Он наблюдал за ней. Поначалу казалось, будто она хочет что-то сказать, но вместо этого она уставилась в землю. Посидела молча. Потом заплакала, тихо всхлипывая. Себастиан взял ее за руку. Постарался заглянуть ей в глаза, которые скрывали свисающие длинные темные волосы. Увидел, что глаза красные от слез и усталые. Облик человека, который вот-вот сломается. – Николь обязательно поправится. Ей просто требуется время, чтобы излечиться, и полный покой. И поддержка самого близкого ей человека. Мария робко кивнула. Ей хотелось, чтобы сказанное им оказалось правдой, но мешало огромное чувство вины. – Это моя вина. Я оставила ее. Меня не было здесь, когда это произошло. Себастиан еще крепче сжал ее руку. – Но теперь вы здесь. Это самое главное. Кошмар уже произошел. Тут вы ничего поделать не можете. Будь вы там, вас бы тоже убили. Вы это понимаете? До Марии дошел смысл сказанного. Казалось, это немного помогло. Она посмотрела на него более сосредоточенно, чем прежде. – Но сколько времени может пройти? – через несколько минут произнесла она. – Прежде чем она заговорит. Себастиан попытался принять обнадеживающий вид, хотя на самом деле не имел ни малейшего представления. – Может пройти несколько часов. Несколько дней. Несколько недель. – Он почувствовал, что не в силах лгать. На сегодняшний день ему известно слишком мало. – Еще больше, если нам очень не повезет, – продолжил он. – Но это не особенно вероятно. Сейчас нам необходимо узнать, является ли ее мутизм, как это называется, элективным или полным. – Я не понимаю, – сказала Мария и посмотрела на него. – Может быть, она станет разговаривать с кем-то, с кем чувствует себя в безопасности. Это называется элективный мутизм. Он встречается гораздо чаще, чем полный. Понимаете? У Марии в глазах мелькнула искра надежды. – Вы хотите сказать, что она сможет разговаривать со мной? Но только со мной? Себастиан ободряюще кивнул. – Вполне возможно. Известие, казалось, придало Марии новой неудержимой, почти яростной энергии. – Когда я смогу ее увидеть? – Скоро, – ответил Себастиан, и засомневался, следует рассказывать об их подозрениях или нет. Он опять-таки пришел к выводу, что она должна знать правду. Это неизбежно. – Мы работаем исходя из того, что Николь видела не только убитых, но и убийцу. Мария лишь медленно кивнула. Словно она пережила уже столько шоков, что больше ее ничем не поразить. – Поэтому, если она вам что-нибудь расскажет, вы должны рассказать это мне, – спокойно продолжил Себастиан. Новый кивок в ответ, после чего она обратилась к нему. – Теперь я действительно должна увидеть дочь. – Тогда пойдемте, – ответил он и встал. Они молча двинулись по больничному коридору, минуя комнаты с одинаковыми дверями. Слышался только шелест их одежды. В конце коридора Себастиан замедлил шаг и завернул за угол. Перед ближайшей дверью на стуле, очевидно, принесенном туда из какой-то приемной, сидел человек в форме. Себастиан узнал в полицейском одного из местных, с кем он встречался в отделении полиции Турсбю. Себастиану помнилось, что его зовут Деннис. Как бы там ни было, он поднялся со стула, как только они приблизились. – Это мать? – спросил он излишне громко. Себастиан посмотрел на него с недовольством. – Да. Ей надо обеспечить свободный доступ к этой палате. Кроме того, вышел приказ о том, что она должна находиться здесь анонимно, поэтому в дальнейшем тебе, вероятно, не следует кричать, как только ты ее завидишь. – Деннис пристыженно опустил взгляд и выдавил слабое «извините». Он отошел в сторону и пропустил их к двери. Они вошли. В палате имелось четыре кровати для пациентов, но была занята только одна, ближайшая к окну. Девочка, похоже, спала, она лежала, свернувшись калачиком, под оранжевым одеялом, которым ее укрыл Себастиан. Было видно лишь несколько прядей черных волос. Тело Николь отражало тревогу и беззащитность, словно она даже во сне пыталась сделаться максимально маленькой и невидимой. Мария неуверенно направилась к маленькой фигурке под одеялом. Себастиан видел, что ей трудно решить, как ей поступить: одна ее часть хотела лишь подбежать и обнять дочку, но уязвимость спящей девочки удерживала ее. Она обернулась к Себастиану. – Вы уверены, что она себя хорошо чувствует? – нервно спросила она. – Она обычно никогда так не спит. Себастиан только кивнул. Что он мог сказать? Ей надо самой обнаруживать эффекты того, что девочке довелось пережить. Мария подошла к кровати и как можно осторожней присела на корточки перед маленькой фигуркой. Бережно отвела на несколько сантиметров одеяло так, чтобы стало видно лицо Николь. Наклонилась вперед и принялась ласковыми движениями убирать скрывавшие лицо волосы. Подобралась как можно ближе, не разбудив ее. – Я так боялась, что больше никогда не увижу тебя, моя любимая. Я так боялась, – проговорила она. Она была уже в нескольких миллиметрах от лба девочки. Ласково провела кончиками пальцев по ее щекам и рту. Она явно наслаждалась прикосновениями к ее коже. – А ты лежишь здесь. Ты лежишь здесь, – продолжила она, будто каждое повторение делало Николь более живой и более настоящей. Она медленно наклонилась и поцеловала девочку в лоб. Долгим поцелуем. Словно ей вообще не хотелось отрывать губ от дочери. Внезапно тело Марии задрожало, дыхание стало учащенным, и