Торкель закрыл глаза. Обыск является полицейской мерой, а не вторжением в дома людей. Он избрал эту меру в качестве следующего шага в их расследовании. В моем расследовании, поправил он себя. Пришла пора показать, кто тут на самом деле принимает решения. – Я не просил разрешения, – проговорил он таким авторитарным тоном, что его было невозможно понять неправильно, даже при незнании языка. – Я просто информирую вас о том, что мы собираемся предпринять. – Я все-таки руководитель предварительного следствия, – попыталась вернуть контроль себе Малин, но Торкель перебил ее: – Мне глубоко наплевать на то, что вы считаете достаточным основанием для дальнейших операций, – продолжил Торкель, не повышая голоса, но с большей резкостью. – Я веду полицейское расследование и могу сам принимать решение по поводу обыска. Было бы приятно иметь вас на нашей стороне, но поскольку у вас отличная от моей точка зрения, вы можете рассматривать этот разговор как дополнительную информацию, и только. С этим он положил трубку. Он сбросил последующие два звонка от Малин и получил эсэмэс, где, перед тем как его стереть, увидел только слово «неподобающе». После этого от руководителя предварительного следствия он ничего не слышал. Возможно, она сумеет создать ему неприятности, но Торкель полагал, что нет. Он всегда мог разыграть карту Седера. Ее решение выпустить его существенно осложнило им расследование и, кроме того, привело к еще одной смерти. Так что Малин Окерблад, наверное, никакой проблемы не составит. Торкель огляделся. Все, похоже, готовы к отъезду. Он увидел, как Эрик и Ванья запрыгнули в машину и поехали, в сопровождении еще двух машин. Повернувшись к оставшимся автомобилям, Торкель увидел возле одного из них Фабиана, который махал ему, показывая, что они готовы следовать за ним. Торкель помахал в ответ и сел за руль. Ему очень хотелось отсюда вырваться. Эрик был не вполне доволен, сидя за рулем рядом с Ваньей. Отчасти потому, что они направлялись к Франку, человеку, которого Эрик считал другом семьи, и которого теперь предстояло рассматривать как подозреваемого. Они собирались его допрашивать. Обыскивать его дом. Тут крылась вторая причина беспокойства Эрика. Торкель ясно высказался, что хочет не просто поговорить с людьми из списка на доске. Он хотел провести у каждого обыск. Это требовало дополнительного персонала, который Торкель намеревался одолжить из других отделений полиции. Ближайшими являлись Карлстад и Арвика. Торкель предложил, что лично позвонит и попросит дополнительные ресурсы, но Эрик подумал, что лучше сделать это самому. Иначе существовал риск, что скажут, будто он спрятался за Госкомиссию и полностью утратил контроль. Арвика особой проблемы не представляла. Сотрудничать с Региной Хульт было легко. Узнав, что ему требуется и зачем, она незамедлительно послала к ним четверых сотрудников, которых сочла подходящими для такого задания. Теперь оставался Карлстад. В Карлстаде находился Ханс Уландер. – Как идут дела? – спросил Уландер, едва услышав, кто звонит. В высшей степени нормальный вопрос от вышестоящего начальника, но произнесенный Уландером он прозвучал для Эрика скорее, как «Дела идут неважно, да?». – Расследование продвигается вперед, поэтому я и звоню. Мне немедленно необходимы дополнительные сотрудники. На короткое время. – Дополнительные сотрудники. Зачем они тебе? Эрик засомневался. Торкель не советовал ему упоминать «FilboCorp» или фамилии тех, кого предстоит обыскивать, поскольку, чем больше народу знает, тем больше возможностей для утечек. – Мы сегодня будем проводить несколько обысков, – сказал Эрик. Столько сообщить Уландеру все-таки необходимо, чтобы он послал подходящих людей. – Значит, вы близки к раскрытию? – Мы на это надеемся. – Я тоже надеюсь. Мы пока предстаем в прессе не