Отцу Василию Смольянинов не захотел сообщать истинное содержание полученной телеграммы, не желая приковывать внимание к этому эпизоду, который таким путем, казалось ему, скорей забудется и не вызовет лишнего шуму. Целью преступления являлось получение по завещанию убитой 60 тысяч рублей. По собственному признанию преступника, ему не без труда удалось уговорить покойную составить завещание. Когда же оно было сделано, то неотвязчивая мысль о немедленном завладении этими деньгами не покидала его ни на минуту, тем более что его любовница Орлова становилась всё более и более требовательной. Похищенные бриллианты понадобились ему не только для инсценировки грабежа, но и для преподнесения их всё той же Орловой. Суд сурово отнёсся к этому супругу убийце, приговорив его к 20 годам каторжных работ. Месяца через два после суда я на Арбате столкнулся нос к носу со швейцаром «с понятиями». Я остановил его: – А про Глашку-то вы мне тогда зря наболтали! Ведь убийцей вашей квартирантки оказался её собственный муж! Но он не растерялся, выразительно пожал плечами, вежливо приподнял фуражку над головой и, глядя мне прямо в глаза, проговорил: – Что ж, господин начальник, и у господина Пинкертона-с случались ошибки! – и, сразив меня столь веским аргументом, «начитанный» швейцар проследовал своей дорогой. «Талант»{21} Павел Иванович Свистунов принадлежал к той опасной разновидности дураков, которые, не сознавая своего убожества, мнят себя в лучшем случае талантами, в худшем – гениями. Всё для них просто и очевидно, они безошибочно читают в сердцах людей, словом, сквозь землю на аршин видят. Этот самый Свистунов явился ко мне неожиданно, назвался коллежским секретарём и тверским домовладельцем и горячо просил принять его на службу в сыскную полицию. – Поверьте, господин начальник, – говорил он мне, – розыск – моя сфера, к нему я чувствую непреодолимое влечение. Часто в моей личной жизни я разрешал самые головоломные задачи, находя истину по едва уловимым признакам. Впрочем, испробуйте мои силы, и вы сами в этом убедитесь. После некоторых колебаний, наведя о нём справки в Твери, я принял наконец на службу этого «самородка». Свистунов с первого же раза произвёл на меня отрицательное впечатление, но в ближайшие месяцы он оставил далеко позади мои самые пессимистические ожидания, приобретя среди товарищей самую легендарную репутацию. То он по запаху крови арестовывал предполагаемого убийцу, последний же оказывался мирным мясником, то задерживал жену крупного сановника, принимая её за обычную воровку по магазинам. Построения его всегда отличались чрезмерной хитроумностью, тонкой «продуманностью» и бесконечной сложностью, преступления же, которые ему мерещились на каждом шагу, оказывались мыльным пузырём. Здесь я хочу рассказать о случае, побудившем меня расстаться со Свистуновым. Дело было так. Как-то Великим постом Свистунов отпросился у меня в двухнедельный отпуск в Тверь. Я охотно его отпустил, но не прошло и двух дней, как он неожиданно предстал предо мной в моём кабинете. Войдя, он тщательно запер двери, огляделся по сторонам и с видом заговорщика приблизился ко мне. – Каким образом вы здесь, не в Твери? – спросил я его. – Помилуйте, господин начальник, какая тут Тверь, когда дело идёт о спасении человеческой жизни. Мой долг – предотвратить те потоки крови, которые неизбежно прольются сегодня, по всей вероятности, у «Яра». Я рад, что наконец выпадает мне случай доказать вам всю мою энергию, прозорливость и находчивость. Мне удалось не только опознать будущих убийц, но и установить намечаемую жертву и место предполагаемого действия, словом, главнейшая работа мной уже сделана, и остаётся лишь командировать в моё распоряжение людей для производства нужных арестов, – и Свистунов победоносно на меня поглядел. – Всё это прекрасно, поздравляю вас, но я желал бы предварительно выслушать ваш подробный доклад обо всём этом. – Проснулся я сегодня у себя в Твери рано утром, выпил стакан кофе и от нечего делать решил тряхнуть стариной. Прежде я любил этак утром отправиться на вокзал посмотреть на приезжих из столиц, а то и позавтракать. Сделал