— Это ты про себя что ли? — Какая разница? Таких Селезнёвых по стране в то время было — на дюжину двенадцать. И всем жрать охота. — Точно, — поддержал Сергей. — Жрать охота, Витёк. У нас есть что? — Только хурма, — тот неопределённо махнул рукой влево. — Вон, жри. Огромов уже уверенно протянул руку на два метра, взял жёлтый, покрытый оранжевыми прожилками, упругий плод и смачно им захрустел. — Продолжай, — с полным ртом попросил он, для наглядности описывая правой ладонью круги. — Да что продолжать-то? — без былого энтузиазма протянул Витёк. — История простая, как огурец. Мальчик подрос и влюбился. — И кто она? — лицо Огромова выражало искреннюю заинтересованность и понимание. — У, брат! Она была не абы кто. Дочка бизнесмена-кооператора. Папаша такими деньгами ворочал, что страшно становилось. За Леркой, знаешь, какие ухажёры приезжали? И все, как один, на джипах и мерседесах. А тут я. Ну, в смысле, мальчик наш, — поправился он, и замолчал. С минуту стояла тишина, нарушаемая лишь отдалённым птичьим гомоном, затем Сергей не выдержал. — И что? — А сам-то как думаешь? — Ну ты спросил! Откуда ж я знаю, — Огромов пьяно захихикал. — Это же твоя история. — Ладно. Дорасскажу. Только ты молчи и не перебивай. Серёга провёл собранными в щепоть пальцами по сомкнутым губам, и отрицательно помотал головой. Витёк в ответ понимающе кивнул. — Так вот, — продолжил он. — Любовь, как известно, штука дорогая. Где-то надо было деньги брать. И пошёл наш мальчик на завод. Там хоть и немного, но платили. Облизнулся ему автодорожный, плакало высшее образование. И двинулся он по папиным стопам — втулки точить. — И что в этом плохого? — задал вопрос Огромов, но, увидев недовольный взгляд товарища, снова замолчал. — Плохого ничего. Но и на мечту у станка не заработать. Это в отцовское время токарь больше всех получал. Ну, почти. Если не считать горячего цеха. А потом-то всё поменялось. И работяга стал никто, а каждый стремился делать деньги, кто как может. Вот и мальчик наш. Сначала трубки с болтами для автосервиса на заказ точил. А потом встретился ему на жизненном пути змей-искуситель. — Ну ты, Витёк, сказочник, — не выдержал Сергей. — Заслушаешься. — Не перебивай, — недовольно поднял руку рассказчик, но послушно продолжил. — Руки-то у парня золотые были. И предложили ему крепкие мальчики для хороших людей ствол изготовить. То есть, заработать очень неплохие бабульки, не отходя от родного станка. — И что? — Что, что… согласился. Сначала боялся, конечно. Три раза с пацанами теми разговаривал. Но там, видишь, как хитро базар поставили. С одной стороны, давят, бандюки всё-таки. А с другой стороны: «Ну нет, ты же понимаешь, всё в другую область уйдёт. Мы сами — ни-ни, только продавать будем». Прикидываешь? Огромов молча кивнул. Сам он лихие девяностые застал в школьном возрасте, но какой беспредел вокруг творился, знал прекрасно. — В общем, уговорили. И бабки хорошие за первый ствол заплатили. Эх! — Витёк помолчал и мечтательно продолжил. — А какая пушка получилась! Песня. Её бы оружейникам показать, с руками бы оторвали. Вал знаешь? — Какой вал? — не понял собеседник. — Автомат такой, бесшумный. У спецназа есть. — А, этот. Знаю, конечно. Видел в Демидовске. — Вот у него ствол по такому же принципу спроектирован. Только я проще делал. Двухстенная трубка, наполненная железными опилками. Выстрел тихий, как щелбан. С первого же пистолета на Жигули-шестёрку хватило. Не на новую, конечно. Я, то есть, какой «я»? Мальчик. Конечно же, мальчик наш! Так вот, подкатил он тогда к Лерочке впервые. На моторе, как блатной. И знаешь, что она ему сказала? — и не дожидаясь ответа, продолжил. — «На такой колымаге только шлюх вокзальных снимать. А я себя, — говорит, — высоко ценю». — Да… — проворчал Огромов. — Девушка-то явно испорченная. — Так это сейчас понятно, что испорченная, — не стал возражать Витёк. — А тогда казалось — вот оно, счастье. Только руку протяни. Они по очереди сделали ещё по глотку, Сергей печально посмотрел на просвет почти пустую бутылку, и уже привычно потянулся за хурмой. Откусил, и снова с полным ртом, попросил: — А что дальше было? Мне очень интересно. — А дальше, Серёга, было всё просто. Клепал наш мальчик стволы, как тульский оружейный завод. По две штуки в месяц. Денег поднял. Пока какого-то ментовского начальника из его машинки не завалили. — Ни фига себе. И что дальше? — А ничего. Не стал я тогда дожидаться, пока за мной придут… — Мальчик, — попробовал поправить Огромов. — Да какой к чертям, мальчик. Хурме, вон, понятно, что про меня разговор. — Ну да, ну да, — закивал головой Сергей. После второй бутылки его лицо было пунцового цвета, глаза расширены. В момент кивка он напоминал филина. Витёк, усмехаясь, посмотрел на собутыльника, и продолжил: — Собрал я всю наличность, купил левый паспорт на имя Петра Перемышля, и дёрнул куда