А потом Мэтти влюбилась. Конни так и не поняла, как они познакомились. Она спрашивала, но Мэтти краснела и запиналась: «Ой, ну, мы это, типа, просто наткнулись друг на друга». А мужчина, объект ее страсти, постоянно отсутствовал, и Конни не могла спросить у него. Может, через брачное агентство? Объявления в местной газете? Хотя Конни никогда не видела, чтобы Мэтти читала, разве что Элиасу вслух, запинаясь, книжку с картинками. В яслях ей сказали, что это полезно. Может, Майкл Морган увидел ее на улице и подкатил. Она выросла, став симпатичной молодой женщиной, привлекательной для тех, кто любит беспомощных и тощих девушек. «И если принимать во внимание Фрэнка, многим мужчинам такие нравятся». Все считали, что Майкл странный. Но в безобидном смысле. Это мнение тоже сначала разделяли все. Конни дали это дело только потому, что Дженни была дотошной, лично заинтересованной в жизни Мэтти, и потому, как сказала Дженни, что «все исследования показывают: когда в семье появляется чужой мужчина, меняется вся динамика. Лучше присмотреть за ними, пока все не устаканится». И, возможно, потому, что решила, что Конни после возвращения из декрета не повредит начать с простого дела. Когда Конни сказала, что Майкл странный, Дженни снова нахмурилась. — В каком смысле — странный? Возможно, потому что это слово звучало слишком осуждающе, а Дженни считала себя настоящей либералкой. Или, может, она всегда хмурилась, когда была озадачена, и ей действительно хотелось, чтобы Конни объяснила. Конни не могла сформулировать свои ощущения. — У него хорошее образование, работает в центре нетрадиционной медицины в Тайнмуте. Занимается акупунктурой. Не понимаю, зачем ему связываться с Мэтти и ребенком. — Ищет заблудшие души? — рассмеялась Дженни. — Нам, социальным работникам, об этом известно все. — Он почти не разговаривает. — Конни чувствовала, что хочет продолжить, выразить дискомфорт по отношению к этому мужчине. Звучать так, как будто она провела глубокий анализ, хотя на самом деле видела его всего один раз. — Он просто сидит и улыбается. Как будто он под чем-то. Или как будто он больной. Сумасшедший. — Полицейских записей на него нет. — Дженни снова нахмурилась. — Но давай понаблюдаем. Доверимся инстинктам. Так что Конни продолжила к ним заезжать, радуясь такой возможности, потому что квартира Мэтти была оазисом покоя в череде визитов к матерящимся родителям, в места, пахшие мочой и чем похуже, к детям, с которых сваливались вонявшие памперсы. Мэтти же заваривала травяной чай в больших кружках с подсолнухами. У нее дома всегда было опрятно, а теперь на полках появились книги. Не художественная литература, а тома по религии и нетрадиционной медицине. На полу вырисовались коврики, на столах — вазы с цветами. Но, как заметила Конни, никаких игрушек. Никакого беспорядка. Элис к этому времени начала постепенно ходить, и дом Конни выглядел так, как будто по нему пронесся ураган. Она упомянула об этом Мэтти. «Майкл не любит бардак», — спокойно сказала та. Потом Конни посещала в то время, когда Элиас уже должен был вернуться из школы. Он сидел за столом, делал домашнее задание. Когда Конни зашла, он посмотрел на нее, но не улыбнулся. Игрушки так и не появилсь. Фрэнк ушел через полгода после второго дня рождения Элис. Его уход был для Конни совершенной неожиданностью. В последнее время они не ссорились. Иногда он раздражался на хаос, в который превратилась их домашняя жизнь, но ему хватало ума не винить во всем ее одну. Она думала, что все хорошо, и даже начала втайне планировать второго ребенка. Возможно, ему удавалось жить с ней в относительной гармонии именно потому, что он знал, что однажды уйдет, потому что тощая дизайнерша утешала его долгими субботними вечерами, когда Конни играла с Элис и гладила, а он говорил ей, что репетирует с труппой. Репетировал он, как она теперь предполагала, сцены супружеского счастья. Конни держалась ради Элис и ради того, чтобы сохранить лицо на работе. Она бы ни за что не сорвалась в кабинете Святой Дженни. Жалость ей была не нужна. «Расстались друзьями», — говорила она коллегам. Именно в этот день классная руководительница Элиаса позвонила Конни, чтобы выразить озабоченность ситуацией с мальчиком. Глава десятая — Был проведен консилиум, — сказала Вера. В настоящий момент она проводила собственный консилиум во временном штабе расследования в Киммерстоне. Вся команда была здесь: Джо Эшворт, ее правая рука и любимчик, красавица Холли и старик Чарли, близорукий и неопрятный. И Билли, криминалист, в одном мизинце которого, как иногда казалось Вере, было больше разума, чем во всех них, несмотря на его упрямство и непутевость. — Похоже, соцработники так делают, когда не могут решить, как поступить. Погода изменилась, и снова стало похоже на зиму. На улице еще было темно, по окнам стекали капли дождя. Вера вернулась мыслями к