я то же и сегодня. Буфет первого класса, куда я вошёл, был почти пуст. Но за одним из столиков сидела какая-то пара: бритый высокий мужчина и с ним прекрасивая, нарядная, слегка подмазанная женщина. Знаете ли, господин начальник, я верю своим предчувствиям, а первому впечатлению придаю решающее значение. Едва взглянул я на них, как что-то кольнуло меня в сердце, а, присмотревшись внимательнее, я вынес от них самое отвратительное впечатление. Особенно отталкивающим показался мне мужчина. Этакие выпуклые надбровные дуги, несколько приплюснутый нос, сильно развитые челюсти – вообще, типично преступная морда. Во мне проснулись мои природные инстинкты, и сильно потянуло меня последить за ними. Сделал я это чрезвычайно ловко. Заняв недалеко от них столик, я потребовал стакан чая и газету. Как бы читая, я прикрывался ею, но сам внимательно вслушивался в их беседу. Они говорили вполголоса, но тем не менее до меня долетели следующие фразы: «Ну, матушка, захочешь жрать, так и не на то ещё пойдешь…», «Конечно, – отвечала она, – а всё-таки как бы не влипнуть нам с этим делом». После паузы мужчина сказал: «Во всяком случае, эти деньги на улице не валяются!». Затем они заговорили ещё тише, и до моего жадного слуха долетали отдельные бессвязные, но жуткие слова: «зарезать»… «золотые яйца», «снявши голову» и т. п. Разговор был, разумеется, высоко подозрительный. Я решил поставить крест на свой отпуск и пока что не упускать их из виду. Я сказал себе: проеду с ними и понаблюдаю дорогой, если паче чаяния, мои предчувствия не подтвердятся новыми фактами, то вернусь обратно, в противном же случае прослежу их до конца и самолично раскрою преступление, буде таковое окажется. С приближением поезда мужчина отправился в кассу. Я встал ему в затылок. Он купил два билета II класса до Москвы. Я сделал то же. Войдя с ними в один и тот же вагон, я занял место в одном с ними купе. Но вскоре мужчина дал на чай появившемуся проводнику, и последний перенёс их вещи в соседнее пустое купе. К великой своей досаде я остался один. «Что делать теперь?» – подумал я, и мысли роем понеслись в моей голове. Уж не пробуравить ли мне стенку пробочником перочинного ножа? Но от этой затеи пришлось отказаться: и стенка толста, да и много ли увидишь и услышишь сквозь подобную дырочку. Я вышел в коридор. Он был пуст. Оглядевшись, я потихоньку подошёл к их двери и приложил ухо. До моего слуха ясно донёсся его голос. Он говорил: «Тебе представляется блестящий случай доказать мне и свою любовь, и силу своих женских чар и обаяния. Замани его в какой-нибудь вертеп, а там ударом кинжала в сердце ты с ним покончишь. Смелей, помни награду, что ожидает тебя». Затем послышались женские рыдания и мольба. Мужчина, видимо, был непреклонен и настоял на своём. После чего последовали клятвы, поцелуи и примирение. Я отпрянул от двери, спугнутый вновь вошедшим пассажиром. Впрочем, слышанного мною было достаточно, и я поздравлял себя с удачей. В Москве моя парочка уселась на извозчика, я – на другого, и мы двинулись. Они подъехали к «Лоскутной» гостинице, а я проехал несколько дальше, вылез и вернулся к ней. Что было мне делать? Войти и навести справку? Но какую и о ком? Времени прошло слишком мало, и вновь приехавшие вряд ли успели вручить свои паспорта. К тому же подобные расспросы не обещали больших результатов и могли лишь спугнуть преступников. Озабоченный, я прогуливался около гостиницы, как вдруг из подъезда снова вышла моя дама. С минуту, как бы в нерешительности, поколебалась, а затем быстро куда-то отправилась. Я, разумеется, за ней. Чем больше я наблюдал, тем сильнее росло моё убеждение в том, что прогулка эта делается ею неспроста. Не требуется большого опыта, господин начальник, чтобы отличить просто фланирующую женщину от преступницы, выполняющей какой-то задуманный план. Моя особа часто озиралась, словно боясь погони, останавливалась у витрин, оглядывалась. Сомнений не было: она стремилась к преступной цели. – Почему вы это знаете? Быть может, эта женщина просто спешила на какое-нибудь тайное рандеву. – Нет, господин начальник, поверьте, этого не