— Да что ж такое?! — орет она, сжав кулаки. — После того, как ты так накосячил с ребенком, ты пылинки с меня сдувать должен! О, я буду сдувать пылинки, обязательно буду. — Только не с тебя, Анжела, — качаю головой. Для этого у меня есть гораздо более подходящая кандидатура. Глава 30. Винегрет в голове Мира После того как я заперла дверь за Глебом Викторовичем, прошло уже часа два, не меньше. А я все еще сижу в гостиной, завернутая в то же самое розовое покрывало. Никак не могу собраться с мыслями. И не стыдно мне, что совсем недавно обжималась и занималась нехорошими делами с женатым мужчиной. Хотя нет, вру, стыдно! Губы ноют от слишком крепких поцелуев, а ноздри до сих пор щекочет мужской запах: необычный аромат бергамота с древесными нотами… Может быть, у него такие духи? Или это он сам? Мне кажется, я вся пропахла Глебом Викторовичем, пропиталась им насквозь. — Надо бы в душ, — шепчу себе под нос. Нехотя поднимаюсь, плетусь в ванную. Скидываю покрывало прямо на пол, встаю под теплые струи. Набираю полную ладонь геля для душа и растираю по груди, плечам, животу. Тру кожу, но мне никак не удается смыть с себя ощущения, подаренные чужим мужчиной. Чем дольше стою под душем, тем сильнее горят щеки. С каждой секундой становится все больше и больше стыдно за то, чему я так легкомысленно позволила случиться. А тело, наоборот, в восторге. Внизу живота сладко ноет, а грудь сжимает от воспоминаний о том волшебстве, которое творилось в спальне. Все-таки до чего сексуальный мужик этот Глеб Викторович! Казалось бы, я девушка опытная — у меня за плечами целых три года брака. Но вот такого, как сегодня, у меня в жизни ни разу не было. Чтобы возбудиться за три секунды, а потом просто-напросто сгореть в мужских объятиях и разлететься на тысячу искр. Любовь с Антоном напоминала скорее работу отбойного молотка. В ней совсем не было нежности, и страсть была какая-то неправильная, если так можно выразиться. Невозбуждающая, что ли? Поначалу было еще более-менее терпимо, но потом становилось все хуже и хуже. В последние месяцы брака мне и вовсе не хотелось, чтобы он ко мне прикасался. Избегала контакта как могла. Каждая лишняя минута с мужем в спальне мне стала противна. И чем больше я его избегала, тем сильнее он на меня злился. А чтобы вот так, как сегодня… откровенно и чувственно… Не случалось у меня такого даже в период нашего с Антоном короткого медового месяца. Невольно сжимаю бедра, стремясь вернуть то сладкое ощущение, какое Глеб Викторович подарил мне сегодня. И тут же ругаю себя за малодушие, за легкомысленное поведение и глупые желания. Человек женат! Я ношу ребенка его жены, как бы глупо это ни звучало. Переспать с ним — это самое ужасное, что я могла совершить. Что теперь будет? Главное — зачем он вообще ко мне полез? Был Мистер Деликатность все это время, и — бабах! — превратился в сексуального маньяка. А это его «я думал, ты кукушка, поэтому решил сделать тебя суррогатной матерью»… Л — логика. Совершенно мне непонятная! Если тебе не нравятся моральные качества человека, зачем иметь с ним дело? Я бы ни за что не стала брать в суррогатные матери человека, который, по моему мнению, совершил что-то ужасное. И в то, что я ему понравилась с первого взгляда, тоже не верю. Он был со мной подчеркнуто вежлив и холоден. Вел себя максимально отстраненно. Причем как в личном общении, так и по телефону. Эти его рубленые фразы, как будто с роботом общалась, честное слово. Ни одного теплого взгляда в мою сторону. Может, он какую таблетку принял? Или его огрели по голове, пока ехал ко мне в лифте? Я скорее поверю в это, чем в то, что у Глеба Викторовича внезапно проснулись ко мне чувства. Не тот это человек, чтобы поддаться чувствам. Его предложение съехаться кажется мне издевкой. Это он так пошутил? Он женат, да и к тому же кто делает подобные предложения женщине после одного единственного соития? А хотела бы я вообще с ним съехаться? Еще недавно я бы, наверное, ответила — да. Как мужчина он вау, чего греха таить, очень мне внешне понравился. Высокий, красивый, с самыми удивительными на свете глазами. К тому же щедрый, заботливый. Но я успела пожить с ним в одном доме и многое про него поняла. Не все то золото, что блестит. Я своими глазами видела, как он обращается со своей женой. Для него женщина — предмет интерьера. Причем не особенно нужный предмет. Например, как тренажер, который по большей части используешь как вешалку, ибо по прямому назначению он тебе сто лет в обед не сдался. Можно как угодно относиться к Анжеле, она жуткая стерва, это бесспорно. Ее почти невозможно жалеть после того, что она сказала про ребенка. Однако мне было искренне за нее больно, когда Глеб Викторович игнорировал ее. Едва ли вообще замечал, что делал ей плохо. Совершенно очевидно, что ему плевать на ее чувства. Зачем она его терпела столько лет? Заполучить такого равнодушного мужа… О, нет, это не по мне. Это будет бесконечный психологический прессинг. Он не в пример лучше Антона, конечно же. Но у меня вряд ли получится жить с таким киборгом. Тогда что делать с ребенком? Вдруг если я не соглашусь на его условия, он его заберет? Да о чем я вообще? Естественно он мне его не оставит! Как только думаю об этом, мне становится почти физически больно. После душа снова включаю телевизор для фона, достаю альбом и простой карандаш. Бездумно вожу им по бумаге, а в голове уже настоящий винегрет из мыслей. Теряю счет времени, через некоторое время начинаю дремать на удобной диванной подушке. «Я найду тебя, сучка!» — вдруг врезается в уши голос Антона. Понять не могу, сон это или явь. И вдруг распахиваю глаза о того, что из прихожей слышится звонок в дверь. Смотрю на часы — двенадцать. Кто может заявиться ко мне в полночь? Холодею от страха и замираю на месте, но почти сразу мой телефон пиликает сообщением. «Мирослава, ты спишь?» — интересуется Глеб Викторович. «Это вы за дверью?» — пишу ответ. «Да, открой, пожалуйста», — тут же отвечает он. Медленно выдыхаю. Чувствую, как сердцебиение немного успокаивается. Поплотнее запахиваю теплый халат и иду открывать. — Извини за поздний визит… — начинает он прямо с прихожей. — Но мне не хотелось оставлять тебя надолго. Я… Ты такая красивая! Оглядываю себя и понимаю — врет. Мои волосы убраны в гульку, на лице ни грамма косметики, губы искусаны из-за дневных переживаний, а халат надежно скрывает фигуру. Но взгляд Глеба Викторовича красноречивее десятка комплиментов. Его интерес меня дико смущает. — Глеб Викторович, я… — Пожалуйста, просто Глеб… И не выкай мне больше, прошу тебя. С этими словами он проходит в гостиную, усаживается на диван — прямо на то место, где я еще недавно спала. Он обращает внимание на лежащий на соседней диванной подушке раскрытый альбом. — Это что? — спрашивает, беря в руки мою работу. На белом листке бумаги рисунок младенца в колыбели, выполненный простым карандашом. Мой первый по-настоящему получившийся рисунок. Не знаю, откуда взялся этот образ, он просто пришел мне в голову, и все, а рука нарисовала его сама. — Только не говори мне, что ты художница… — пыхтит он недовольно. Видимо, Глеб Викторович не поклонник искусства. Тут же забираю у него альбом, закрываю и кладу на стол. — Не скажу, — мотаю головой. Зачем ему эти лишние знания обо мне? — Ладно, с этим разберемся потом, — машет он рукой. — Мирослава, я уладил нюансы, ты подумала над моим предложением? — Каким именно? — на всякий случай уточняю. — И что за нюансы имеются в виду?