– По правде говоря, нет. Большинство на его месте покраснело бы или замялось. Но Мартин Бек был не из таких. Он продолжал с полной невозмутимостью: – Тогда это мог быть кто угодно. – Вам не кажется странным, чтобы кто угодно позвонил и назвался Пальмоном Харальдом Хультом? – Я хотел сказать, что это мог быть другой человек, не Хульт. – Кто же тогда? «Вопрос по существу», – подумал Мартин Бек и сказал: – А вы могли определить по голосу, молодой это человек или старый? – Нет. – А описать его голос? – Ну, он был очень отчетливый. И звучал резко. Точная характеристика Хультова голоса. Отчетливый и резкий. Но ведь множество полицейских разговаривает таким голосом, и прежде всего те, у кого за плечами военная служба. Да и не только полицейские. – А не проще ли вам расспросить самого Хульта? – поинтересовалась женщина. Мартин Бек воздержался от ответа. Он решил копнуть глубже. – Быть полицейским прежде всего означает иметь кучу врагов. – Да, вы уже это сказали при втором разговоре. Кстати, господин комиссар, вы сознаете, что это уже наш пятый разговор менее чем за двенадцать часов? – Очень сожалею. Вы сказали тогда, будто не знаете, что у вашего мужа были враги. – Сказала. – Но вы хоть знали, что у вашего мужа были неприятности по службе? Ему послышался в трубке короткий смешок. – А теперь я не понимаю, о чем вы. Да, она действительно смеялась. – Я о том, – сказал Мартин Бек без всяких околичностей, – что очень многие считали вашего мужа плохим полицейским, который не справлялся со своими обязанностями. Фраза сработала. Разговор снова принял серьезное направление. – Вы шутите, господин комиссар? – Отнюдь, – примирительно сказал Мартин Бек. – Я не шучу. На вашего мужа поступало много жалоб. – За что? – За жестокость. Она торопливо перевела дух и сказала: – Это абсолютная нелепица. Вы, должно быть, спутали его с кем-нибудь. – Не думаю. – Но Стиг был самым мягкосердечным из всех людей, каких я когда-либо встречала. К примеру, мы всегда держали собаку. Вернее, четырех собак, по очереди. Стиг очень их любил, относился к ним с бесконечным терпением, даже когда они еще не умели проситься на улицу. Он мог неделями возиться с ними и никогда не раздражался. – Так, так. – И ни разу в жизни он не позволил себе ударить ребенка. Даже когда они были маленькие. Мартин Бек частенько себе это позволял, особенно когда они были маленькие. – Значит, никаких неприятностей по службе у него быть не могло? – Нет. Я уже сказала вам, что он почти никогда не говорил с нами о своей работе. Но я просто-напросто не верю в эти россказни. Вы, наверное, ошиблись. – Но ведь были у него какие-то взгляды? Хотя бы на самые общие вопросы? – Да, он считал, что общество с точки зрения морали близко к гибели, ибо у нас неудачный режим. За такой взгляд человека едва ли можно было осуждать. Одна беда: Стиг Нюман принадлежал к тому меньшинству, которое располагало должной властью, чтобы сделать положение еще хуже при удобном случае. – Вы еще о чем-нибудь хотели спросить? – поинтересовалась Анна Нюман. – А то у меня довольно много хлопот. – Нет, во всяком случае, не сейчас. Я очень сожалею, что мне пришлось вас побеспокоить. – Ах, не о чем говорить. В голосе ее не было убежденности. – Но нам все-таки придется попросить вас идентифицировать голос. – Голос Хульта? – Да. Как вы думаете, удастся вам его узнать? – Вполне возможно. До свиданья. – До свиданья. Мартин Бек отодвинул аппарат. Стрёмгрен приволок еще какую-то бумагу. Рённ стоял у окна и глядел на улицу, очки у него съехали на кончик носа. – Значит, так, – сказал Рённ спокойно. – Ценная мысль. – В каком роде войск служил Хульт? – спросил Мартин Бек. – В кавалерии, – ответил Рённ. Рай земной для новобранцев. – А Эриксон? – Он был артиллерист. Пятнадцать секунд в комнате царила полная тишина. – Ты думаешь про штык? – Да. – Я тоже. – А что ты думаешь? – Что такой штык может купить себе любой за пять монет на армейском складе излишков. Мартин Бек промолчал. Он никогда не был высокого мнения о Рённе, но ему также никогда не приходило в голову, что Рённ отвечает ему взаимностью. В дверь робко постучали. Меландер. Надо думать, единственный человек на свете, который способен стучать в собственную дверь. XX