слишком эффективными. Эрик не ответил. Он заранее знал, что Уландер воспользуется этим разговором, чтобы как-нибудь насолить ему. Теперь ему предстояло узнать, как именно. – Я обдумывал, не послать ли тебе на помощь Пера. Эрик представил себе весь сценарий. Пер Карлссон, второй кандидат на должность Эрика, приезжает в Турсбю, когда расследование идет уже неделю, и находится там, когда оно, можно надеяться, завершится. Уландер, подчеркнет, что дело раскрыли при участии Пера Карлссона. Его кандидата на место Эрика. Значит, выбрав Эрика, люди ошиблись. – Расследование ведет Госкомиссия, мы им только ассистируем, – сказал Эрик, не повышая голоса. Этого удовольствия он Уландеру доставлять не собирался. – Не знаю, что здесь сможет сделать Пер. – То же, что ты, только, можно надеяться, немного лучше. – Расследование ведет Госкомиссия… – Да, ты уже сказал, – перебил его Уландер. – Они не просили еще одного комиссара уголовной полиции, – продолжил Эрик, притворяясь, будто не заметил этой маленькой реплики. – Им требуются люди для проведения нескольких обысков. – Не то чтобы у меня тут имелся персонал, с которым я не знаю, что делать. Эрик не верил своим ушам. Неужели Уландер откажет им в помощи? Неужели его неприязнь к Эрику так велика, что он намерен препятствовать их расследованию? Одно дело не любить его, и совсем другое – действовать непрофессионально и быть плохим полицейским и начальником. – Ты не можешь обойтись без трех человек? – спросил он, тщательно придав своему голосу недоверчивость. – Тут сейчас напряженно, у нас многие болеют, – продолжал сопротивляться Уландер. Эрик закрыл глаза. Когда-нибудь в будущем ему все равно придется с этим разбираться. Схлестнуться с Уландером. Раньше он надеялся, что успеет к тому времени немного освоиться, больше сделать в качестве комиссара с особыми полномочиями, чтобы его слова больше весили, возможно, обзавестись поддержкой нескольких вышестоящих начальников, но сейчас он почувствовал, что не в силах дальше играть в дурацкие игры Уландера. – Ханс, я понимаю, чего ты добиваешься, – спокойно и отчетливо проговорил он. – Но это будет выглядеть не так, будто я потерпел неудачу. Если ты откажешься послать дополнительный персонал, все об этом узнают и поймут, что к чему. Это ударит по тебе, а не по мне. На другом конце стало тихо. Настолько тихо, что Эрик задумался, не прервалась ли связь и не положил ли Уландер трубку. – Ханс?.. – Сколько людей тебе надо? – быстро донеслось из трубки. В голосе безошибочно угадывалась сдерживаемая злость. – Троих, лучше четверых. – Они приедут. – Спасибо. Эрик приготовился закончить разговор и уже собирался положить трубку, когда снова услышал голос Уландера. Мрачный и не предвещающий ничего хорошего. – Но Эрик. Даю тебе эту неделю, потом я сам подключусь к расследованию вместо тебя, и тогда это будет выглядеть так, будто ты потерпел неудачу. С этим ничего не смогут поделать даже подруги твоей жены. Потом опять стало тихо. На этот раз начальник действительно положил трубку. Эрик убрал телефон. Вот оно и вылезло. Дружба Пийи с начальником областного полицейского управления. Провоцировать Уландера, возможно, было ошибкой. Ошибкой, которая может повлиять на его дальнейшую карьеру в полиции. Вот о чем он думал, сворачивая на площадку перед домом Франка Хедена. – Ну, мы приехали, – произнес он и, услышав собственный голос, сообразил, что за всю поездку не сказал ни слова Ванье, которая с любопытством разглядывала дом через окно. Торкель когда-то говорил, что она лучшая из тех, с кем ему доводилось работать. Эрик надеялся, что это правда. Он надеялся, что сегодняшняя работа принесет им столь необходимый прорыв. Ему очень не хотелось, чтобы его отсюда удалили. До конца дня они всячески избегали разговоров о звонке адвоката Марии. Поначалу