— Пойдём за теми кустами, — он для наглядности махнул рукой вправо. — проберёмся к нашим. И в этот момент раздался взрыв. А через секунду — второй. Первым разлетелся в куски средний дом, находящийся между большим и маленьким. Японец так и не удосужился спросить, что там находилось. Сейчас в этом уже не было смысла — здание, полыхнув жёлто-синим пламенем из окон, в секунду развалилось на сотню крупных осколков и несчётное количество мелких. На месте симпатичного белого строения образовалась бесформенная куча, из которой торчали две металлические оконные решётки. По окружающим Юрабу камням заколотили мелкие осколки, и японец рухнул плашмя на землю, стараясь уберечься. Рядом с глухим стуком опустилась на плотно утрамбованную землю круглая голова Огромова. — Зверей больше нет, — по-своему медленно, стараясь избегать трудных формулировок, сообщил русский. — Каких зверей? — не понял Юраба. Ответа он не услышал, так как прогремел второй взрыв. Он прозвучал гораздо тише первого, да и эффектов было значительно меньше. Большое здание лаборатории, казалось, раздулось изнутри, в щелях между разом распёртыми в стороны панелями показался тусклый свет, громко и почти одновременно лопнули все оконные стёкла, с металлическим звоном сорвалась с петель широкая входная дверь и погасли огни, после чего лаборатория мгновенно вернула свою форму. Послышался низкий рокот и в пустых оконных проёмах было видно, как рушатся одно за другим внутренние перекрытия. Последней провалилась внутрь ещё державшей форму коробки, крыша. Стены мужественно сопротивлялись несколько секунд, затем, как домино, по очереди упали. Некоторые внутрь, а часть — наружу. Наступила тишина, но ненадолго. Из-за почти не пострадавшего самого маленького домика вышли трое и Юраба долго щурился, пытаясь разглядеть в темноте, кто это. Огромову, видимо, это удалось сразу. — Витёк! — громко прокричал он и вскочил на ноги. Остальные последовали за ним. Из разрушенной лаборатории раздавался монотонный резкий крик, но никто не обращал на него внимания. Только Гена на мгновение прикрыл глаза, вскинул винтовку и сделал единственный выстрел. Всё стихло. — Какие звери, Серега-сан? — вернулся к своему вопросу Ринеру. — Там был виварий. — Виварий? — Юраба, в этом доме содержались жертвы эксперимента, бывшие люди. А с ними два надсмотрщика, — это подключился к разговору Селезнёв, а Гена перевёл на английский. Японец с ужасом посмотрел на обломки здания. Кое-где сквозь куски камня пробивалось оранжевое пламя и в его неверном свете можно было заметить блестящие лужи свежей крови, куски тел и примитивную утварь. Юраба насчитал четыре металлические миски, с десяток кусков то ли одеял, то ли полотенец, и два разорванных шлёпка. Неожиданно, видно стало гораздо лучше. Все дружно посмотрели вверх. Там, на фоне звёздного неба, заходил на посадку необычный силуэт. Он очень напомнил Японцу привычный по прошлой жизни радиоуправляемый дрон, только разбухший до такой степени, что небольшие винты по углам еле выступали за границы фюзеляжа. Юраба долго щурился, пытаясь разобрать расстояние до летательного аппарата, и вычислить его размер. Некоторое время казалось, что над ними зависла всего лишь радиоуправляемая игрушка, не больше обеденной тарелки, а иногда дрон виделся огромным, больше лаборатории. Глазу не за что было зацепиться, чтобы сравнить величины. Наконец, летательный аппарат приблизился, завис над группой, из него упал конец толстой верёвки, по которой дружно, как пожарные в кино, соскользнули военные. Ни сам Юраба, ни остальные, казалось, даже не пошевелились во время этой операции, только Гена помахал вертолёту рукой ещё тогда, когда тот приближался, за что был удостоен пристального взгляда бортового прожектора. Наконец, группа солдат спустилась на землю. Их оказалось пятеро. Гена подошёл к одному из них, обменялся рукопожатием, затем бесцеремонно выдернул у прибывшего из-за ремня рацию, и что-то долго объяснял по-русски, размахивая руками. Кончилось тем, что дрон накренился, резко скользнул влево, где и приземлился. Гена стремительно кинулся к нему, на ходу кинув военному рацию, которую тот ловко поймал одной рукой. Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Научная база. 26 год, 4 месяц 23 число. 00:45 — Пригнись, — скомандовал Витёк. Залегли все, даже Сэнди, которой вроде бы не положено было понимать русские команды. Едва мы укрылись, раздался грохот, полыхнула вспышка, и меня ощутимо дёрнуло назад взрывной волной. Ближний к нам дом, в котором, по словам Витька, жили гориллы, разлетелся в мелкие дребезги. Граната бы такого эффекта не дала. Мгновенно от стен осталась лишь гора осколков. — Странно, — послышался слева недовольный Витькин голос. — А второй? И тут грохнул второй. Здание было в разы больше, поэтому полыхнуло и сложилось как карточный домик. Я скользнул в транс. Внутри рухнувших строений больше ничто не препятствовало сканированию, и я смог почувствовать только одного живого. Зато на границе облагороженной зоны, возле самых