было. У женщины, идущей на свидание, обычно весёлый, суетливый, приятно взволнованный вид. У этой же лицо было мрачно, озабоченные складки на лбу, и чуть ли не испуг на лице. Слежки она, разумеется, не заметила, но оно и не удивительно, потому что следил я, Свистунов, а это что-нибудь да значит. Таким образом, дошла она по Тверской до гостиницы «Люкс»[100] и, ещё раз оглядевшись по сторонам, юркнула в подъезд. Я с беззаботным видом последовал за нею. Нас вместе подняли на лифте во второй этаж. Я вежливо пропустил её вперед и видел, как она исчезла в 7 номере. Проболтавшись с 10 минут по коридорам, я спустился в вестибюль и принялся рассматривать выставленные фамилии постояльцев. Против седьмого номера значилось «В.И. Мешков». Я собрался уходить, но в это время моя дама спустилась по лестнице в обществе старика лет пятидесяти. Шуба старика была распахнута, и в его галстуке я заметил дорогую булавку. «Несчастный! – подумал я. – Идёшь на заклание и сам не ведаешь». Сели они на извозчика и поехали в «Прагу»[101]. За ними и я. Я слышал, как дама сердилась на метрдотеля и требовала непременно отдельный кабинет. Ещё бы ей не сердиться! Ведь без кабинета план её был неисполним. Кабинеты оказались занятыми, и волей-неволей пришлось им пройти в общий зал. Я тоже занял столик, решив не спускать с неё глаз. Долго ли подсыпать яду в стакан! Однако всё обошлось благополучно, и снова мы вместе одевались и выходили из ресторана. Садясь на извозчика, она бросила фразу: «Итак, голубчик, до вечера, вернее – до ночи, так как к «Яру» не стоит ехать ранее 12 часов». Она уехала, а старик пошёл пешком. Кинувшись к извозчику, я счёл нужным тихо бросить старику фразу: «Остерегайтесь этой женщины, с нею вас ждёт смерть». Старик остановился, удивлённо посмотрел и добродушно сказал: «Отстань ты от меня, милый человек». Затем он медленно пошёл дальше. Моя особа вернулась в «Лоскутную» гостиницу. Я вошёл следом за дамой и, прикинувшись подвыпившим, подозвал к себе швейцара, сунул ему рублёвку и спросил: «Скажи, голубчик, кто эта красавица и из какого номера? Я более часу уже её преследую, но слова от неё добиться не могу». Швейцар оскалил зубы и тихо проговорил: «Эта дамочка, ваше сиятельство, сегодня прибыла с мужем с вокзала, занимают они у нас 22-й номер, а как ихняя фамилия – сказать не могу, так как утром паспортов своих они не дали и сказали: «Некогда, мол, сейчас, дадим опосля». Ага, подумал я, хоть документы, наверное, и хорошо подделаны, но на всякий случай оттягивают. На этом я закончил свои наблюдения и, явившись сюда, прошу вашего разрешения на их арест. Зная бездарность Свистунова, я не нашёл возможным арестовать этих людей, но послал к ним агента с вежливой просьбой пожаловать в Сыскную полицию. Свистунову я сказал: – Мне некогда, а потому допросите лично этих людей здесь же, у меня в кабинете, вот за тем столом. Кстати, я посмотрю, как вы справитесь с этой задачей. – Помилуйте, господин начальник, ничего не может быть проще. Мной собраны неопровержимые улики, негодяи припёрты к стенке, и я в пять минут доведу их до полного сознания. – Ну, это мы посмотрим. Конечно, я ничего толкового не ждал от допроса Свистунова, но, сознаюсь откровенно, что уж очень хотелось мне поглядеть на проявление его «следственных талантов». Не обрадовался я своей затее. Вошли приглашённые и с растерянным видом приблизились ко мне. – У меня нет времени лично вас допрашивать, господа. Но ваши показания запишет мой чиновник. Садитесь к его столу. Они покорно повиновались. Я сделал вид, что пишу, но на самом деле не спускал со Свистунова глаз. Этот болван был поистине «великолепен». Усевшись важно в кресло, брезгливо оттопырив нижнюю губу, он неторопливо вытаскивал какие-то бумаги из откуда-то взявшегося портфеля. Подтянув медленно галстук, сильно задрав голову кверху, он сделал долгую паузу и затем совершенно неожиданно повернулся и голосом, на три диапазона ниже обычного, гаркнул: – Твоё имя, негодяй? Мужчина так и подпрыгнул. – Кто вам дал право меня оскорблять и тыкать? – воскликнул он возмущённо. Свистунов зловеще загоготал: – Ладно, ладно. На