Макар телят не гонял. Аж до Владивостока потихоньку добрался. — Пешком что ли? — Зачем пешком? На поезде. — А машина? — А шоху бросить пришлось. Она же на Селезнёва, а я теперь Перемышль. До сих пор жалко. Два японца после неё были, а первый Жигуль всё равно как родной. — Ну да, ну да, — повторил Сергей трюк с филином. — А здесь ты как оказался? — Из-за компьютеризации, будь она неладна. Раз ко мне знакомый участковый в гости зашёл, потом — второй. А я-то на «Дальприборе» тружусь. Не хухры-мухры. Оборонное предприятие. И стали они в службе безопасности потихоньку всех сотрудников шерстить на предмет соответствия анкете. А безопасники на оборонном заводе кто? — Кто? — как зачарованный повторил Огромов. — Гэбэшники, вот кто. Так что, мне, получается, опять в бега. А куда дальше Владика-то? В Японию? — А что? И там люди живут. — Да ну их на фиг, этих япошек! Ты знаешь, что они нас, русских, и за людей не считают? В общем, пришёл ко мне участковый в третий раз и весь расклад напрямую выложил. «На работу, говорит, больше не ходи, ждут тебя там». Я в панике. А он мне так обстоятельно про Новую Землю рассказал. Говорит, или туда, или в Америку. Но за границу могут и не выпустить, потому как, если на работу с объяснениями не приду, в розыск подадут. — Ну ты попал… — Есть такое. Потому и сюда уехал. Провёл меня бывалый человек в Китай контрабандой, оттуда по нормальному уже, самолётом, в Индию. А там на базу «Ближний восток» и сюда. Одна радость — имя наконец-то вернул настоящее. Вот так-то. Витёк удовлетворённо замолчал, сделал маленький, символический глоток, и передал бутылку Сергею. Тот взболтал, посмотрел на просвет, и разом прикончил спиртное. Помолчал, и снова повернулся к собеседнику. — Ты мне всё это сейчас зачем рассказал? — А затем! — Селезнёв строго глянул в глаза Огромову. — Чтобы ты меня дурачком наивным не считал. Мне на пути люди всякие попадались. И тех, для кого жизнь человеческая копейки не стоит, я много встречал. И вот тут, — он указал рукой за спину, — именно такие работают. У них глаза чужие, понимаешь? Они об тебя ноги вытрут и за спину бросят. А ты «прогулы, штрафы». Ты их подопечных видел? Ну, подопытных? Огромов отрицательно помотал головой. — Ну да. Куда ж тебе? Ты же задания выполняешь, стахановец. Эти уроды три дня назад кучу детей пригнали. Тоже, понятное дело, на опыты. А что в итоге получается, я хорошо знаю. Мы вон, только руки тянем, да по веткам как Тарзан скачем. А есть те, кто тебе в башку как в свой карман влезть может и всё там перевернуть. А есть, которые под водой жить умеют. Без воздуха! — Откуда ты всё это знаешь? — недоверчиво поинтересовался Сергей Петрович. — Пока ты, Серёга, стеллажи собирал, да чаны мыл, я целиком и полностью базу разведал. В каждый угол нос сунул. И насмотрелся, скажу тебе, на всю жизнь. — И что теперь делать? — Думать. Сесть в две башки и решать, как жить дальше. Потому что одному мне такое не осилить. Вроде как, к людям следует выйти, всё рассказать, чтобы прибили этих садистов. А с другой стороны, как выйдешь с такими руками? Нас самих тут же в клетку запрут и изучать будут. — Значит, — Огромов поднял палец, но, поразмыслив, снова опустил руку на колено. — Значит, думать надо, — печально завершил он. Новая Земля. Автономная территория Невада и Аризона. Нью-Рино. 26 год, 4 месяц 20 число. 20:05 Юраба Ринеру сидел за столиком, чуть в стороне от остальных, и старательно вслушивался в разговор. Перед ним стояла так и не начатая чашка кофе. Откровенно говоря, японец предпочитал чай, но в Новом Мире оказалась неприятная для него особенность — местный чай был отвратителен на вкус. Существовали, конечно же, рестораны, куда привозили листья из-за ленточки, но, во-первых, это стоило больших денег, а во-вторых, даже высокая цена, указанная в меню, не гарантировала качества напитка. А где-то и сами официанты честно советовали выбрать кофе. За соседним столиком сидели помощник Лопеса, Тристан, и незнакомый Ринеру человек. Как Юрабе объяснили перед началом операции, разговор предстоял исключительно важный и закончиться он мог самым непредсказуемым образом. Поэтому японец время от времени, как ему казалось, незаметно лез во внутренний карман пиджака и трогал пистолет. Зачем, он и сам не смог бы ответить. Юрабе очень хотелось, чтобы диалог закончился мирно. Но в то же время, какой-то частью сознания, он желал проявить себя в бою. — Нет, Тристан. Это я сам решить не могу, — вдруг, повысив голос, произнёс незнакомый собеседник, и звучно хлопнул рукой по столу. — Я пока ещё не эль хефе. Надо мной, как ты знаешь, стоит Тони. И даже если мне твоё предложение приходится по нраву, он… — мужчина беспомощно развёл руками. — Тони Синий Танк будет очень недоволен. Он итальянец, он ненавидит кубинцев. А если честно, то и испанцев не особо жалует. — Но сам-то ты как думаешь?