Как же странно было: её слышать, её видеть… Ведь сейчас со мной говорят голосовые связки – или какая-то их часть, – моей замечательной 11110. Ведь на её голове растут волосы из луковиц 11110. Ведь где-то на ней сейчас живая кожа 11110. Может быть, это даже не весь перечень… Может быть, что-то ещё? Может быть, глаза? Может быть, печень или сердце? – Я привыкла, что на меня странно смотрят, но может ты постараешься не так сильно сверлить меня взглядом? – ухмыльнулась По и, присев на корточки, протянула руку подошедшему к краю клетки, небольшому и сильно лохматому псу. – Почему Вы сделали пластику носа? – я не планировала задавать этот вопрос, он вырвался сам собой. Просто 11110 так сильно переживала из-за своего носа, что моё подсознание как будто пожелало убедиться в том, что эта пластика носа была очень сильно, просто-напросто жизненно необходима… – Ну знаешь, – продолжая гладить пса, она неодобрительно хмыкнула и даже нахмурилась, а потом вдруг резко перестала хмуриться и всё же решила ответить. – Для красоты. А знаешь, я кажется могу организовать этому пёсику хозяина. Ты не поверишь, но во время вчерашнего саундчека DJ-Sound500 заикнулся о том, что в детстве подбирал уличных щенков и в текущий период своей жизни был бы не прочь завести себе беспородного пса. Сейчас сфоткаю этого красавчика, и может уже завтра у этого бродяги будет в распоряжении целая загородная вилла. Она достала из кармана своей меховой куртки телефон, похожий на телефон Риты, только в ярко-розовом чехле, и начала фотографировать радостно виляющего хвостом пса. Перл По производила впечатление незлого и “не до конца думающего” оригинала. Не умница, не дура, не добрая, не злая, раскрасавица только за счет красок, пересадок и маскировок, не грубая, не мягкая, не высокомерная, не приземленная – посредственная. Может быть хорошо поющая, но я никогда не слышала пения 11110, так что в полной мере оценить способности её голоса не могла. Вот и вся Перл По. Если клоны идентичные дубликаты своих оригиналов, что ж, исходя из моего знания 11110 можно смело сделать вывод, что более юная версия этой молодой женщины была гораздо более интересной. Зачем люди сами портят свои оригинальные внешности, души, жизни? И притом делают это так уверенно, как будто способны прожить больше одной жизни, как будто могут пересадить свои души в свои собственные, клонированные и более молодые тела. Как хорошо, что они никогда не смогут провернуть это. Ведь всё же они не всемогущи. Всего лишь люди, мнящие себя всесильными. По сути же, все их изобретения – от красок для лица до телефонов, от пересадок органов до создания клонов – порождения их страхов. Какие же они трусливые, если решились на создание клонов. Как же сильно нужно бояться, чтобы осознанно обречь свою уникальную душу на погибель. Они хотят дольше жить, но продлевая свои жизни клонированием, фактически разрушая цепь естественного процесса воспроизведения природой живых организмов на этой планете, собственноручно подписывают своим душам смертный приговор. Те подвыпившие мужчины из бара Бабирай правы: клоны – против правил, против природы, но едва ли против человеческой морали. У людей нет морали. Они растягивают границы этого слова до удобных им размеров, подстраивают его высоту и глубину под необходимые им габариты, они игнорируют его, когда им это необходимо, и оперируют им, когда им это надобно. Человеческая мораль лицемерна, как её хозяева. Она есть и её нет одновременно. Поищите её – и найдёте, потеряйте – и не вспомните о пропаже. Есть она или нет – человеку неважно. Ему важно, чтобы она не мешала ему. И она не мешает. Она всегда угодная, всегда такая, какая нужна: гибкая, покладистая, с