Фига-се, ниндзя, с лексиконом сапожника-моряка-в-отставке! Кстати, про отставку тоже надо подумать будет. Отец, что нарисовался у меня часа через пол после визита Никитоса, хитро улыбнулся и выдал мне кружку какао: – Как встанешь, научи мелкого. – Чему? Как быть идиотом? – Не гони волну, Рус. Мы с Марго в восторге от твоей сознательности и гражданской позиции настолько же, насколько в ярости оттого, что ты до сих пор позволяешь эмоциям тобой управлять. Но это дело второе. Объясни Никите смысл вашего ритуального распития какао. Ему должно зайти. Плюс дополнительный крючочек, что его с тобой свяжет. А там, глядишь, и мы подтянемся. – Тяжко, да? – Ну, не сахар, но свет в конце тоннеля виден. Если это, конечно, не встречный поезд, которым нас снесет. – Я попробую с ним договориться. – Ты бы с собой договорился уж, сына. Сколько можно всем нервы на бобинки наматывать? – мама возникла у изголовья внезапно. Поправила одеяло, потрогала лоб, погладила по волосам. – Такой ты у меня уже взрослый, но местами бывает – только обнять и плакать. Потерся щекой об мамину руку. Вдохнул запах черной орхидеи – и как теплой волной из детства накрыло. Мама так стала пахнуть, когда папа Влад у нас появился. Это до сих пор кажется ароматом счастья. Кстати, да: – Родители, а как у вас там, на кафедре-то дела? А то мне все не до грибов было… – Ох, милый. Все нормально у нас. Ты, главное, поправляйся, а там мы со всем разберемся… Батя при этом так выразительно в мамину сторону посмотрел, что даже я – бревно-бревном в намеках, понял: есть что-то там такое… неприятное. Лады, разберемся, раз уж я дома, наконец-то. А утром, вместе с визитом Гохи, взволнованной и с зареванными глазами, ко мне ввалился бро. На этом тихая часть моей реабилитации и закончилась, так как первое, что выдал Марк, было: – Тут тебя через всех друзей-одноклассников Лада ищет. Настойчиво. Желает пообщаться лично. И никакие уговоры, и аргументы, что тебе несколько не до нее сейчас, не действуют. Восточные глазки Гаухар, сидящей рядом со мной и перебирающей мою слегка отросшую шевелюру, распахнулись в немом изумлении. Бл*. Глава 23 Лада Утром, на третий день после посещения Петербурга, я проснулась сама. Раньше Лизы. Впервые за последний год. Это так удивительно, когда открываешь глаза, а у тебя есть силы встать. И даже дождь за окном не портит настроение. Лизочка сейчас очень метеозависима, поэтому день ожидается такой… не из лучших. Но почему-то в дрожь меня от мыслей этих не бросает. – Неужели и правда, действуют таблетки? – пробормотала вполголоса. – Тогда низкий поклон Марии Сергеевне и доктору. Да, я иногда говорю вслух сама с собой, не только с Лизой. Так что, может, надо было о посещении психиатра раньше задуматься? Но все эти установки детства: к такому врачу идут только шизики, или «с белочкой», или буйно помешанные. И не дай бог, кто узнает, что ты туда… это же позор-позор! Боже, мне уже тридцать три, а я вот только узнала, что психиатр, это не ужас-ужас, а вполне себе выход для находящейся на последнем издыхании матери не самого здорового ребенка. Сейчас, пока дочка потягивается в постели спросонок, надо успеть написать отчет о самочувствии. Через неделю, если так и будет продолжаться, можно и фото приложить будет. Черные круги под глазами уже не очень заметно и морщин как будто меньше? Кажется, и цвет лица изменился. Не скажу, что оно стало более св е жее, но вроде менее пожеванное и серое. То есть, я начинаю напоминать человека, а не зомби из фильмов про постапокалипсис. Красота! А вот когда мы с дочерью позавтракали и стали собираться на прогулку, началось. Телефон зазвонил на редкость неудачно: валялся в коляске, куда я как раз укладывала Лизу. Заорал он внезапно, дочь испугалась и в крик. Что же, вот и первое серьезное испытание моей стабильности. Я вчера писала матери, что мне нужно с ней поговорить. Видимо, она успела прибыть на работу, выпить чаю с коллегами, пожаловаться на неблагодарную дочь, которая не шлет денег уже больше года… и готова выразить все свои претензии мне. Ничего в этой жизни не дается даром, Лада. Помни про операцию для Лизы! – Опять у тебя проблемы? А я говорила, что слушать надо мать и мужа! – начало вполне в духе родительницы. Да. – Здравствуй, мама. Спасибо, что позвонила. Есть очень важный вопрос, который я хочу с тобой обсудить. – Фу-ты, ну-ты, это что еще за тон, а? – Мама, ставлю тебя в известность, что я продаю свою долю в бабушкиной квартире. Вика, как второй собственник жилплощади, имеет приоритетное право на приобретение моей доли. Вы готовы ее выкупить? – Чего? – Мама, я продаю свою часть квартиры, в которой сейчас, насколько мне известно, живет Вика со своим мужчиной. – Какой он тебе мужчина? Это Викин муж! – Они не регистрировали брак, поэтому он не муж, а сожитель. Я повторяю свой вопрос, мама. Как мне осточертели эти вечные пьяные оргии в бабушкиной квартире, но Викуля же молодая, ей нужно успеть повеселиться перед тем, как заводить семью. Неясно, почему мне обязательно было непременно сразу замуж за первого встречного, хоть и на двадцать лет старше. Тогда мать была непреклонна: иди быстро, а то падет позорище на нашу семью… Конечно, Вика, которую знают во всех пивнушках родного городка, никакого урона семейной чести не наносит. Чем я думала раньше, когда велась на весь этот бред? Где, блин, было мое критическое мышление? Идиотка. Выкатывала коляску из подъезда под пронзительное: – Глупости городишь! Ты у нас теперь замужняя фифа и в столицах проживаешь, о какой твоей доле вообще можно говорить? Давно должна уже подарить сестре эти метры несчастные! Они тебе не нужны, у тебя муж вон какой. – Мама, я продаю свою часть в квартире. И по рыночной стоимости это в настоящее время семьсот тысяч. Если вы готовы ее выкупить, то говори сейчас, у меня уже есть покупатель с деньгами. Ждать долго я не стану, – тут дашь слабину, прогнешься, все, считай, плакало и отделение от родителей, и денег однозначно не видать. – Сдурела? Ты кем себя возомнила? Я сейчас позвоню Всеволоду, пусть вправит тебе мозги! Да, о какой материнской любви тут говорить? – Мама, это моя собственность и что я с ней делаю – мужа моего не касается. И как ты знаешь, Сева работает в Петербурге, а мы с Лизой живем в Новгороде. Так что? Будете выкупать мою половину? – Мерзавка, ишь чего удумала! Денег с матери требовать! Мы не так тебя воспитывали, ты, позор моим сединам! Неблагодарная девчонка… Мать кричит в трубку все новые и новые гадости. И мне, той, маленькой Ладе там, в глубине души, больно и обидно. Но я помню, что та «девочка Лада» давно ушла. А осталась во мне лишь Лада Юрьевна, мать ребенка, которому срочно нужна жизненно важная платная операция, и ей на самом деле плевать на эту невоспитанную и жестокую женщину. И на ее слова. – Я так понимаю, что денег у вас нет? Хорошо, я продаю свою долю в квартире на свое усмотрение. До свидания, мама. – Если ты посмеешь это сделать, ты мне не дочь, Ладка, слышишь? – пошли традиционные с моих шестнадцати лет угрозы. Но как-то уже не впечатляют. Совсем. – Да я и раньше не так чтобы ей была для тебя, мама. Всего вам хорошего. Вот и поговорили. Теперь надо звонить тете Тоне, дочери бабушкиной подруги и нотариусу нашего захолустья. Хорошо, что мы до сих пор общаемся, и она знакома с ситуацией в семье моих родителей. А раз я теперь им не дочь, то совершенно точно могу делать все то, что мне нужно. И, возможно, даже хочется. А хочется мне на первый взгляд – невозможного. Вылечить Лизу и развестись. Да, вот так. Глава 24 Марк Адриан Хлопнув Руса по здоровому плечу, громко заявил: