– Пойду, у матушки твоей чаю попрошу, а вы тут поболтайте. Пора бы, не? И вымелся в коридор, потопал, дверями в ванную похлопал, а потом тихонечко назад вернулся. Чай-то мне в любой момент нальют, а просто сидеть рядом с той, о которой столько лет мечтал, сейчас, когда вроде реально попустило – глупо. Потому как, а ну, на хрен, обратно накроет? Хотя, валяясь недавно в госпитале, все пытался осознать и принять – а что это было столько лет? Изумлялся сам себе. Такой дебил, бл*. Если бы на самом деле любил – не шлялся бы по девкам и не трахал кого попало. Вон, как бро бы верность хранил, потому что от прикосновения к другим тошнило. А я решил, что это любовь. Сначала романтика в соплячьем возрасте, а потом я уже знал, что это «Она» и все, дальше и не думал. Понятно же все. Ну, мозгоправ там был категоричен – «навязчивые состояния» и все тут. Прав был, похоже. А с ее стороны всегда были тепло, забота, нежность и поддержка. Нигде и никто мне такого не дарил. Вот меня видать и закоротило. Вдыхать наконец-то стало легко, хоть поджившие рёбра и ключица еще болят, но открывшиеся глаза и удачно встряхнутые мозги приносят столько счастья, что срать на эту боль физическую. С другой стороны, чего далеко уходить? Опять же: кто предупрежден, так сказать. Закрытая инфа всяко пригодится. Хоть чему-то меня служба научила. Сквозь приоткрытую дверь доносился спокойный голос бро, и довольно четко. Да так внятно, что я охренел, когда разобрал, чего он там несет: – … понимаешь же, что время пришло. Пора нам. Вот. Я верю, что мозг мой на место встал уже. Мне надо разобраться с тем прошлым, что жизнь мне всю перекроило. Не имею права тебя тянуть в это дерьмо, да и ты же сама тоже? Хрустальный смех, такой настоящий, а не модный сейчас писк-хихиканье: – Естественно, сама. Мы же столько лет знакомы, поэтому ты лучше меня знаешь, что я там думаю. – И хочешь. Зай, я лучше тебя знаю, потому что мне не стремно назвать вещи своими именами. Хотя бы для тебя, – шумно выдыхает Рус. А тут приходится напрячься, потому что Гаухар переходит на шепот внезапно: – Да. Я по-прежнему жуткая трусиха. – Перестань! Я мало знаю женщин, кроме материного шабаша, кто бы был более психически устойчивым и смелым. Просто признай это. Долгое пыхтение, а после вдруг: – Признаю, терапия успешно закончена. А еще я сошла с ума и влюбилась, – звучит почему-то резко и зло. А бро хохочет, гад: – Вот! Можешь же! Почему с ума-то сразу? – Потому что только идиотка, наблюдая столько лет за тем, как могут безответно любить и себя при этом губить, поступит так же, – да, уж Бриллиантик-то на нас насмотрелась за эти годы в любых видах и состояниях. Что мы там по пьяни несли-то, дай бог памяти? Позорище натуральное. Соплежуи хреновы. Ясно, почему Русов батя меня всерьез никогда не воспринимал. – Выдохни. У тебя все отнюдь не безнадежно… – очень уверенно заявляет этот страдалец. Вот на хрен он ей надежду дает, если вообще неясно – чо там и как? Но Бриллиантик девочка умненькая, сама, видать, все понимает: – Конечно. Ты сам себе не веришь. – Погоди, Гох, не част и… А потом внезапно фигануло. Вот чего я не ожидал от этой скромнейшей восточной красавицы, так это лекции про женскую физиологию. Так офигел, что пришлось зайти… Правда, меня дружно и быстро выставили, но далеко я не ушел. Остался на прежнем месте. До поры. Но нового еще ничего не успел услышать, как вдруг обнаружил рядом со своими ластами в тапках маленькие лапки, просто крохотные. Они тихонечко подошли и встали рядом. А шепот в самое ухо прозвучал трубой Иерихона: – А папа Влад говорит, подслушивать нехорошо. – А мама? – автоматически спрашиваю, понимая, что меня сделал мелкий шкет. И спасибо, что без ножа. – Она хитро улыбается и, когда бати нет рядом, говорит, что иногда можно. Но секрет, сука, такое дело – никому про него нельзя трындеть. Ну, тем, кто не знает, кароч. Мальчик-одуванчик, нах*. Свезло Русу с брательником. Такой себе подарочек. Но надо же держать морду: – Тогда тихо! Все самое важно пропустим! Но когда мы вновь затаились, то