лёгкостью поддающаяся и изменяющая. Сегодня – одна, завтра – вторая, послезавтра – третья. Всегда разная. Всегда подходящая текущему временному отрезку на прямой-цикличной исторической шкале. Вы опираетесь на общественную мораль? Осторожнее, возможно завтра вам уже не на что будет опираться, или вы нечаянно для себя обнаружите, что считая, что опираетесь на доброе, нашли опору в злом. И будет для вас сюрприз: вчерашнее моральное уродство завтра обернётся красотой, а с течением времени вновь примерит на своё безликое существо известную маску уродства. Добро-зло-добро… Добро-зло-добро… Вы спасаете жизнь любимого вами человека органами существа, созданного из вашей клетки – добро это или зло? Я резко остановилась. Мы уже вышли на улицу и до выхода с территории, примыкающей к приюту, оставалось всего десять метров. Пистолет, заткнутый за ремень, как будто тяжелел с каждым шагом, и именно поэтому я остановилась. Остановилась и Перл По, и, поправив огромную сумочку на своём согнутом локте, врезалась в меня пронзительным взглядом: – Ты до сих пор не попросила у меня автографа. Я не знала, что такое “автограф” и с чего вдруг я должна была просить у неё эту вещь. Поэтому промолчала. Ветер растрепал сначала мои распущенные волосы, прячущиеся под кепкой, затем её, собранные в высокий хвост. Вечер стал ещё холоднее, чем предшествующий ему день. Наверное я хмурилась, потому что По вдруг улыбнулась, как будто желая меня подбодрить (улыбнулась улыбкой 11110): – Помнишь, как в песне “Мой дорогой”: “Ветер пусть развеет голос твой”. – Нет, – я отрицательно мотнула головой. – Не знаешь эту песню? Ну ладно, она из старого репертуара. Тогда вот эта: “И не такую бурю переживу, набью поверх тебя своё тату”. – Не знаю. – Не знаешь? – на сей раз её брови взмыли в удивлении. – Как так? Она ведь новая… – Я не твоя фанатка, – холодно отрезала я, продолжая держать руки в карманах кофты, хотя пистолет был под кофтой и пора бы было уже коснуться его. – Не фанатка?.. Ты… – её красивые брови сдвинулись к переносице. – Ты украла чей-то билет? – Нет. Билет я купила. – Зачем же ты его купила, если ты не фанатка? Филантропка, что ли? Хотела помочь брошенным зверушкам? Это очень благородно… – У тебя был клон. – Ч… Что? – Её звали одиннадцать тысяч сто десять. Она была твоим клоном. – Откуда?.. – она вся вдруг съёжилась – было очевидно, что она испытала мгновенный испуг. – Откуда ты знаешь? Эта информация конфиденциальна, она засекречена… – Ты не видела собственными глазами, но должна была осознавать, однако если предпочла закрыться от осознания, я предоставляю тебе возможность принять осознанность: ты убивала её медленно и безжалостно. Ради пересадки волос, обновления своих голосовых связок, омоложения клеток кожи. Смерть твоего клона, твоей точной копии, с очень красивым носом и со всей твоей первозданной красотой, была очень долгой и несправедливо мучительной. Однако, несмотря на это, одиннадцать тысяч сто десять восторгалась тобой вплоть до своего последнего вздоха: она носила вырезку из журнала с твоим фото в кармане своего пиджака и вместе с ним же в последний раз ушла на операционный стол зная, что её разрежут на мелкие куски и разложат по морозильным камерам, потому что того пожелала ты. Смуглая кожа Перл По неожиданно посерела, обведенные золотой краской глаза заблестели от влаги, её голос как будто затрещал: – Прости… Мне… Мне очень… Очень жаль… – Не мне тебя судить и тем более не мне выносить тебе приговор, – я сжала руки в карманах кофты в кулаки. – Человеческие души отвечают перед своим Создателем. Я не знаю, что нужно сделать, чтобы очистить душу от такого греха. Но, может, ты найдёшь способ? У тебя ведь ещё есть время до того, как твоя душа покинет выданное ей тело, в которое ты уже успела внедрить куски сначала созданного, а затем убитого тобой клона. Можешь попробовать успеть. Вдруг получится. Не срываясь на быстрый шаг, я прошла мимо своей слушательницы и вышла в ворота, мимо угрюмого охранника с белоснежным наушником в ушной раковине. Не обернулась. Не коснулась оружия. Не сразу поняла, что сделала, или вернее – чего не сделала. Автобус подошел удачно вовремя – стоило мне только дойти до остановки, как он открыл передо мной свои высокие двери. Приняв меня в своё пустое нутро, он вновь тронулся, и я едва не посмотрела в исписанное маркером окно, но вовремя отвела взгляд и не увидела, как прежде хмурый, но теперь испуганный охранник подбегает к упавшей на колени, разрыдавшейся в голос Перл По. Глава 43 Выйдя на остановке, расположенной в ста метрах от моста, ведущего к яхте Брэма, я подошла к ограде, отделяющей набережную от глубокой воды, и, осмотревшись, поняла, что рядом оригиналов нет: молодая пара уходила в противоположную сторону, старый человек с собакой стоял на дальней остановке. Я вернула свой взгляд к воде, в вечерний час ставшей казаться совсем тёмной. По небу быстро плыли свинцовые, крупные, рваные тучи, редко пропускающие через себя яркие лучи закатного солнца, холодный ветер с удовольствием трепал мои распущенные волосы, оставаясь не в силах сорвать с моей головы кепку. Я засунула руку под кофту и вытащила из-под нее тяжелый, холодный пистолет. Вынула из него полную обойму и, не задумываясь, размахнулась и выбросила её чуть влево. Бросок был хорошим – она улетела далеко. Пистолет был тяжелее и невыгодной для полёта формы, так что я и не надеялась на то, что он улетит далеко – просто запустила его изо всех сил и уже спустя пять секунд увидела, как он с глухим всплеском вошел в толщу воды. Здесь глубоко и никто не рыбачит. Так сказал Брэм. Значит, никто не выловит. А если и выловит, что ж, эту вещь никак невозможно связать со мной – пистолет принадлежит ушедшему из этого мира Джерому Баркеру, в моих руках это орудие не произвело ни единого выстрела. Ни единого… Я планировала убить их всех: Эбенезера Роудрига, Марису Мортон, Перл По, оригинала 11112. Но не смогла привести свой план в действие ни с одним из них. Всякий раз находила вполне утешительное для себя самой оправдание своего нежелания убивать тех, кто, по моему мнению, заслуживает смерти: у Роудрига любящие внучки; Мортон сама себя уничтожила; Перл По просто легкомысленная дурочка; информацию об оригинале 11112 я даже не попыталась выведать у Мортон, хотя наверняка знала, что она владеет необходимыми знаниями… Не сделала я этого, потому что… Я закрыла глаза. Я не совершила даже попытку узнать об оригинале 11112, потому что уже тогда, в доме Мортон если не знала, тогда всерьёз подозревала, что не смогу отомстить. Но ещё до этого, в самом начале, я осознанно не внесла в Чёрный Список Бездушных своего собственного оригинала. Моё подсознание с самого начала знало, что я не наврежу? Никому из них, а значит и себе тоже. Так смысл искать оригинала 11112? Получается, что никакого смысла никогда и не было. Я нашла первых трёх только потому, что мне было больно, потому, что я желала опустить обожженную душу в холодную воду… Нет. Нет у меня души. Только клонированное тело. И ещё какие-то странные желания – странные, потому что если они не зиждутся на душевной тяге, тогда на чем же они зиждутся? Сейчас я хочу поскорее оказаться на яхте Брэма. Потому что рядом с Брэмом я чувствую себя в безопасности. Рядом с ним нет никаких хирургов, способных распилить меня своими острыми скальпелями на мелкие и крупные куски, нет никаких психопаток, способных дотянуться до меня своей жаждой пыток, нет никаких расчлененных друзей, не желающих оказывать сопротивление жестокости, нет Миррор, нет преследователей, нет жажды мести. Есть только Брэм, его вкусные омлеты, чистая одежда, тёплый плед, сколько угодно какао… Засунув успевшие замерзнуть руки в карманы кофты, я быстрым шагом направилась в сторону старой-доброй яхты, желая побыстрее увидеть Брэма и услышать его глубокий, обволакивающий теплотой и уютом баритон… Переодеться, залезть под плед до ужина и знать, что больше я не выйду в мир оригиналов с целью мстить… Вот только… Только внутри какая-то огромная, пугающая растерянность. Что дальше? Ведь у меня… Не осталось цели в жизни. А выброситься в воду, как пистолет с полной обоймой, я не могу. Ведь не могу?.. К моему великому разочарованию, Брэма на яхте не оказалось. Зато его отсутствие предоставило мне возможность разобраться со своим хламом. Вытащив рюкзак из-под дивана, я вышла на террасу и начала по очереди выбрасывать в воду остатки своей связи с Миррор, мысленно извиняясь перед природой за такое кощунство, но мне необходимо было, чтобы эти предметы исчезли навсегда, а вода – отличный растворитель и поглотитель. Сначала я порвала портрет 11112 на мелкие кусочки и выбросила их за правый борт. Затем паспорт Джерома Баркера – наставнику он больше не понадобится, и мне тоже… Порвав его листы, я выбросила их вслед за портретом 11112 – многие обрывки почти сразу пошли на дно. Дальше блокнот с ЧСБ (трёх нашла, в двух целилась из пистолета, на третью так и не наставила прицел, четвёртого даже не собиралась искать) – в клочья, в воду… Огрызок простого карандаша… Флешка. Ею я только замахнулась. Но вовремя остановилась, вспомнив последнюю просьбу 11112. Вернула обратно в сумку… Банковскую карточку отложила. Сборник красиво сложенных слов я даже пальцем не тронула. Но вдруг заметила, что дно сумки неестественно выгнуто. В голове отчего-то вдруг всплыли слова Баркера: “Месть — это не выход, а тупик…”. Почему я не вспомнила их раньше? Не вспомнила и зашла в тупик… А сейчас… Смогла ли я выбраться из тупика, не стал ли он для меня “конечным”? Я уже скользнула кончиками пальцев по дну сумки, но вдруг услышала громкие голоса – женский и мужской, – они шли по мосту и будто приближались. Резко захлопнув сумку, я вернулась внутрь яхты, заперла выход на террасу и отложила сумку на диван, мгновенно позабыв о ней. Внутри меня как будто начал распространяться зуд… Где Брэм? Он мне нужен. Глава 44 Терпения на ожидание внутри меня не нашлось ни капли. Я могла бы бежать, чтобы найти Брэма – не знаю зачем, но чувствую, что мне надо, – но точно не могла сидеть на месте. Поэтому я покинула яхту, не забыв проверить запертость двери – Брэм назвал мне код от замка, – и отправилась в единственное место, в котором могла его искать – бар Бабирай. Стоило мне переступить порог бара, как я сразу же оказалась в гуще событий: посреди комнаты стоял тот самый мужчина, который накануне плевался ужасными высказываниями о клонах. Теперь он ещё громче вчерашнего выплевывал ещё более ужасные слова, как будто стремился порвать ими своё горло: – ДА, Я ЭТОГО ХОЧУ! СЛЫШИТЕ ВСЕ?! ХОЧУ, ЧТОБЫ ВТОРОЙ МИРРОР БЫЛ! И В СЛЕДУЮЩЕМ МЕСЯЦЕ Я ПЕРВЫМ ПРОГОЛОСУЮ ЗА СТАРТ ПРОЕКТА “МИРРОР-2”!!! ПУСТЬ ЭТИХ ТВАРЕЙ КЛОНОВ КОЛЮТ, РЕЖУТ, ПРЕПАРИРУЮТ, КАК ЖАБ, ПУСТЬ ЭТИ БЕЗДУШНЫЕ СУЩЕСТВА ПРОДОЛЖАЮТ СПАСАТЬ НАШИХ ДЕТЕЙ СВОИМИ ОРГАНАМИ, ПУСТЬ ОНИ ВСЕ СНОВА ОТПРАВЯТСЯ В ТАРТАРАРЫ, СГОРЯТ ЖИВЬЁМ!!! У меня перед глазами потемнело. Я не поняла, что именно сделала и не очень понимала, что происходило после… Подойдя к орущему оригиналу сзади, я положила ему руку на плечо, он обернулся и… Я изо всей силы врезалась в его скулу своим кулаком. Он был пьян, но завалился только со второго удара… У него в этом баре оказались друзья… Я даже не поняла, что завязалась серьёзная потасовка: на меня набросились сразу двое, одного из них на себя принял Илайя, но и его противника в итоге тоже уложила я, менее чем за минуту разобравшись со своим… Или они не умели драться, или просто были пьяны, но им не помогли их габариты… Я очнулась только после того, как трое мужчин уже лежали на спинах и стонали с окровавленными носами, а Илайя начал подниматься с пола, продолжая удерживать в руке ножку разбитого вдребезги стула… – Тебе крупно повезло, девочка, что в баре кроме меня, Илайи, тех трех измутуженных тобой ребят и пьяного Леона больше никого не было. А вот мне не повезло: приходится час простоя бару давать, чтобы твои кулаки обработать. – Извиняюсь, – я освободила из горячей ладони хозяйки бара свою руку, костяшки пальцев которой она только что закончила обрабатывать прозрачной жидкостью, подозрительно не вызывающей боли. – Что на тебя нашло? Они что, задели тебя вчера, пока я уходила за напитками? Только не говори, что ты из мстительных. – Ещё сегодня утром я думала, что могу быть весьма мстительной. Баби пощелкала языком: – Девочка моя, как же тебе родители не объяснили, что месть разрушает? – У меня не было родителей, – мой голос неожиданно слегка засипел, поэтому, отведя взгляд, я один раз тихо кашлянула. – Сирота? – поинтересовалась моя собеседница. Я не в полной мере понимала значение этого слова, поэтому решила промолчать. Она тяжело вздохнула. – Я вышла из очень бедной семьи. Мы были нищими, когда приехали в Швецию. Родители зарабатывали гроши и вскоре после моего восемнадцатилетия умерли один за другим. Я осталась одна, в чужой стране, с плохим знанием языка… Но мне везло с мужчинами: хотя отношения и длились относительно недолго, все они были добряками, помогали чем могли. Третьим моим мужчиной стал отец Илайи. Единственный позвавший меня замуж, и за которого я с радостью вышла. Илайе было пять лет, когда мы познакомились, и десять лет, когда его отца не стало – несчастный случай в море, он был рыбаком. Сейчас мне сорок семь, Илайе тридцать один, я едва ли гожусь ему в матери, но я старалась ею быть и у меня получилось… Мы до сих пор неразлучны, хотя и живём врозь с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать: у нас общий бизнес, общие интересы, схожие мировоззрения. Я не бросила его не только потому, что не являюсь ему родной матерью – я не бросила саму идею быть матерью для него. Это я к тому, что если ты хочешь кем-то стать – не отступай, старайся и обязательно станешь. Она не знала, о чем говорила. Я никогда не стану оригиналом, потому что я клон. Это не история про гусеницу, перерождающуюся из куколки в бабочку. Дождевой червь никогда не станет бабочкой – вот о чём эта история. Тем временем Бабирай продолжала: – Я принимаю твои извинения насчет погрома, да и ты ничего не разбила, кроме парочки не принадлежащих мне носов, а вот Илайя, лишивший меня крепкого стула, даже не извинился. Нужно бы выдать этому мальчишке подзатыльник за его манеры. Ведь знаешь, как устроен этот мир: люди делают гадости друг другу, а прощение просят у Бога. Нет, так не пойдёт. Нельзя всё перекладывать на Бога – отвечай за свои поступки сам, – она вдруг прищурилась и окинула меня странным взглядом. – Вот смотрю на тебя, и никак не могу понять, что с тобой не так. Вроде нормальная девчонка… Ты что-то скрываешь? Я не съёжилась и не испугалась. Ответила искренне и как-то совсем спокойно, хотя и не глядя на собеседницу: – Я добрая, а это лучше скрывать. – Почему? – Потому что суперсилой нужно пользоваться, а не хвастаться.