– Поэтому я её и не надену. Я не понимала его поведения и потому решила спросить: – Рита, кажется, хочет стать твоей девушкой. Тебе она разве не нравится? – Брэм неоднозначно поморщил носом, я же не поняла его мимики, поэтому решила продолжать допрос. – Прости, я просто не понимаю, как может не нравиться такая девушка, как Рита. – Почему не понимаешь? – Она, кажется, добрая, от неё вкусно пахнет, она красиво красит себя… – Не красит себя, а красится. Я сдвинула брови: – И она, несомненно, очень красивая девушка. А ты говорил, что люди любят красоту. – Все твои доводы резонны. И именно потому, что Рита не только красивая, но и хорошая девушка, я ею не заинтересован. – Не понимаю… – Очень многого, кстати, – повёл бровью мой собеседник, видимо, решивший приструнить моё любопытство, однако я окончательно осмелела в общении с ним и к тому же всякий раз, как ощущала хотя бы намёк на то, что меня кто-то пытается приструнить, сразу же давала мгновенный отпор. Наши взгляды встретились. По-моему он явно понял, что я не собираюсь отступать, а, быть может, даже собираюсь напасть. – Ладно, дикарка, объясню. Рита хорошая девушка, а значит, ей не нужен такой, как я. – Какой “такой”? – не унималась я. – Без привязи. Без определённого места жительства. Без определённого места работы. Ей нужен хороший парень, который сможет сделать её жизнь комфортной, безопасно-стабильной и, возможно, даже спокойной. А я – сплошное переживание. И потом, мне нравятся шатенки, а не блондинки. Из всех его доводов я по-настоящему поняла, то есть восприняла всерьёз, только последний. Общая физиология и природа влечения организмов противоположных полов для меня очень даже понятны, а какие-то там стабильности-определённости – это точно что-то из пока ещё смутно понимаемого мной устройства оригинального мира. Рассуждая так, я напрочь не обратила своего внимания на тот факт, что я сама являюсь шатенкой, а значит слова Брэма о его вкусовых предпочтениях касательно противоположного пола вполне могли иметь и иное значение. Глава 32 Обед получился вкусным и очень сытным: много картошки фри, много разнообразных соусов, пять видов гамбургеров и шипучие напитки. Никогда в жизни я так вкусно не обедала, но больше всего меня в итоге удивила неожиданная тяжесть в желудке: никогда в своей жизни я не переедала и оттого до сих пор вообще не знала о том, что такое переедание, а здесь как будто чуть-чуть переборщила – наверное, не стоило съедать последний гамбургер, который Бабирай буквально засунула в меня со словами о том, что ей нравится, когда “дети хорошо кушают”. По её мнению, Илайя ел недостаточно хорошо, отчего и вырос худой шпалой. Я уточнила у Бабирай, что означает “худая шпала”, а позже у Илайи уточнила, что значило его выражение “не вешать нос”. Если бы в тот момент Брэм был рядом, я бы со всеми этими уточнениями обратилась к нему, но он отлучился в туалетную комнату, поэтому я спросила этих двух, и они, удивлённо посмеиваясь, объяснили мне значения своих метафорических выражений. В итоге мы с Брэмом засиделись в баре до наступления вечера. Рядом с нами за барной стойкой расположились Илайя и немногим позже пришедшая, снова красиво накрашенная Рита, а слегка подвыпившая Бабирай всё крутилась за барной стойкой. Все были в хорошем расположении духа, всем было даже весело, и я не заметила, как сама расслабилась. – Я вот всё гадаю, что это за фамилия такая, Неон, – отозвалась снова возвращающаяся к нашей части стойки Бабирай. – Не шведская же, но и не финская, да и на норвежскую не походит. Французская, что ли? – Угадала, – внезапно вместо меня отозвался Брэм. – В роду у Ариадны явно был какой-то предок-француз. – У меня во Франции кузина живёт, рядом с центром Парижа. Её мать, как и моя, чистого танзанийского происхождения: их родители были чистокровными танзанийцами и родители их родителей тоже. Так вот мы с кузиной стали одними из первых в нашем небольшом роду, кто выбрал себе в мужья белых мужчин. Я вышла за шведа, ведь наша семья переехала в Швецию из Египта в тот год, в который случился знаменитый климатический бум в двадцати странах Африки; а семья моей кузины обосновалась во Франции. Так она теперь миссис Лакруа – вышла за местного владельца цветочной лавки. Бизнес у них хотя и не золотовалютный, но процветает, их дочери уже шестнадцать лет, а мы не виделись со времён её свадьбы – всё видеосозвонами ограничиваемся. Нет, так не пойдёт, Илайя, ты должен отвезти свою мать во Францию и хоть раз в жизни повидаться со своей двоюродной тёткой! – с этими словами Бабирай хлопнула