И исчез, красавчик. Ну, сегодня мат не через слово, что не может не радовать. Отец, явившийся с какао после вечернего визита Ника, был настроен поговорить. Штош. Пора же? Но пока я пытался сообразить, с чего начать, он меня, как обычно, удивил: – Я в армии боролся с беспомощностью своего детства. Пытался прочувствовать и осознать, что управляю своей жизнью. Рисковал ей, не понимая ценности. А в то время там тем, кто готов умереть, неплохо платили. Я так обалдел, что обжегся, отхлебнув сразу полкружки. Папа Влад глянул на меня хмуро и продолжил: – Видимо, весь абсурд такой тактики я до тебя не донес. Ну, что же, исправляюсь, – таких тяжелых вздохов я за последние годы слышал три. И все ситуации были швах. Но подождем, может, все не так однозначно плохо? – Если тебе нужна одна конкретная женщина, то ты должен понимать, что отношения, это в первую очередь ответственность. И, несмотря на ее возраст, рулить в вашем случае тебе, – да, вот это реально практические советы. Тут теперь главное – не спугнуть мысль. Я, наплевав на то, что время давно пришло очередную дозу обезбола колоть, сцепив зубы старательно внимал. – Ты должен гарантированно обеспечить своей женщине безопасность, комфортный быт и ежедневно давать ей понять – что она твоя королева. Она одна царит в твоей душе и сердце. Она самая важная для тебя. И ты для ее счастья сделаешь все, – наконец-то на лице бати проступило то выражение умиления, с которым он всегда раньше смотрел матери вслед. Фух, а то мне что-то стремно уже стало. А он с той же радостью во все лицо закончил лекцию: – И тогда взамен на тебя посыплются все эти семейные плюшки: забота, поддержка, нежность. А когда-нибудь и любовь. Главное – быть настойчивым и уметь ждать. Ну, ждал я, допустим, достаточно, о чем тут же и брякнул. Эх, башка несколько отъезжает, понимать надо. Отец забрал пустую кружку и хмыкнул, выдав мне на сон грядущий последние инструкции: – Думаешь, долго? Это с какой стороны посмотреть. Тебе сейчас надо вспомнить, что без разведки нормальные мужики даже в магазин не ходят. Поэтому ты должен быстро выяснить, что там у нее и как сейчас в семье, с мужем, с ребенком. И с работой. Но, пока он не успел скрыться за дверью, я все же вбросил: – Что на работе? Не поверю, что все нормально. Говори сам, я же все равно у Алиева спрошу! Вот почему я не зацепился за его кривую усмешку, тормоз? – Нет, не сейчас. У тебя есть срочная задача – встать на ноги и определиться с твоими отношениями с Ладой Юрьевной. А потом уж все остальное, – ухмылка снова кривая. Да что там, бл*, творится? – Смотри, бать, я тебе давал шанс. А теперь уж прости, буду свое мнение формировать, а не с твоей точки зрения смотреть. – Ну, приходи потом – обсудим. Может, ты что-то увидишь в этом дерьме иное. Любопытно будет послушать. «Приходи» – это он хорошо придумал, да. Мне для начала встать надо устойчиво, зараза. Поэтому я некоторое время повалялся в тоске, сомнениях и переживаниях. И планировании. Думал и надумал. Вспомнил, кто моя мать. Не знаю никого, способного упорядочить мой бардак в башке лучше, чем она. Святая женщина. А вот когда она появляется на пороге, то мне резко становится не до смеха. И не до всего того, что я хотел с ней обсудить. Из своего. Я понимаю, просто одним местом чую, с чего надо начинать. – Мам, а что за хрень у вас там, на работе, опять? – О, милый! У нас там, не поверишь, любовь. Ты же знаешь, что это за дурман? Вот Шефа нашего где-то накрыло – не продохнет. С лета, кажется, потому что в сентябре уже ходил пришибленный. Да, умеет матушка удивить. Да и Игорь Александрович тоже. Он же старый пень? – Внезапно. Но он вроде как не мальчик давно уже. – И на старика бывает проруха, как ты понимаешь… – мама печально пожимает плечами, устраиваясь на моей кровати в ногах. – И чего делать? – чувствую себя слоном в посудной лавке, аж в плечах жмет. Хочется же осчастливить хоть кого-то, вдруг мне зачтется, а? Моя понимающая матушка поправляет на моих ногах плед и смотрит с грустью: – Ничего. Это не наше дело. Он сам разберется. Будет нужна помощь – я всегда готова выслушать. Он знает. – О, как. Ну, тебе виднее, а про остальное опять промолчишь? – надо же к основному сворачивать. – Да там дело, мне кажется, мутное. И с двойным, если не с тройным дном. – Но ты же уже поняла, откуда ветер дует? – как же я не люблю эти танцы вежливости без конкретики. Фыркает: – Если мои предположения верны, то ситуация очень некрасивая и болезненная для Влада выйдет. А если я ошибаюсь, и это просто так звезды раком встали, то больно будет мне, но я переживу. Бахрома на пледе послушно под мамиными пальцами сплетается в косички. – А давай без самопожертвования, а? – прошу без особой надежды, но вдруг? Бл*, вот эту усталую улыбку я помню по первому курсу терапии, еще при Миронове: – Ой, за это не волнуйся, я такое давно не практикую. Просто здесь возможна утрата, а я бы этого не хотела, ты же понимаешь. – Мать, а не выйдет так, что он там тоже про тебя что-то такое думает? Считает себя лишним, недостойным, ненужным, а? – припоминаю все Владовы метания и выбираю предупредить мать. А то она у меня сильно многомудрая Сова. Сейчас они вдвоем так накрутят, мне ни в жизнь не разгрести… Мама смотрит на меня с откровенным недоумением, мол, что за бред? – Хорошо, это отложим тебе на подумать. Скажи мне пока вот что: почему у меня все по жизни через одно место выходит? Моя прекраснейшая мать заливается мягким, тихим смехом, а я, как дурак, улыбаюсь, наплевав на свежие шрамы на морде. – Ну, ты бы еще спросил, почему утром солнце встает. Сыночка, ты у меня офигенный мальчик вырос: умный, красивый, фактурный, эмпатичный… но тобой до сих пор твои эмоции рулят. Не мозг, не инстинкты. Эмоции. А для жизни это тупик. Ты же еще и прощения с трудом просишь. Так что все это очень-очень плохой сценарий. Но мы его сейчас разберем и будем как-то плыть и выплывать, да, сына? Сижу – туплю. А с мамой так нельзя. Когда ты выпадаешь из беседы, она тебя внезапно может так взбодрить, что и слов-то цензурных не найти: – А скажи-ка мне, любимый старший сын, зачем тебе нужен весь этот китч, дикие приключения, преодоления и очередной подвиг, а, Русик? Отвечаю без запинки, и очень, даже для себя самого, внезапное: – Чтобы ты меня любила. Матушка снова смотрит с печалью во взоре, как на сироту убогого: – Мне для этого не нужен повод, я всегда просто люблю тебя. За то, что ты есть, за то, что ты – это ты. Охренеть, ну, правда, обалдеть же! Бля*, ну, не может быть! – Ну, чтобы ты мной гордилась, и тебе не было за меня стыдно, – сжимаю зубы, потому что и по прошествии стольких лет, оно все равно накатывает. Мама гладит по голове, спокойно смотрит в глаза: – Никогда, никогда мне за тебя стыдно не было. Да ладно! Быть такого не может! – А после граффити в десятом? Удивленно пожимает плечами: