– Куда собралась, дура? Кому ты нужна такая убогая извращенка? К сопляку этому, своему поклоннику? Да, сейчас! Если бы не отчим его, давно бы показал, кто он и где его место. А вот это что-то новое про Руслана и его родителей. Никогда ничего подобного не проскакивало до сих пор. Вдыхаю и стараюсь говорить медленно и спокойно, но мне уже страшно. Я ведь помню. Но раньше я была одна, я знала, что не заслужила ничего другого. И терпела. – Я ухожу не к кому-то. Мы с Лизой справимся сами. Ты же понимаешь, что твою дочь… Тут-то и рвануло почему-то: – Не дочь она мне! – вдруг рычит этот незнакомый мужчина, с которым я прожила столько лет. И нависает над нами: – Откуда нагуляла только? Я же смотрел! Бесстыжая девка, деревня безмозглая. Знай свое место. Распустилась вконец. И каждая фраза сопровождалась оплеухой или затрещиной. Нет, сначала я еще как-то уворачивалась и старалась прикрыть Лизу, но Всеволод, кажется, зверел на глазах. Дочь от испуга начала кричать громче, и тут его совсем накрыло: – Шлюха! Дрянь! Во рту почувствовала металлический привкус, и как будто с глазом что-то совсем не то. Кровь закапала на розовую Лизину кофточку. Отпрыгнула в сторону, схватила со стола не глядя то ли графин, то ли вазу. Швырнула в лицо Всеволоду и бросилась в прихожую. Не помню, как открыла дверь и выпала на лестничную клетку с воющим ребенком. Как потом домовые феечки сказали, голосили мы с Лизой на пару и очень мощно. Полдвора сбежалось к тому моменту, как мы из подъезда вылетели. – Ох, и Митрич тут кстати. Скорее сюда, помощь нужна. Петровна, звони в скорую – младенца избили, и мать на ладан дышит. Так и скажи им – убийство у нас. – Какое убийство, чего вы несете, – рычал Олег Дмитриевич, наш участковый, живший в соседнем доме. Видно, до нашего появления он с собакой гулял, потому что Бим под ногами у него крутился. И тоже выл. Пока сердобольные стражи дворового порядка созывали помощь и требовали от Митрича защиты, я устроилась на лавочке. Пыталась одновременно успокоить дочь и унять кровь, что стекала на мою кофту. Выскочили мы как были и без курток нам питерской осенью оказалось зябко, но даже это не могло меня заставить пойти наверх, в квартиру. А вот Олега Дмитриевича заставил долг. И домовые феечки. Скорая помощь прибыла почти одновременно с нарядом полиции. Петровна сразу всех сориентировала: кому куда пойти и что срочно делать. Полицейские отправились за Митричем, а остальные свидетели обещали держаться очереди и бурно выражали свое желание высказаться. Фельдшер «Скорой» быстро осмотрел Лизу. Протер ей голову тампоном с перекисью. А потом, оглядывая мое лицо с бурыми потеками и, вероятно, наливающимися синяками спокойно сказал: – Ребенку на ночь ванну с солью можно, молока теплого или что там за чай успокоительный даете? Ромашку, фенхель. Вам мазать ушибы троксевазином, можно бадягой. Тут, где рассечено, я сейчас банеоцином присыплю. Повторяйте, пока не подсохнет. Бумагу я вам выпишу. Завтра хорошо бы побои снять в травмпункте. Ну, или хотите, сейчас в больницу? – Думаете мне надо? Сотрясение? – соображаю я не очень, да. – Все возможно. Давайте, доедем, дежурный врач посмотрит, и документы оформит как следует. – Я не могу оставить дочь. – С собой берите. Тут из подъезда явил себя Олег Дмитриевич: – Поезжай, Лада, не отказывайся. Вот, я вещи ваши захватил. Муж твой сейчас занят, но возвращаться в квартиру я бы не советовал. Домовая и дворовая общественность стали хором возмущаться, стараясь перекричать друг друга. А я поняла, что я все. Не могу больше. Для меня этого уже слишком много. Не тяну. – Ох, лови ее, дурень! И тишина. Придя в себя в машине скорой помощи, приоткрыв заплывшие глаза и найдя взглядом измученную дочь, дремавшую на руках у фельдшера, я не поняла, а почувствовала, что пришел мой черед усваивать те жёсткие, даже жестокие уроки, которые преподносит самый суровый и самый беспристрастный учитель – жизнь. Путь я вижу для нас с дочерью только один. Глава 30 Руслан Веселье в жизни обороты сбрасывать отказывалось. С Ником на следующий день метнулись к профессору Алиеву. А чего дома загибаться от тоски или опять творить на психе какую-нибудь хрень? Хотели отвлечься. Ну, да. План перевыполнили, бл*. Тяжело. Больно. Я потом сильно жалел, что нельзя поплакать. Бро не заценит. Буду до вечера терпеть, пока мать не вернется. Это жизнь, и это ужасно. Видеть, как угасает могучий богатырь, офигенный мозг, огромное сердце, надежное плечо и не иметь возможности хоть чем-то помочь – горько. Посидели мы, чай попили, Ником похвастались (он очень кстати молчал, впечатлившись), я голову пеплом пос ы пал, повинился. Да и отчалили в печали. Пусть Инесса Арнольдовна и молодцом держалась, но боль из глаз у нее теперь не уходит. А руки мелко дрожат. Страшно. Страшно мне терять символы счастливого детства. А они все, как сговорились. Николаич, мой куратор «оттуда», проявился, когда мы с Ником какао неурочное пили дома после визита к Алиевым. Успокаивали нервы. – Дело такое вышло, боец, что карьеру ты завершаешь. Сейчас спокойно восстанавливайся, потом контракт закрывай. И добро пожаловать в мирную жизнь, парень. Што? – В смысле? Я же всю жизнь планировал? Да и там еще времени… – Отставить. Слушай мою команду: поправить здоровье, уволиться. Как понял? Не понимаю ничего, но отвечаю правильно. Как положено: – Вас понял. Есть поправить здоровье и уволиться. – Вот и молодец. Хоть по этому поводу родители выдохнут, – тонко намекающе бурчит Николаич. Не будем разочаровывать наставника: – А что там у вас творится-то? Что за жесть с Игорем Александровичем? – Э, да какая там жесть? Спятил старый. Уже к шестидесяти, а все туда же: любовь, вишь, у него образовалась, – как-то круто завернул с порога тот, кто все-все в Универе у родителей знает.