на барную стойку газету, которую до сих пор держала в руках. Сначала я решила, будто у меня случился визуальный обман, потом, что передо мной возник настоящий мираж, и только после я ощутила испуг: на первой полосе газеты была размещена крупная цветная фотография главного здания Миррор. Я уже хотела взять в руки газету, как вдруг её перехватил Илайя: – Теперь только и разговоров, что про этот Миррор, – продолжила говорить Бабирай. – Как будто у нас уже решили вопрос с нелегальными мигрантами, и вообще других вопросов не осталось. – Да, это теперь главная новость на многие месяцы, если не на годы, – подала голос Рита. – Бедняжки эти клоны, – сдвинула брови Баби. – Они ведь тоже живые существа… – На этот счёт даже в нашей компании обнаружатся полярные мнения, – заметил Илайя. Я вся внутренне сжалась и сжала под стойкой кулаки, предчувствуя тяжелый шторм. – Их – я имею в виду клонов – вообще не должно было существовать. Само их существование противоестественно. – Согласна, – в ответ утвердительно кивнула головой барменша. – А ты что думаешь, Брэм? – Рита, казалось, не сводила глаз с Брэма. Брэм сдвинул брови, но в целом ответил равнодушным тоном: – Думаю, что создание клонов – это действие человека против природы и нравственности, что, впрочем, для человека не в новинку. Больше ничего. – Но органы клонов способны спасти жизни многим людям, – взмахнув головой, девушка заставила свои локоны уйти с её розовых щек. – Сами посудите: десятки, а может быть даже тысячи людей годами стоят в очередях на пересадку органов и всё это время страшно мучатся, многие из них не доживают до своей очереди, даже дети… Клонирование человека способно помочь нам спасать нуждающихся в срочных операциях. Илайя улыбнулся: – Ты забываешь, что клонированием мы занимаемся уже не первое десятилетие, а клоны до сих пор доступны только богачам. Причём неизвестно каким именно богачам нашего общества, ведь информация о том, у кого из этой всей элитной плесени имеется клон, а может даже несколько клонов, строго засекречена. Представьте только, что у Хяльмара Херманссона или у Линды Али имеются клоны. – Ой фууу, – Рита сморщила носик, – как представлю, что этих людей на нашей планете может быть больше одного экземпляра, так тошнит. Кажется, чуть-чуть начинало подташнивать меня… – Однако, детки, не забывайте, – Баби подняла вверх указательный палец, – что эти богачи с их клонами считаются главными поставщиками донорской крови в Швеции. По моей коже пробежался холодок и вслед за ним разлились мурашки: после своих последних сливов крови в донорский банк, 11110 теряла сознание на продолжительное время. – Они делятся кровью своих клонов – или будет правильнее сказать, своей собственной кровью, ведь это их ДНК? – так вот, богачи делятся своей кровью с нищими точно не из благородных побуждений, – заявил Илайя. – А из каких же? – округлила глаза Рита. – Во-первых, они сотрудничают с банком крови, чтобы их лавочку живых кукол не прикрыло общество, в котором очень много недовольных самим фактом того, что в нашей среде производятся человеческие клоны. А во-вторых, таким образом они пытаются очистить свою совесть, оправдать самих себя мыслью: “Мы ведь делимся, мы ведь помогаем, а может быть даже спасаем, причём забесплатно, а значит наши действия в целом оправданы!”. Взять хотя бы Эмиля Фалька. Помните, как примерно пять лет назад этот человек заявил, что у него на протяжении шестнадцати лет был клон, существование которого спасло ему жизнь, когда ему внезапно потребовалась пересадка сердечного клапана? – Все помнят, – откликнулась Рита. – Якобы после пересадки клапана себе, все остальные органы своего клона он пожертвовал в медицинский фонд. Пресса даже выпускала статьи с историями людей, жизни которых спасли органы клона Фалька. Я запомнила девочку, пережившую пересадку обеих почек, и старушку с прижившимися роговицами глаз. Я вся превратилась в каменную статую. Пять лет назад? Что за клон это был? Очевидно, парень шестнадцати лет. Очевидно, в честь его ухода я, 11112 и 11110 запустили в небо синие фонарики. Запускали ли мы в его честь красные фонарики? Наверное, нет: раз его быстро разобрали на запчасти, значит, скорее всего, переходного состояния у него не было… В мои мысли прорвался громкий голос Бабирай: – Эта история Фалька – чистый пиар и шумиха, чтобы доказать общественности полезность, а значит надобность существования клонов. И непонятно это только закостенелым глупцам. – Так а что там конкретно произошло, в этом Миррор? – Рита взяла газету из рук Илайи. – Да общественности