Одна из женщин проверила персоналку. – Тут пусто. Среди моих знакомых не было незастрахованных на случай воскрешения. Эти пять Парок унесут Переса в вечность рабства; ни гражданства, ни собственности. Извечным грехом Переса был грех сатанинский: non serviam. Гордыня. Да, он был глупым тщеславным ублюдком – это как минимум, – но в тот момент я почувствовала, что он заслужил обрести в смерти свободу, которой никогда не знал при жизни. – Сколько будет стоить, чтобы… ну, вы понимаете? Они назвали сумму, которая вызвала у Йау-Йау невольный вздох. – Дешевле купить его контракт, – сказала мертвая с персоналкой. Из всех слов, произнесенных за последние двадцать четыре часа, именно эти проникли сквозь мой панцирь бесчувственности. Я увидела Переса воскрешенным, отремонтированным, пылающим тем странным черным жаром, что исходит от мертвых. Я увидела, как он ходит по моему дому в Ла-Крессенте, прислуживает, выполняет поручения, заботится, трудится, исполняет свой долг перед нанимательницей. Я увидела, как покрываю его поцелуями, увожу в свою постель, в укромные уголки садов, в теплые воды бассейна, наполненная любовью, ведь я его не потеряла насовсем, он нашелся, он стал моим. Немыслимо. Смерть сильнее любви. Он запомнит Тринидад Малькопуэло, но не любовь, которую она ему подарила; это будут просто еще одни утраченные отношения из того времени, которое покажется ему долгим и очень подробным сном. – Оплачу его воскрешение со своего счета инморталидад, – сказала я мертвым женщинам. – Больше не желаю видеть его и слышать о нем. – Это почти наверняка, – заверили они. Йау-Йау отвезла меня обратно в город, потому что к тому моменту начался тот самый замечательный нервный срыв, который я себе пообещала. – Это один из тех извращенных законов, которые управляют человеческой болью, – сказала Тринидад. – Чем омерзительнее ублюдок, тем сильнее мы его любим. Перес определил мою жизнь. Все, чем я была, стало реакцией на него; без него Тринидад не существовала. Еще до того, как психопроги покончили со мной, я рыскала по холмам в поисках нового Переса, чтобы вручить ему нити своей судьбы. Если проги говорили мне чего-то не делать, я делала, потому что в худшем случае эти любовники не причиняли вреда, а в лучшем – я ощущала нечто живое. В том году, когда я прекратила терапию, у меня было тридцать романов: самый короткий продлился двенадцать часов, самый длинный – три недели. Чтобы найти себя, мне пришлось раствориться в других. Многочисленные свечи «Посады» догорали, превратившись в слабо светящееся созвездие, сокрытое в поникшей зелени. Гроза миновала, и теперь по крыше мягко стучал дождь. – Ты уже нашла себя? – спросила Монсеррат Мастриани. – Возможно, – ответила Тринидад. – Ты поэтому здесь, чтобы найти Переса? – спросила Розальба. – Нет-нет, конечно, это не так, глупая девчонка, – раздраженно перебила Монсеррат. – Неужели ты не поняла ни слова из того, что тебе сказали? – Нет, я знаю, что не могу его найти, я больше не хочу его искать. Я пришла сюда в эту Ночь мертвых, потому что Сантьяго Колумбар пригласил меня. – Почему он это сделал? – Теперь в разговор вступил Саламанка, примостившийся на краю стола. – Точнее, почему ты приняла приглашение? – Потому что хотела доказать, что не боюсь ни Города мертвых, ни его. И поскольку я чувствовала, что он может что-то знать о смерти Переса, я действительно не боялась. – Он знал? – Снова Саламанка. – Он не смог устоять. Он обещал мне, но не сдержал слово. Полицейские округа Сан-Бернадино отследили пауков до заведения Майкла Рочи; чего они не знали, так это того, что Роча соорудил эти штуки по схемам и планам, созданным Сантьяго Колумбаром. Он убил Переса – все равно что сердце ему вырезал собственными руками. – Говнюк, – неожиданно сказала Розальба. – Лучше живая крыса, чем мертвый лев, – говорили в старом Сингапуре. – Новый голос раздался прямо за спиной Тринидад, так внезапно, что она вздрогнула, как будто ей угрожала физическая опасность. – А еще лучше живой лев. Вместо того чтобы заигрывать со смертью, твоему другу следовало прийти к нам, чтобы пожать руку вечной жизни. Истинному бессмертию. Отличная история, сеньора. Заставляет наши маленькие литании о раке, трусости и вероятности звучать вполне обыденно. Это не критика, отнюдь. Говоривший был высоким худощавым мужчиной, одетым в промокшую зеленую робу, как у пастуха. Его лицо скрывала шляпа того же стиля; та часть, которую