— Ты обещал мне почитать что-нибудь по-русски. — Я знал, что ты вернешься… — А я тебя попросила мне почитать, разве нет? — Я помню, подожди, дай немного подумать… — Хорошо, только недолго, пожалуйста. — Ты спешишь? Она молчала. — Вернулась, чтобы снова уйти? Говори как есть, я пойму. — Мне действительно пора уходить… — И что так скоро? — Мне надо, Антон. — Стоило ли возвращаться? — Я вернулась к мечте, которой не сбыться. Не могла не вернуться. Ты ведь ждал меня, верно? — Да, я ждал тебя. Пять, десять, пятнадцать минут… А может быть, и все полчаса комната звенела тишиной. И даже природа за окном за это время не издала ни единого звука. Рита поднялась с кровати, прошлась по комнате, нашла свой халат и, набросив его, села в кресло. — Антон, дорогой Антон… ты не понимаешь. У меня очень непростая работа. И чем дальше я буду впутываться в эти отношения, тем трудней мне будет сохранять их в тайне. Надо понимать, что, встречаясь с тобой, с человеком, за которым мне поручено следить, я подвергаю опасности свою карьеру. — Карьеру? Рита, как ты можешь говорить о карьере, когда речь идет об отношениях между людьми? Впрочем… извини, я забыл… Ты же не русская, ты ведь немка, трезвый расчет, все такое… — И добавил по-русски: — Это я, как говорится, в омут с головой. Рита подошла к Антону. Тот сидел на краешке кровати, разглядывая бокал с бурбоном. — Антон, пойми меня, пожалуйста, я тебя очень прошу, — глаза Риты кричали и молили его понять то, что понять он был не в силах. — Еще немного, и я действительно в тебя влюблюсь! Что будем делать? Ты же взрослый человек… — Рита, милая, ты так практична… Это, должно быть, очень тяжело. Давай оставим этот разговор. Я все понял. Она как-то непривычно строго взглянула на Антона. — Но подожди минуту. Ты же старше и должен лучше меня понимать, что о будущем надо думать сразу, чтобы с ходу исключить возможные проблемы… — Рита, послушай меня, — Антон встал и подошел к окну. — Это чересчур прагматичный подход. В нем нет и не может быть чувств. Ты хотела ехать? Я провожу тебя. Я тебя не понимаю, но это мои проблемы. Рита кивнула. Пока она одевалась, Антон минут десять, не отрываясь, смотрел на горы и озеро, которые вдруг перестали радовать взор, потом взял бокал, наполнил его почти до краев и повернулся к Рите: — Постой. Ты хотела, чтобы я тебе почитал по-русски. Ты все еще этого хочешь? — Да, — Рита опять опустилась в кресло, — конечно… Антон сел на краешек кровати, сделал глоток и, глядя ей в глаза, продекламировал «с выражением»: Какая ночь! Я не могу… Не спится мне. Такая лунность! Еще как будто берегу В душе утраченную юность. Подруга охладевших лет, Не называй игру любовью. Пусть лучше этот лунный свет Ко мне струится к изголовью, Пусть искаженные черты Он обрисовывает смело, — Ведь разлюбить не сможешь ты, Как полюбить ты не сумела. Антон допил бурбон и так и остался сидеть на кровати, молча и угрюмо глядя куда-то вдаль. — Как ты быстро выпил бурбон, — пробормотала Рита. — Мне очень понравилось. В смысле, стихи. Это ведь стихи? Чьи они? — Есенина. Нашего поэта Сергея Есенина. — Очень красивые… Наверное, в них говорится о любви. — Ты угадала, Рита. Есенин любил американскую танцовщицу Айседору Дункан. — И как у них все сложилось? — Не очень. — Жаль. — Ну, прощай. Постой… Спасибо тебе, что вернулась. Это была чудная ночь, лучшая в моей жизни. — В моей тоже, Антон, прости… — И ты прости. Ну, все, все… Антон проводил Риту до двери, они неуклюже пожали друг другу руки. Вернувшись за очередной порцией бурбона, Антон обнаружил на столе небольшой листок, сложенный вдвое. Когда он взял его в руки, оказалось, что это рождественская открытка, а точнее, ровно половина открытки с изображением симпатичных ангелочков. Внутрь была вложена записка. Антон развернул ее и прочел: «Дорогой мой, милый Антон. Хотя я считаю, что все сделала как надо, я прошу у тебя прощения. Моя бабушка рассказывала, что ее подружка дала такую половину открытки своему любимому, который уходил на фронт в 1914 году. Она верила, что ангелочки вновь сведут их вместе, что бы ни случилось. Им действительно посчастливилось встретиться и соединить открытку, которая до сих пор хранится у них дома. Это случилось в 1928 году, после долгих лет разлуки. С тех пор они не расставались. Прости меня еще раз, и знай: я тебя буду всегда помнить, что бы ты ни думал. На всякий случай храни свою половину открытки». Антон постоял с минуту, держа записку в руке, потом, положив ее на столик у кровати, вдохнул полной грудью утренний горный воздух, улыбнулся улыбкой пьяного, вновь обретшего счастье человека и пробормотал: — Она ненормальная. Даже уйти толком не умеет. А еще немка! Глава тридцать вторая Могло показаться, что Антон и Ральф начали друг друга забывать. В новогоднюю ночь созвонились, а после всего два или три раза обменялись имейлами. И не более того. Но вот однажды, накануне майских выходных, в квартире Антона раздался звонок. — Приветствую вас, мистер Ушаков! — в трубке звучал бодрый голос Ральфа. — Как Россия поживает? Как здоровье мистера Путина? — Слава Богу, все хорошо, все здоровы. По улицам, как прежде, бродят белые медведи, холодно круглый год, мужики в меховых шапках и все пьяные, женщины некрасивые, в шерстяных платках. Свобода слова отсутствует. Наши устремления агрессивны. Как ты? — У нас тоже все нормально. Слушаем марши, запиваем пивом братвюрсты. Моя старшая двоюродная сестра Ангела собирается принимать участие в выборах канцлера. — Вот это да! Здорово! Ты мне про нее ничего не рассказывал.