скармливают только сплетни и ничего толкового, – вздохнула Бабирай. – Слышала, как кто-то грешил на утечку газа. – Утечка газа не смогла бы такого сотворить, – Илайя развернул газету в руках Риты на второй странице, и моё периферическое зрение выхватило образ полностью обугленного и разрушенного вплоть до фундамента здания. – По одному только этому фото видно, что от такого крупного строения остались одни угли. Это же сколько газа должно было незаметно “утечь”, чтобы поднять в воздух целое трехэтажное здание? Нет, тут точно взрыв с применением крупных снарядов. Правительство, естественно, сейчас будет всячески стараться замести все следы, но как бы в итоге ни оказалось, что именно они и уничтожили собственную лабораторию по производству человеческого мяса. Я едва удержалась, чтобы не зажмуриться. Кожа похолодела настолько, что стало по-настоящему холодно. Человеческое мясо… Вот кто мы для оригиналов. Вот кем эти весёлые и добродушные личности увидели бы меня, вдруг узнай они, кто я такая на самом деле: не одна из них – мясо. – Уже озвучили количество погибших? – Рита блуждала заинтересованным взглядом по газетной статье. – Сто семьдесят два человека, – совсем тяжело и даже как-то горестно вздохнула Бабирай, – а клонов были тысячи. Вроде как больше семи тысяч. Крупнейшая человеческая потеря Швеции за последние несколько десятилетий. Национальный траур продлится до конца недели. Прямо за моей спиной проходили двое мужчин – трезвый буквально тащил на себе пьяного, и пьяный вдруг закричал: – Этих уродцев вообще не должно было существовать! Их существование против природы! Против Бога! Против всех правил! Нас всех накажут за то, что мы сотворили их! Этот национальный траур – только начало! Как Титаник в начале двадцатого века! Вот посмотрите! Все ещё увидите!.. – Кристеру нужно перестать наливать всё, что крепче пива, и того давать лакать не больше трех пинт, – недовольно сдвинул брови Бабирай, но уходящие мужчины скорее всего не услышали её слов, потому что уже вывалились из парохода на мост. – И тем не менее, в чём-то этот идиот прав. Швеция – единственная страна в мире, в которой узаконено клонирование. Сейчас ещё и в прибалтийских странах хотят запустить программу клонирования, и поговаривают, будто русские что-то там химичат, откровенно плюя на отчётность перед мировым сообществом. Вы представьте, если в ближайшие лет пять-десять все страны мира начнут в открытую или в тихую плодить клонов. Что же это такое будет, что начнётся и чем завершится… – А чем, по-твоему, Баби, может завершится? – Рита с любопытством посмотрела на самую старшую в нашей компании, а значит, должно быть, и мудрейшую из нас. – Однажды клоны выйдут из-под контроля. Наши собственные дубликаты восстанут против нас и пойдут на нас с оружием. – Скажешь тоже, – усмехнулся Илайя. – Зачем им идти на нас с оружием? – Дорогой, мы их на органы разбираем! На-ор-га-ны! – Бабирай постучала себя по лбу указательным пальцем. – Это, должно быть, мучительно больно – лишаться плоти по кусочкам. Естественно им может захотеться мстить, ведь они тоже чувствуют… – Они ведь бездушные, – оборвала Баби Рита. – По крайней мере, так все говорят. – И что, дорогая, думаешь, у них нет чувств? Они же человеческие копии, то есть наше подобие. – Получается ли, что если они что-то чувствуют, значит эти чувства не их собственные, а всего лишь преобразования чувств людей, клонами которых они являются? – Илайя почесал подбородок. – Типа их чувства – дубликаты или слепки настоящих человеческих чувств? – округлила глаза Рита. – Как знать, может у них и не человеческие, а какие-то свои собственные чувства, – предположила Бабирай. Кажется, мне начинало всерьёз становиться дурно: тяжело дышалось, кожа покрылась неприятными мурашками, сложно давалось сидение на месте, и тем не менее я продолжала сидеть недвижимо, словно окаменевшая статуя. – Если подумать, так всё к вот такой вот концовке и шло, – постучав по фотографии пепелища Миррор, решил подытожить Илайя. – В правительстве ведь уже начались колебания относительно политики клонов. Из-за спорных моральных норм в теме человеческого клонирования, у нас возникли серьезные геополитические разногласия, а это, несомненно, очень сильно влияет на нашу экономику. В голове вдруг зазвучал голос 11112: “– 20020 клон в Миррор. Юбилейный. Поговаривают, будто во внешнем мире происходят какие-то перемены, из-за чего в ближайшие месяцы приходы клонов приостановятся”. Я тогда не поверила этим его словам, а они, получается, в какой-то степени оказались правдивы…