Тринидад видела, была усталой и серой. Он был немолод, но выглядел все-таки старше своих лет. Таким мог бы стать Сантьяго спустя десятилетия, измученный невыносимой тяжестью бытия. – Позвольте представиться, сеньора? Меня зовут Йенс Аарп – я наставник; тот, кто ищет и находит; тот, кто открывает пути к истинной вечной жизни. Прячась в тени, Йау-Йау увидела, как отъезжает мобильная травматология. Эллис стоял на улице и следил за мигающими синими огнями, пока они не слились с потоком транспорта, после чего вернулся в дом. Хорхе, старший партнер, уехал в машине скорой помощи. Ей вслед пророкотал гром, словно злой пес, ненавидящий автомобили. Спрятавшись среди баков и мешков с мусором, Йау-Йау сгорала от угрызений совести. Она должна пойти к ним. Она обязана пойти к ним. Но ей не хватало смелости приблизиться. Она притягивала к себе демонов. Эти демоны удостоверили свою неразборчивость в средствах на более чем семидесяти трех процентах кожи Трио. Люди умирали и от меньшего. Уходили в Великую Тьму. Вряд ли у Трио есть медстраховка, не говоря уже о полисе инморталидад. Не умирай, хорошо? Ну и что, что ты выше, красивее, стройнее, успешнее меня… Не умирай. Йау-Йау шмыгнула носом, смахнула слезы кулаком. Поднесла персоналку к губам и замерла, парализованная осознанием того, что Мирозданию больше нельзя доверять. Ее персоналка могла быть маленьким Иудой, закрепленным на запястье. Легион жучков мог прятаться в укромных уголках мопеда. Ее вирткомб мог сообщать невидимым наблюдателям о каждом ее шевелении. Доверять можно было только собственной гладко выбритой шкуре, которая явно не останется нетронутой надолго. – Эллис, – прошептала она. Его личная эмблема, кенгуру-серфингист с гениталиями невероятных размеров, возник на крошечном экране. Давай, давай, давай! – Эллис, возьми себя в руки и выйди на связь, ты мне нужен. И Эллис появился. Не виртуальная конструкция, не интерактивная иконка. Собственной персоной. – Йау-Йау. Где тебя черти носят? Вот уж точно, черти – ведь ее рай исчез навсегда. – Я… Мне лучше не говорить, где я нахожусь. Господи Иисусе, Эллис, они знали мои проги, мои коды доступа, мои определители местоположения, все. – Они?! Так это не случайный резонанс? – Эллис, я… Эллис, я не могу сказать. Эллис, я не смею. Эллис, я должна. – Эллис, у меня неприятности. Вспышка была слишком яркой для молнии, грохот – слишком близким и ровным для грома. Изображение Эллиса на несколько секунд растворилось в вихре помех. – Господи, Эллис! – За западными воротами бульвара Сансет пятьдесят охранных сигнализаций взвыли в унисон. Он посмотрел куда-то в сторону. – Что-то поступает по всем каналам. Извини, я на минутку. – Эллис превратился в кенгуру-серфингиста. Над головой Йау-Йау пролетел конвертоплан, так низко, что она почувствовала нисходящий поток воздуха от его лопастей. Эллис вернулся. Лицо у него выглядело как набальзамированное. – Где у тебя была встреча в некровиле Святого Иоанна? – В закусочной под названием «Такорифико Суперика». А что? – «Такорифико Суперика» только что была уничтожена – по-видимому, кумулятивным пикотоковым зарядом. – Йау-Йау отшатнулась, уперлась в дешевую стену из шлакоблоков, которая придала ей уверенности и стала опорой в мире, плавящемся в безумии. – Все признаки классического военного удара, который нанесла какая-то корпорада. Кумулятивный заряд в сдерживающем поле. И все испарилось. – Выжившие? Посетители, наслаждающиеся camarónes español и «Ред хэт». Шеф-повар. Бармены. Официант, который так красноречиво молчал. Мартика Семаланг. – Йау-Йау, ты в курсе, что такое тотальная конверсия массы? Там сейчас двадцатиметровый кратер из пузырящегося стекла. Конвертоплан, который она уже слышала, снова низко пронесся над бульваром. – Эллис. Послушай меня. Послушай. Кто с тобой в доме? – Я один. А что? – Послушай. Просто послушай. Сбрось все в хранилище. И убирайся из дома. Немедленно. Не оглядывайся. Просто вылезай оттуда и уходи. Иначе ты умрешь, Эллис. Подняв глаза, она увидела, как над пальмами разворачивается летательный аппарат, освещенный лучом голливудской готической молнии. Та же самая машина прилетела в третий раз. Три – волшебное число. Глаз ее персоналки, как в ночном кошмаре, наполнился синими помехами: мертвые паутинные каналы. По крайней мере, проги ее не выдадут. С грохотом лопастей конвертоплан спикировал и завис прямо над укрытием Йау-Йау. Любопытные соседи