– И отправь криминалистов в морг, снять его отпечатки. Если верить Несокрушиму, именно в Калькутте родилась современная наука исследования отпечатков пальцев. Он утверждал, что совершили это открытие два бенгальца – один индуист, второй мусульманин. Разумеется, изобретенная ими система классификации носила имя их начальника Эдварда Генри. Босс сделал карьеру, получив рыцарский титул и место комиссара Скотланд-Ярда. А что стало с его подчиненными, мне было неизвестно. Миссис Миттер вернулась с громадным тяжеленным гроссбухом. Нацепив очки, принялась листать страницы. – Ха, еи-тхо[25], – вскинула она взгляд. – Вот. – И передала мне книгу, указывая пальцем нацарапанное чернилами имя. Бала Бхадра. – Это бенгальское имя? – спросил я. Она в ответ насмешливо фыркнула: – А спросите у своего приятеля. Я повернулся к Несокрушиму. Он покачал головой. – Балабхадра – брат Божественного Джаганната. Семь – То есть вы позволили ему застрелиться? Час спустя мы вновь были в кабинете лорда Таггерта. И все усилия по выслеживанию убийцы нисколько не реабилитировали нас в глазах комиссара. – Довольно трудно было остановить его, сэр, – ответил я, – учитывая, что у него в руках был заряженный револьвер. На самом деле я был рад, что он выстрелил в себя, а не в меня. – Вы уверены, что это тот самый человек, который убил наследного принца? – Да, сэр. Его оружие проверяют сейчас. В течение двадцати четырех часов мы точно будем знать, из этого ли револьвера произведен роковой выстрел. Комиссар помолчал, обдумывая мои слова. – И нет никаких оснований предполагать более широкий политический контекст? – Мы не имеем возможности узнать, было ли это нападение разгневанного фанатика-одиночки или начало чего-либо более серьезного, сэр. Таггерт снял очки, устало потер переносицу. – Есть идеи, джентльмены? Я ждал этого вопроса, что никак не помогало найти ответ. Идеи у меня имелись, но не более чем предположения, допущения и смутные догадки – и ничего сколько-нибудь убедительного. В то время как лорд Таггерт желал слышать ответы, и моя работа состояла в том, чтобы их предоставить. – У нас есть несколько предположений, сэр, но ничего конкретного. – Ну рассказывайте. – Во-первых, и на данной стадии расследования это самая вероятная версия, – убийца был религиозным фанатиком, имевшим зуб на наследного принца. Проблема в том, что мы не знаем причины преступления. – А кто может знать, что в головах у религиозных фанатиков? – фыркнул Таггерт. – Потому их и называют фанатиками. Кроме того, сам факт, что он застрелился, отчасти предполагает, что у него точно не все были дома, Сэм. Несокрушим деликатно кашлянул. – Хотите что-то добавить, сержант? – обернулся к нему Таггерт. – С вашего позволения, сэр, есть некоторые… проблемы с этой теорией. – Например? – Несколько фактов, сэр. Когда его загнали в угол, убийца, перед тем как попытаться бежать, сжег в мусорном ведре какие-то документы. Вероятно, уничтожал улики. Их уничтожение предшествовало попытке бегства, что предполагает наличие тайной организации. Таггерт задумался. – Вы спасли документы? – Нет, сэр. К тому моменту, как мы появились в комнате, они уже обратились в пепел. – Итак, на данном этапе ваша теория есть чистый домысел? – Да, сэр. – Есть еще письма, сэр, – добавил я. – Те самые, которые принц хотел нам показать. – Вы сумели их заполучить? – оживился комиссар. – К несчастью, нет, сэр. Мы обратились к дивану и адъютанту принца. Даве заявил, что ничего об этом не знает. Адъютант подтвердил, что принц показывал ему письма еще в Самбалпуре, но они были написаны на неизвестном ему языке. Мы попросили разрешения обыскать покои принца, но Даве отказал нам в этом. Он был неумолим: апартаменты в отеле – суверенная территория Самбалпура. – То есть писем у вас тоже нет, – проворчал комиссар. – Вице-король чрезвычайно обеспокоен всей этой историей. Ничто не должно поставить под угрозу срыва идущие нынче переговоры. Учитывая деликатность вопроса, вы должны представить нечто большее, чем корзину, полную пепла, если мне придется просить не закрывать дело. – Есть кое-что, сэр, – сказал я. – В номере убийцы мы нашли обрывок газетной страницы. Со следами ружейного масла. Мы думаем, в эту газету заворачивали револьвер. – И? – Думаю, это была посылка, сэр. Некто доставил убийце оружие именно для этого покушения. Обязательно нужно продолжить расследование. Комиссар вздохнул: – Этого недостаточно, Сэм. Вице-король хочет, чтобы следствие поскорее закончилось. Если вы не представите конкретных доказательств, тогда – есть у вас зацепки или нет – я буду вынужден закрыть дело. * * * Мы молча побрели обратно в мой кабинет. Зацепки. Комиссар произнес это слово пренебрежительно – как будто письма и другие указания на наличие заговора можно просто выбросить из головы. Но я не мог просто так взять и забыть; они засели у меня в голове, как камешек в ботинке. Они преследовали меня так же навязчиво, как алкоголика тоска по выпивке. Потому что мне казалось, что за ними стоит невысказанная правда и, более того, попранная справедливость А я всегда стремился к справедливости. Всегда, но особенно после войны. Она научила меня только одному: в этом мире очень мало справедливости, и все, что я могу сделать для достижения ее, видимо, хорошо. – Ладно, – изрек я, усаживаясь на свое место. – Человек хочет конкретных фактов. Значит, предоставим их. Выдвинув ящик стола, я вытащил папку с обрывком газеты и памфлетом, в котором Несокрушим заподозрил религиозный трактат. – Мы должны это перевести, – объявил я. Несокрушим уставился на клочок газеты – сторону с картинкой и английской надписью «НГЕР 99К». – Можно взглянуть, сэр? Я протянул ему газету. – Я знаю, что это! – вдруг воскликнул он, просияв, как француз в винном погребе. – Я ведь был уверен, что видел это раньше. – И? – Это реклама швейных машин, сэр. А конкретно, модели «ЗИНГЕР 99К». – И тут же лицо его потускнело. – Не уверен, что это может нас куда-то привести. – Почему бы и нет… – задумался я. Нашу беседу прервал стук в дверь. Несокрушим открыл. Перед ним навытяжку стоял наш пеон[26] Рам Лал. Тертый калач лет шестидесяти, седой, небритый, сутулый – такая сутулость приобретается, если всю жизнь сидишь на табуретке в ожидании вестей, которые нужно доставить. Несмотря на долгие годы службы, Рам Лал так и не освоил толком английский, и мои разговоры с ним обычно скатывались в трясину пиджин-бенгали, языка жестов и изрядной доле криков и тыканий пальцем. – Инспектор капитан сахиб, – отсалютовал он. – Бумашка прибыл. – И пеон вручил мне маленький белый конверт. Ни штемпеля, ни марки. Я вскрыл письмо. Внутри два листка бумаги, на них несколько строчек, написанных синими чернилами. Буквы непонятные, для меня полная тарабарщина, но я знал, где уже видел точно такие же, – на обрывке газеты с рекламой «Зингера».