камней, ощутил ещё троих. Наши. Не выдержали всё-таки, пришли. За камнями к моему удивлению обнаружились знакомые вибрации обезвреженных днём охранников. Надо же, живы ещё. Частоты были ровные, фоновые. То ли спят, то ли так и не пришли в себя. А далеко-далеко еле цепляли сознание до боли знакомые тона профессора Семёнова, что меня очень обрадовало. Заваленный в главном здании часто и пронзительно заорал. Я прислушался. Множественные переломы рёбер, прорывы лёгких, внутренние органы в труху. До утра не доживёт. Я сделал единственное, чем мог сейчас помочь раненому. — Гена, Гена, вы детей не нашли? — Сэнди дёрнула меня за рукав. Ответил ей Витёк. — Они всех убили. Давно, не сегодня. Девушка заплакала, но уже без той безысходности в глазах. Видимо, за это время успела смириться с потерей. Подошли оставшиеся. Японец, как ребёнок, осторожно дёрнул за рукав гиганта Огромова и, видимо, продолжая прерванный разговор, спросил: — Какие звери, Серёга-сан? Я не стал слушать. Отошёл чуть в сторону. Дело в том, что к этому времени я уже прочно уловил приближающуюся ауру Семёнова, а с ним ещё шестерых. Похоже, эфиролёт он всё-таки перегрузил. Аппарат завис над пепелищем, заливая округу белым электрическим светом, выбросил фал, и по нему дружно спустились пятеро и тут же рассредоточились по территории, проводя рекогносцировку и стараясь держать под наблюдением как можно большую площадь. К моему удивлению, последним коснулся земли не кто иной, как Сергей Бобров. Я подбежал. — Здорово, Бобёр. Вы как здесь? — Привет, Струна. Вот, тебя выручать прилетели. — Ну-ка… — Я выдернул у него из разгрузки ходиболтайку и спросил. — Какой канал? — Всё настроено, просто говори. — Профессор Струне. И тут началось. — Здорово, Струна. Это Серых. Кто такой? Почему не знаю? — Привет героям. Я Волчанский. За секунду со мной познакомилась вся группа. И все как один — зверские. Волчанский, Серых, Волков, Волкогонов. Я секунду переваривал, затем решил ответить всем оптом. — Здорово, стая. — Гена, как вы? Вы живы? — это уже Семёнов. Вот что за глупая привычка задавать вопросы, ответ на которые очевиден. — Конечно нет, профессор. С вами говорит дух Геннадия Стрина. Летите чуть влево. Там от руин идёт странный диагональный поток. Подозреваю, что раньше он был инициирован каким-то оборудованием, а затем сам стабилизировался. Напор слабенький, но, надеюсь, на взлёт хватит. Пока я объяснял, эфиролёт уже сместился, руины накрыла темнота, а пятно прожектора заскользило слева от нас, будто Семёнов надеялся увидеть энергетический поток в свете своих фонарей. Наконец, летательный аппарат грузно, но аккуратно опустился на землю. Я подошёл. Открылась дверь, и в освещённом проёме возникла знакомая, но абсолютно неожиданная здесь фигура. Доктор Рут Эндрюс. — А вы… эээ… а где профессор? — от волнения я не мог подобрать слова. — Я здесь, Гена, — доктор вышел из глубины кабины и по-хозяйски положил руку на плечо девушке. У меня отлегло от сердца. Когда я увидел Рут, первой мыслью было, что прилетела она ко мне, сейчас познакомится с Сэнди, и тогда не избежать скандала. Либо с одной стороны, либо с другой. Но по уверенному жесту профессора я сразу всё понял. — Спускайтесь, молодожёны. Доктор Эндрюс подошла ко мне вплотную, с видом побитой собаки посмотрела в глаза, и вдруг резко, будто ей ноги подрубили, рухнула на колени и обняла меня за икры. — Гена, простите. Я сделала ужасную вещь. Я вас так предала. И вас и Андрюшу, — она показала пальцем на профессора. — Я никогда не смогу себе этого простить. Но простите хотя бы вы меня. — Так, — я вырвался из несмелых объятий и сделал шаг назад. — Значит, вы, Рут, знали, куда меня отправляете? — Простите. — Геннадий, — вступился Семёнов. — Не сердись на девушку. Одинокая была, глупая. Ну, позволила втравить себя в авантюру. Но я больше такого не допущу. — Андрей открыл мне глаза, Гена, — опять заныла Эндрюс. Я, в общем-то особо и не сердился. Ничего страшного не произошло. Наоборот, познакомился с интересными людьми, один Витёк чего стоит. Да и Сэнди встретил. Я вспомнил про девушку и понял, что со смерти жены не был ни к кому привязан так сильно, как к ней. Любовью я бы это вряд ли назвал, но мне с Сэнди было хорошо и легко. — Скажите, Рут, — вдруг вспомнил я. — А историю с мёртвой дочерью банкира тоже вы подстроили? — Нет, — она энергично завертела головой. — Это сделал Слим Винченцо по заказу Георга Валленштайна. Я узнала об этом одновременно с вами. — Струна, не тирань девушку, — мне на плечо легла ладонь, и Бобёр продолжил. — Она раскаялась, это я тебе как особист говорю. Исполнителя Лопесы ещё три дня назад в Нью-Рино положили, а заказчиком другие люди займутся. — Ладно, проехали, — я махнул Рут рукой и повернулся к другу. — Ты вообще откуда здесь взялся? Ты же в Дагомее был. — У, брат, это когда было. Меня давно в Корпус-Кристи перевели. Можно сказать, на повышение. Только скукота там. Может, тебя не хватает? — он подмигнул, ухватил меня за плечо и поволок в сторону руин лаборатории.