Себастиан услышал мелкие всхлипы, когда напряжение и страх отступили. Правда, что дочь жива, обрела конкретные формы. Эту правду можно было буквально потрогать руками. Себастиан понимал, что ему следует отойти на несколько шагов и покинуть разыгрывавшуюся перед ним интимную сцену. Не только из уважения – только такой вариант был уместным. После всего, что произошло, Марии требовалось немного побыть наедине с дочерью. Однако он вместо этого прошел несколько шагов вперед. Состоявшаяся перед ним встреча сильно подействовала на него, и он не смог уйти. Ведь он сам надеялся пережить такое. Конечно, речь шла о другом родителе и другой дочери. Но в больничной палате северного Вермланда он все-таки увидел это – воссоединение. Внезапно он почувствовал зависть. Ему никто не пришел на помощь и не спас Сабину. Его никто не привел в палату для встречи. Никто. Он попытался отогнать горькие мысли. Ему хотелось сохранить это мгновение чистым. Оно слишком красиво, чтобы извлекать из него боль. Он видел перед собой надежду, а ему требовалась в жизни надежда. Горе ему уже слишком хорошо знакомо. Возле кровати продолжалось свидание. Мария забралась на кровать и легла максимально близко к Николь, осторожно, чтобы не разбудить ее. Себастиан чувствовал, что ему, наверное, все-таки надо быть таким, как все остальные, и оставить Марию наедине с дочерью. На самом деле ему хотелось остаться, подобно безбилетному пассажиру в путешествии, о котором он сам мог только мечтать. Но если бы он остался в палате, он чувствовал бы себя едва ли не паразитом. Нужно было поступать как положено, поэтому он прокрался к двери. Он уже взялся за ручку, когда Николь проснулась. Наполовину проснувшись, она несколько раз попыталась извернуться и отодвинуться от Марии, а потом открыла сонные глаза. Секунду она казалась дезориентированной. Отчаянно вырывалась от матери. Искала, как ей сбежать. Себастиан выпустил ручку и вернулся к ним. Он отчетливо видел, какие инстинкты находятся на переднем крае ее подсознания. Прочь. Побег. Беги. Мария оцепенела и на секунду выпустила дочь, совершенно не готовая к такой сильной реакции. – Дорогая, это я, – произнесла она и попыталась успокаивающе обхватить извивающееся тело Николь. Когда произнесенные хорошо знакомым голосом слова проникли в охваченное тревогой сознание Николь, результат последовал незамедлительно. Она застыла в удивлении, балансируя между сном и явью. Это продолжалось недолго. Но вскоре она покинула эту пограничную зону и окончательно проснулась. Глаза расширились. Она в шоке повернулась к Марии. Похоже, не веря тому, что услышала. Не решаясь полагаться на то, что видит. Мария крепко обняла ее. Поначалу Николь не ответила на объятие, будто по-прежнему не решаясь полагаться на собственные органы чувств, но вскоре она крепко обхватила мать. Мария обнимала и ласкала дочку. Каждое ее движение сопровождалось множеством слов. Слов успокоения и любви. Успокаивающих, нежных слов, обещаний никогда больше не покидать ее. Николь не произносила никаких слов в ответ. Ни единого. Себастиан сомневался в том, что Николь нарушит молчание. Встреча дочери и матери была настолько эмоциональной, что какое-нибудь слово должно было бы прорваться через внутренний порог, сдерживавший речь Николь. Какое-нибудь отдельное слово должно было бы просочиться сквозь блокировку. Можно было надеяться, что для того, чтобы Николь вышла из немого состояния, просто требуется чуть больше общения с матерью. Но Себастиан был реалистом. Судя по всему, травма оказалась глубже, чем они думали. Он решил попробовать сам, подошел и положил руку девочке на плечо. – Николь? Привет. Это я. Ты меня помнишь? – проговорил он. Девочка посмотрела на него из объятий матери. Она узнала его. В этом он не сомневался. – Я ведь говорил, что ты встретишься с мамой. Обещал. Здорово, правда? – продолжил он. Николь повернулась к нему. Глубоко заглянула ему в глаза. Себастиан увидел в ее взгляде доверие. – Мы немного волнуемся из-за того, что ты не разговариваешь, – сказал он и погладил ее рукой, по-прежнему лежавшей у нее на плече. Николь, казалось, размышляла над тем, что он сказал. Она смотрела на них обоих, переводя взгляд с матери на Себастиана и обратно. – Теперь я здесь. Так что ты можешь поговорить со мной, Николь, – умоляюще прошептала Мария, пытаясь поймать ее взгляд. Николь явно мучилась – не то чтобы она пыталась заговорить и не выходило, а скорее, она была неспособна даже попытаться. Она понимала, что они говорят, но не знала, что ей надо сделать, чтобы удовлетворить их желание. Она уткнулась лицом маме в грудь и плечо. Из ее левого глаза вдруг покатилась слеза. Себастиан решил все-таки уйти. Его присутствие, возможно, мешало Николь решиться заговорить. А ведь он здесь в первую очередь для этого. Чтобы узнать, что Николь видела. Его задание заключается в этом. И только. Даже если какой-то его части хочется остаться безбилетным пассажиром. – Я подожду снаружи, – сказал он и направился к двери. Мария понимающе кивнула, а реакция Николь его поразила. Девочка вывернулась из рук матери и умоляюще уставилась на него. Он остановился. – Ты хочешь, чтобы я остался? – с трудом спросил он. Она продолжала неотрывно смотреть на него, и Себастиан истолковал ее взгляд как «да». У него возникла идея.