пытке, поди, иную песню запоёшь. – Чёрт знает что такое, – сказал допрашиваемый, – что это, явь или кошмар? – и, обретясь ко мне, он взмолился: – Господин начальник, ради Бога, оградите меня от этого субъекта. – Послушайте, Павел Иванович, – сказал я, – будьте сдержаннее, не забывайте, что обвинение ещё не доказано и ваш тон решительно недопустим. Свистунов, ехидно улыбнувшись и ничего мне не ответив, продолжал: – Извольте, извольте, хорошо-с. Пока кандалы не украшают ваших ножек, будем кратки. Скажите, глубокоуважаемый подсудимый, как ваше имя и чем пробавляться изволите? – Я Николай Иванович Семёнов, по сцене Оренбургский, по профессии актёр. – Да ну, актёр! А не инженер, не доктор? Ну что ж – так и запишем. Скажите, а эта особа – ваша жена? – Да, жена, Елизавета Александровна, по сцене Мимозова. – Ах, вот как. Тоже жрица Мельпомены. – Послушайте, – сказал актёр, – нельзя ли обойтись без этих прибауток? Скажите, для чего мы сюда вызваны и в чём мы обвиняемся? – Извольте, извольте. Вы обвиняетесь в том, что, прибыв сегодня из Твери, намереваетесь убить и ограбить некоего Мешкова, и, более того, полиции известно, что местом вашего злодеяния вы избрали «Яр». При этих словах актриса заёрзала на стуле, а лицо её мужа выразило неподдельное изумление. – Во всём том, что вы сказали, верно лишь то, что мы прибыли из Твери. Всё остальное – сплошной бред. – Вот-с как… Послушайте, сударыня, быть может, вы нам скажете, куда вы отлучались сегодня из гостиницы вскоре после приезда? – Я? Я никуда не отлучалась, насколько помню, – отвечала актриса дрогнувшим голосом. – А голосок-то вас выдаёт, дрожит. Хи-хи. Напрягите вашу память, может, и припомните, куда вы ходили. – Да, действительно, припоминаю. Я ходила на Тверскую к моей портнихе, заказывала ей платье к предстоящему сезону. Свистунов разразился раскатистым сатанинским смехом, а затем со всего маху хлопнул кулаком по столу и заорал во всю глотку: – Врёшь, подлая, врёшь! Тут я решительно вмешался: – Послушайте, вы совершенно неприличны и ведёте себя непозволительно. Я лично допрошу обвиняемых. Господа, я прошу вас извинить несдержанность моего чиновника. Пожалуйте сюда ко мне. Однако для пользы дела я желал бы вас допросить поочерёдно. Я позвонил, и актёр вышел из моего кабинета в сопровождении агента. Едва за ним закрылась дверь, как обвиняемая взмолилась: – Ради бога, ради всего святого, господин начальник, не выдавайте меня. Этот тип, – она ткнула в Свистунова, – чуть не разбил мою семейную жизнь. Ни к какой портнихе я не ходила, а была в «Люксе» в 7 номере, где живёт мой старый друг Мешков, широко оплачивающий мои туалеты. Совестно мне в этом признаваться, но раз дело идёт о каком-то убийстве, то вам я вынуждена говорить правду, лишь бы не узнал её мой муж. – Ишь, какую сладкую антимонию развела! – сказал Свистунов. – Мы, видимо, имеем дело с ловкой закоренелой преступницей. Не забывайте, господин начальник, что в моих руках имеются неопровержимые доказательства: помните разговор в Твери, а особенно в вагоне? – Скажите, сударыня, о чём вы беседовали с вашим мужем на вокзале в Твери перед приходом поезда? – Насколько помню, мы беседовали о предстоящем деле и заработке. Знакомый антрепренёр Казанский написал нам в Тверь, приглашая мужа на амплуа резонёра, а меня – гранд-кокет. Ему он предлагал триста, а мне пятьсот в месяц, и по бенефису каждому. Мы ответили согласием, но обсуждали на вокзале этот вопрос. Свистунов вылез опять на позицию: – Допустим, что это так, – сказал он с иронией, – но я готов сейчас присягнуть в том, что следующие слова были произнесены вашим мужем: «Тебе предстоит случай доказать свою любовь и силу своих женских чар и обаяния. Замани его куда-либо в вертеп и ударом кинжала с ним покончи. Помни награду, ожидающую тебя». – Послушайте, откуда вам знакомы эти слова и где вы могли их слышать из уст моего мужа? – спросила она с удивлением и улыбкой. Свистунов победоносно отвечал: – В купе, в перегоне между Тверью и Москвой. Тут актриса откинулась на спинку кресла и разразилась неудержимым смехом. Душивший её хохот прерывался отдельными словами: