа идет как обычно. Стрёмгрен раскопал кучу старых бумаг и время от времени вносил в комнату очередную стопку. Мартин Бек изучал бумаги с растущим неудовольствием, поскольку у него возникало все больше вопросов, которые следует задать Анне Нюман. Но он не торопился снимать трубку. Снова беспокоить женщину? Это уж слишком. Может, поручить Рённу? Но тогда ему все равно придется самому начать разговор и просить извинения сразу за обоих – за себя и за Рённа. Эта безотрадная перспектива помогла ему обрести необходимую твердость духа, он поднял трубку и четвертый раз с начала суток позвонил в обитель скорби. – Нюман слушает. Голос вдовы с каждым разом звучал все бодрее. Очередное подтверждение многократно засвидетельствованной способности человека приспосабливаться ко всему на свете. Мартин Бек встрепенулся и сказал: – Это опять Бек. – Ведь мы разговаривали с вами десять минут назад. – Знаю. Извините меня. Вам очень тяжело говорить об этом… этом инциденте? Неужели он не мог подобрать более удачное выражение? – Начинаю привыкать, – сказала Анна Нюман весьма холодным тоном. – Что вам на сей раз угодно, господин комиссар? – Хочу вернуться к тому телефонному разговору. – С первым помощником комиссара Хультом? – Вот именно. Итак, вам уже случалось разговаривать с ним раньше? – Да. – Вы его узнали по голосу? – Разумеется, нет. – Почему же «разумеется»? – Потому что раньше я не спрашивала, кто говорит. Вот это да. Крыть нечем. Надо было все-таки заставить Рённа поговорить с ней. – Вам это не приходило в голову, господин комиссар? – спросила женщина.