было трудно, но заметив, как нервничает от их обсуждений Николь, они прекратили. Последнее, чего им хотелось, это волновать ее. Мария принялась рассказывать о сестре и своем отношении к ней и хутору в Вермланде. Они купили хутор вместе. Дом уже несколько лет пустовал, был довольно запущенным, и чтобы превратить его в дачу, о которой они мечтали, требовалась большая работа, но цена их устраивала. Предполагалось, что они будут ездить туда отдыхать и наслаждаться свободным временем. Вместе. Со временем, возможно, с семьями. Мужья, дети, собаки и сестры Карлстен. Длинный стол, летние платья, босые ноги и солнце. Однако это так и не стало их общим делом. Довольно скоро оказалось, что Карин хочется большего. Больше работать, быстрее привести все в порядок, прилагать больше усилий. Марии хотелось просто приезжать на хутор и отдыхать – ведь даче необязательно быть идеальной. Под конец они решили не находиться там одновременно, а поделить притягательные летние недели, но проблемы на этом не кончились. Карин по-прежнему хотела вкладывать туда деньги и требовала, чтобы Мария оплачивала половину расходов на ремонт и улучшения. Дом не сблизил их, и когда Карин встретила Эмиля и захотела выкупить долю Марии, та сразу согласилась. Карин и Эмиль решили совсем переселиться в Турсбю, и с увеличением географического расстояния сестры еще больше отдалились друг от друга. Правда, в последние годы они опять сблизились. Во многом благодаря детям. Николь всегда с удовольствием приглашали погостить, и Мария никогда не слышала о том, что кто-нибудь пытался купить у них дом. Пока Мария готовила ланч, Себастиан увел Николь в гостевую комнату. Они вместе приготовили постель в маленькой уютной голубой спальне и немного ее проветрили. Глядя на пустую кровать, он пожалел, что не купил Николь каких-нибудь игрушек. Придется отложить это до следующего похода в магазин. Ей предстоит пробыть здесь какое-то время. Тут пришла Мария и сказала, что ланч готов, и они вместе отправились на кухню. Поев фрикадельки с макаронами, они уселись в гостиной. Мария достала блокнот и купленные Себастианом новые фломастеры. Николь сразу принялась рисовать. Себастиан наслаждался. Как приятно было ненадолго отключиться от внешнего мира, посидеть у себя в гостиной и позволить себе расслабиться. Подошла Николь и положила ему на колени рисунок. Отключаться от мира больше было нельзя. Требовалось заняться закрытым миром, который находится на пути наружу. И какой это мир! Маленькая девочка в большом лесу. Могучие деревья, вокруг очень темно. Узкие тропинки и маленькие ножки. Николь усердно рисовала рисунок за рисунком. Она действительно включилась в работу. Хотя, по сути дела, на каждом листе повторялся тот же сюжет, казалось, что с первых неуверенных штрихов в Турсбю потребность Николь выразиться значительно возросла. Себастиана не могла не тронуть проступавшая перед ним беззащитность. Девочка одна в лесу. Бегство. Он видел по Марии, что ей еще труднее смотреть на рисунки. С каждым завершенным рисунком и с каждым новым начатым, глаза женщины все больше наполнялись слезами. Повторение показывало рубцы, которые Николь необходимо залечить. Она, казалось, зациклилась на лесе. Мария, похоже, подумала то же самое, потому что она наклонилась вперед и коснулась руки дочери. – Я тебя больше никогда не оставлю, – нежно произнесла она. – Ты все делаешь здорово, Николь, – сказал Себастиан, стараясь придать голосу максимум уверенности. – Продолжай рисовать лес, но помни, что ты уже не там. Он поднял последний рисунок, который девочка положила ему на колени, и посмотрел на него. По-прежнему темный лес, но на одном краю картинки просматривалось нечто другое. Контуры дома. Белого двухэтажного дома. Себастиан узнал его. Она уже больше не бежит по большому лесу.