услышали уже окончание: – Пока не спросишь – не узнаешь. Помнишь, сколько папа Влад вокруг мамы кружил? Да, даже когда у них вроде и закрутилось уже, то из-за глупого недопонимания они столько времени и нервов потеряли. Так что говорить! Надо разговаривать. Обязательно. У тебя все получится, помни об этом! – Я очень хочу тебе верить. Но мои страдания на потом отложим, сейчас скажи, что за планы? – Сейчас восстанавливаюсь, собираю информацию, думаю. – Хорошо, надеюсь, тетя Рита тебя из рук пока не выпустит. Хотя у них там на работе очередной трэш, ну, да, родители тебе сами расскажут. А вот тут мы с Ником поняли, что пора бы откочевывать. Но, переглянувшись, осознали, что можем не успеть, поэтому решили сделать вид, будто только-только вышли из ванной. Появившаяся из-за двери Гаухар окинула нас внимательным взглядом своих «верблюжьих глаз», а это, между прочим, комплимент, как мне объяснил бро, когда мы были на ее родине. Что-то там про нежные и сказочные глаза верблюжонка было и имя соответственно какое-то такое, ну, хитро вывернутое. Вечно у этих восточных женщин дикие заморочки с именами. Я после тех объяснений решил, что Бриллиантик – очень даже мило. Потрепала мелкого по голове и уточнила: – Чай-то у тети Риты еще остался? Мы с Никитосом дружно закивали и наперегонки помчались на кухню. Заваривать чай, от греха. А на кухне, с собственной именной кружкой в обнимку на любимом стуле в уголке, я сделал еще одно грандиозное открытие. Я так привык страдать, следить за ней, бежать к Ланским всегда, а тут выходит, что можно все это делать, но не болеть при этом и с ума не сходить. Сидеть рядом, касаться, помогать на кухне, тащить подарки и чай, болтать обо всем. И не чувствовать этой опоясывающей грудь душащей боли, дикой тоски, не вскидываться недовольно, когда муж ее приходит. Это такое счастье, я как будто все же нашёл семью. Родную. И дом. Родительский. Идиот, короче, че? Столько времени просрал. А ведь мама Рита говорила еще когда! Ну, я зато теперь точно знаю: что для меня в женщине самое важное, ценное и необходимое. Хоть какая-то польза от этого десятка лет, бл*. Глава 25 Руслан Марк, конечно, с новостями своими вовремя, ёпрст. Кстати. Лет мне уже прилично, женщин я в разных интимных ракурсах, естественно, видел. Да, конечно, не самых лучших представительниц прекрасной половины, потому что, ну, понятно же, да? Как-то, курсе на втором, попробовал я тусить, как Марк, но не зашло от слова совсем. Я тогда, после полугода клубно-выездных экспериментов понял, что гулять за ручку с Гохой удовольствия больше приносит. Не мое оно, все это бл*ство. Потому что чувствовал себя утром всегда, будто в дерьмо окунулся. Ну, какие барышни, такие и ощущения. А с нежными и чистыми мне никак нельзя было, потому что, кроме физики, я им дать не мог совсем ничего. Поэтому я так – сяк повертел, прикинул и решил, что ну его, это гнилое, на хрен. Мы же с Гаухар, когда сошлись, мне почти сразу восемнадцать стукнуло, а Гохе было двадцать. Но у нее менталитет, воспитание и дерьмовый семейный опыт, поэтому она такая, сильно примороженная и потерянная была. Как дикий зверек, всего шугалась, а мужиков в любом виде и вообще всегда. Я сейчас понимаю, что проскочил, как «маленький сын маминой подруги», а потом мы как-то по-человечески начали общаться, скажем так, без учета пола и возраста. Все больше про семейные ценности, научные достижения моих родителей, новости в обеих семьях, да еще у Агатки. Так затусили, выдохнули оба, да и в принципе сдружились, ибо ей с сестрой не сильно повезло, а у меня ситуация была куда как хлеще. Первые год-полтора у нас вообще совместно-страдательное времяпрепровождение было. Это потом нас попустило, мы как-то раскачались, материну терапию на прогулках обсуждали, на пикники ездили и по музеям шлялись. К моему третьему курсу уже были просто близкими родственниками, потому что, эксперимента ради, даже как-то поцеловались, а потом долго недоуменно таращились друг на друга… так и вышло, что тайн у нас друг от друга почти не было.