– Тогда я больше переживала, не испортит ли это тебе оценки, отношения с учителями, и не приведёт ли происшествие нас в детскую комнату полиции. И в отдел опеки. И вот тут я понимаю, что реально дебил. Полжизни положил хрен знает на что. Вернее, для того, чтобы заполучить, наконец, себе то, что у меня и так с семи лет было. Просто так, без подвигов, только лишь потому, что я есть. И есть она – моя мама. Идиот. К чему были все эти геройства, эти попытки прыгнуть выше головы, эта спешка дурацкая? Нужно было просто остановиться и выдохнуть. Сделать, наконец, то, о чем всегда говорила мама: «не спеши, подумай!». Ну, что сказать? Баран. Мама гладит меня по голове и делает то, что давным-давно должен был сделать я. Выдыхает. А потом, как обычно, берет себя в руки, и пока не передумала, все же советует: – Милый, тебе нужен четкий план действий, с вилками вариативных решений при получении различных откликов системы на твои запросы и шаги. Да, все же «профессор» для моей дражайшей матушки – это не нафталином пропитанное звание. Это образ мыслей и стиль жизни. Думаю, что Ник в школе схлопочет кликуху «Академик», если на самом деле будет стараться матери соответствовать. И базар отфильтрует. Надо ему сказать, что это не совсем правильный путь. Глава 27 Лада Как это удивительно – жить, а не существовать. Дышать, двигаться, смотреть вокруг – и видеть. Я давно уже затруднялась определить, что за число на дворе, или день недели сейчас, а уж какое время года на дворе не вспоминала, кажется, тысячу лет. И отмечала смену сезонов только из-за изменения скромного гардероба, своего и Лизы. А вот сейчас, как будто глаза открылись. Осень, уже наступила осень. В этот приезд в Петербург светило нейрохирургии встречает нас лично. И радостно: – Лада Юрьевна, спасибо за оперативность. Сегодня как раз есть окно на пункцию. Оставляйте Лизу, ждем вас часа через три-четыре. Я позвоню или сестра. – Спасибо огромное. Очень жду вестей, – малодушно радуюсь, что когда моей крошке сделают больно, я это не увижу. И за то, что Лизонька на руки к чужой тете сегодня идет без своих традиционных воплей. Быстро набрала тетушку: – Алло, я свободна на ближайшие три часа. – Отлично, подъезжай в нотариальную контору, адрес сейчас скину. Жду тебя, будем оформлять, чего там тебе срочно надо. У дверей отделения меня остановила милейшая сестричка из нейрохирургии: – Вас просили отправить на такси. Куда-то поедете? Или тут, недалеко в кафе посидите? – Очень хотела бы в кафе, но дела не ждут. Вот, мне надо сюда, – здорово, что адрес уже прилетел смс-кой. – О, не вопрос, это тоже не так чтобы сильно далеко. Сейчас будет машина. – Огромное спасибо, – выбегаю на улицу под традиционный питерский дождь, который сегодня внушает мне оптимизм: раз идет, значит, к хорошей дороге. Нам очень нужны с Лизочкой сейчас добрые приметы. Ожидая такси, позволяю себе оглядеться и вспомнить, каково это – встречать осень в городе на Неве. Холодный моросящий дождик словно смывает с домов, тротуаров и деревьев память о лете, белых ночах, шумных праздниках. Осень тут домашняя, тихая, камерная. Каждый сумрачный день будто бы приглашает к камину с пледом и горячим чаем. И дней таких в здешней осени много. Неожиданно, но сейчас осень в Петербурге дарит мне покой и уверенность. У меня есть цель, есть дорога к ней и силы, силы тоже нашлись. Я смогу. Я справлюсь. Мне есть ради чего жить. Такси и правда приезжает быстро и довозит меня до места так же. Парень за рулем пытается хохмить и улыбаться, но кому он сейчас? Да и вообще? У меня занято все: и тело, и мозг, и душа. Причем давно и бесперспективно. После моего краткого, почти тезисного выступления, тетя смотрит внимательно и уточняет: – А не пожалеешь потом, что жестко так с родителями? Очень хочется выразиться непечатно, но я сдерживаюсь. Я хороший пациент, назначения выполняю, таблетки пью по расписанию. – Они никогда о жестком обращении со мной не жалели. И я не буду. Здесь вопрос стоит – мое воспитание и желание им угодить или жизнь моей дочери. Ты на самом деле думаешь, что я колеблюсь и буду сожалеть? Антонина внимательно смотрит на меня поверх очков, медленно кивает и достает из папки документы: – Если вопрос поставить так, то у меня нет сомнений в правильности твоих действий. Подпиши тут и вот здесь. Все, теперь я твой законный представитель и могу заниматься всеми квартирными делами, не дергая тебя. – Вот спасибо, хорошо… – На комод не положу, но на счет пришлю плюшечки точно. Отпишусь что как, давай беги к Лизе. Сейчас такси будет. Выплываю из конторы с чувством, что иду правильной дорогой. Не для своих родителей, нет, для себя. Впервые такая мысль меня посещает. На четвертом десятке, да. Устроившись в такси, мысленно перебираю те срочные дела, что тихо жужжат на подкорке, не позволяя расслабиться: Лизина операция, квартирный вопрос, развод, Руслан. Да, как обычно, обдает внутри жаром от этих, таких неправильных мыслей, и я впервые себе позволяю все эти ощущения прожить. До сих пор помню, это ребята на третьем курсе были, тогда их группа в летних учениях победила. И все соцсети пестрели поздравлениями, фотографиями и видео. Сколько их поклонниц бесконечно восхищались и писали, ну, всякое. И я, дура старая, тоже не удержалась. Лайкнула особенное для себя фото: там Рус только снаряжение скинул и из формы вылез. Лохматый, в мокрой футболке. Смотрит в камеру вполоборота, глаза сверкают из-под влажной пряди и губы кривит в усмешке. Он так на меня смотрел в том далеком сумасшедшем мае. После поцелуя. Первого и единственного. Как меня тогда накрыло? Ведь безумная просто была. А как выжила после? Ну, ясно теперь как: спряталась, сбежала, лгала себе. Думала, что пройдёт, успокоится, забудется. Ни черта. Не прошло. А Рус, вот как узнал? Как понял? Написал же в пустом, безликом профиле, после простого «Поздравляю!»: «Лада, это ты?». Промолчала. А он через день написал: «Люблю тебя все равно!», да у меня от этого чуть сердце не выпрыгнуло: застряв в горле, трепыхалось так, что пульс подскочил до ста шестидесяти. Ну, за то, что в соц.сетях лазила муж, конечно, наказал. И смартфон разбил. Гораздо позже свекровь свой старый телефон отдала. Кнопочный. Как давно это все было. Но ведь было же? Много что можно вспомнить из переживательного, из того, что сама отрицала, потому что боялась, стыдилась, считала, что все это несерьезно и пройдет. Да, сейчас, на успокоительных и после переоценки жизненных установок в связи с Лизиной болезнью, можно честно признать – Руслан, самый удивительный, прекрасный и понимающий человек, из всех, что довелось встретить. И да, ужасно хочется с ним увидеться. Просто на разрыв души, нервов и всей кровеносной системы. Хоть взглянуть со стороны.