вышли в свои сады; поднявшийся ветер трепал их одежду, бросал в лицо листья. Кто-то вырвался из дома: Эллис. Он выкрикивал предупреждения зевакам. Его почти никто не слушал. Большинство даже не заметили. Йау-Йау увидела сдерживающее поле – бледно-голубой цилиндр наэлектризованной ночи – и повернулась спиной, зажмурившись и прикрывая голову руками. Пикотоковый взрыв пронзил ее плотно сомкнутые веки чистым белым светом. Белый жар погладил спину, руки, фатально беззащитную кожу головы. Запахло горелым. И бабах! Звук немыслимой громкости едва не уничтожил барабанные перепонки Йау-Йау, и она закричала. Затрещали кости. Ногти вонзились в кожу, и потекла кровь. Взрывная волна большей частью ушла вверх, направляемая сдерживающим полем, но когда то отключилось, от перемены давления выбило воздух из легких, а саму Йау-Йау отбросило кувырком в конец переулка вместе с мусором. Все закончилось. Йау-Йау открыла глаза, сморгнула рой остаточных изображений. Стены, выкрашенные дешевой краской из супермаркета, из терракотовых стали белыми. Она увидела, как штурмовой конвертоплан поднялся на винтах, повернулся вокруг своей оси, словно жук на булавке, и скрылся в ночи. Мопед Хорхе взрывом протащило по асфальту. Пластиковый корпус покрылся царапинами и трещинами, роспись на заказ – черепа и вампиры, гибриды ягуаров с сисястыми рестлершами – стерлась почти до неузнаваемости. Йау-Йау подняла машину. Спиртовой двигатель завелся почти мгновенно. Она оседлала мопед и помчалась прочь по улочкам и проулкам. Колонны «скорых» шумно ехали по проспектам, вереницей синих огней, под вой сирен. Позади Йау-Йау зажглись фары. Подчинившись интуиции, она не оглянулась. Смелый жест, дерзкий жест – погрозить кулаком Господу в небесах, который без всяких угрызений совести попытался разнести тебя на атомы, но… куда ты направляешься, маленькая адвокатесса? Что будешь делать дальше? Ты осталась одна в любимом вирткомбе с милыми и дорогими модными тряпками, посреди пустынного бульвара, где любой, кто предложит тебе помощь или убежище, навлечет на себя гнев высших сил. Разве ты способна на большее, чем продлить агонию? Хватит. Сдавайся. Обнажи нежный бледный живот, подставь его под лезвие. Пока Йау-Йау пряталась в темном переулке, перед ее мысленным взором возникли родители, сидящие на корточках у спиртовой горелки на борту сампана в Городе утопленников. Они неустанно бормотали: «Мы же тебе говорили, мы говорили тебе, ага, мы точно тебе говорили. А вот теперь ты нам скажи, нафига все это было?» Каждая попытка самовыражения, на которую она когда-либо отваживалась, каждый виток противостояния их чудовищному фатализму, любая из тайных надежд и амбиций – всё натыкалось на этот вопрос: «Ну ладно, скажи-ка, нафига все это было?» Свирепое стремление к успеху, вынудившее ее покинуть сампанный поселок – эту просоленную обитель грибковых заболеваний – и отправиться на томные испаноязычные холмы, опиралось на страстное желание отыскать причину столь безразличного отношения к жизни. Теперь, очутившись в глубочайшей яме, в полном одиночестве, перед лицом опасности и поражения, перепуганная Йау-Йау поняла, что к чему. Мироздание не заморачивается причинно-следственной связью. Она тебе нужна? Тогда берись за дело. Йау-Йау Мок не умрет сегодня. Куда идти? Как поступить? Пока непонятно, но я же умница. Я что-нибудь придумаю. – Это не конец. Вы уж поверьте. Мне все равно, с кем я имею дело – с «Теслер-Танос», с Господом, – и все равно, насколько ты велик. Я тебя уничтожу. Пафосное заявление. Какой же ты юрист, если не озвучил в решающий момент своей карьеры какое-нибудь пафосное заявление? Стряхивая мусор с кожаной одежды (если ублюдки ее прожгли, включу это в счет), она наткнулась на забытый прямоугольник в левом нагрудном кармане. «Сантьяго Колумбар приглашает Йау-Йау Мок…» Сантьяго Колумбар. Да уж, выбрал подходящий момент. Округ Святого Иоанна. Некровиль. Где заканчиваются все темные дела? Среди мертвецов, где же еще. Сантьяго. Сант-Яго. Яго, ее поставщик прог. Осмелится ли Йау-Йау Мок признаться самой себе, что ощутила в своем чреве зародыш нуарного сыщика? Он знай себе рос во тьме, сжав кулачки. Переулок затопило голубоватым молниевым жаром, следом нагрянул гром. Адвокатесса развернула мопед, и у нее на запястье запела персоналка. Йау-Йау ненадолго замерла в нерешительности, прислушиваясь, не раздастся ли шум двигателей конвертоплана, а потом ответила.