расследованию. Она мало спала, но чувствовала себя полной энергии, ощущала, как она бежит по ее большим неуклюжим ногам и щекочет пальцы. — Жалобы учительницы были несколько расплывчатыми. Элиас стал приходить в школу уставшим и голодным. Случались истерики, хотя для него это не характерно. Пару раз он мочился в штаны. Она знала, что за семьей присматривает соцслужба, и связалась с Конни Мастерс. В другой ситуации она бы, наверное, просто поговорила с родителями. — Признаков насилия не находили? На Холли были симпатичные джинсы и черный свитер в обтяжку. Вера всегда обращала внимание на одежду молодых женщин, подпитывая иррациональную зависть, словно сковыривая болячку. — Физического насилия не было, — сказала Вера и подумала, что насилие может проявляться по-разному. — Никаких синяков и ожогов. Будь он помладше, сказали бы, что это задержка в развитии. Просто какая-то апатия, изменения в характере. — И что решили на консилиуме? — Джо Эшворт умел подкармливать ее вопросами. Он хотел подтолкнуть совещание вперед. Джо выглядел уставшим. Впрочем, он ведь тоже не спал почти всю ночь, копаясь в деле Элиаса Джонса. — Все решили, что причин для категоричных действий нет. Конни Мастерс будет заходить чаще — раньше она посещала их только три-четыре раза в год. Поговорит наедине с мальчиком и его матерью. Учительница разузнает, что происходит в школе. Подумали, что, возможно, изменения в поведении мальчика не связаны с ситуацией дома. Может, кто-то его травил или были ссоры с друзьями в саду. Чарли закашлялся, прикрываясь серым носовым платком, который когда-то был белым. Вера посмотрела на свой «класс». — Так что до настоящего момента все делалось по правилам, как видите. Все решения и действия записывались. Образцовые действия соцработников. — Она изобразила жестом кавычки. Последнюю фразу она взяла из отчета следственной комиссии. — Какое отношение ко всему этому имеет жертва? — спросил Чарли. — Дженни Листер, — с нажимом сказала Вера, бешено на него посмотрев, чтобы до него дошло: эта женщина заслуживала того, чтобы ее называли по имени. — Она была начальницей Конни Мастерс. Руководила консилиумом. Она знала маму Элиаса с детства, потому что Мэтти Джонс тоже всю жизнь была под опекой. Вера посмотрела на Эшворта, приглашая его продолжить рассказ. Он вышел вперед. «Ну что, парень, этого ты хочешь? Стать во главе и выпихнуть меня отсюда, как какой-нибудь кукушонок выпихивает свою растолстевшую приемную мать из гнезда?» Она не знала, гордиться ли им или беситься от его самомнения. — В общем, присматривать за семьей предоставили Конни Мастерс. Но в тот период ее жизнь тоже разваливалась. От нее только что ушел муж, и ей приходилось в одиночку воспитывать двухгодовалую дочь. Во время расследования на это делали акцент. Казалось, что она не вполне объективно относилась к семье Элиаса. Его тон граничил с ханжеством. Иногда он становился таким, что Вере хотелось влепить ему пощечину. Просто потому, что у него была идеальная жена и дети, он считал, что все должны быть на это способны. Но сейчас она дала ему продолжить. — Конни Мастерс договорилась провести с Элиасом день наедине. Как будто бы побаловать его. Они отправились на пикник на побережье, заехали за фиш-энд-чипс по дороге домой. Она думала, что, проведя вечер вдали от дома, он скорее ей откроется. — А это нормально? — перебила его Холли, повернувшись на стуле, чтобы убедиться, что ее все услышали. — Я имею в виду, что соцработница проводит целый вечер с одним ребенком. Притом что серьезных поводов для беспокойства не было. Я думала, у них работы невпроворот. — Это особенный ребенок, — ответил Эшворт. — Любимчик, если хочешь. И, как я уже сказал, Мэтти все знали, она была почти как член семьи. Может, они чувствовали особую ответственность за ее сына. Он не показал раздражения, но продолжил так, как будто его не перебивали: — Итак, пикник на берегу. На пляже «Лонгсендс» в Тайнмуте, с ведерком и лопаткой, с сэндвичами с яйцом и газировкой. Элиас отлично проводил время, строил замки из песка, пинал мяч. Конни спросила его про парня его мамы: «А что насчет Майкла? Он вывозит тебя погулять?» Но мальчик не ответил, даже не сказал ничего вроде «все нормально». Элиас просто отказывался его обсуждать. Он на мгновение замолчал, и команда услышала жужжание принтера в соседней комнате, стук дождя по окну, машины на улице. — Потом перед самым уходом с пляжа Конни предложила зайти в воду. «Нельзя же приехать на пляж и даже ножки не помочить!» Элиас не хотел, но она взяла его за руку и подвела к кромке воды. Когда первые капли коснулись его кожи, он завопил, и она решила, что это от холода. Потом набежала волна побольше и забрызгала его, и он потерял контроль над собой. Запаниковал, вцепился в Конни, и ей пришлось нести его обратно на пляж, на сухой песок. Она пыталась докопаться до причин его тревоги. Спросила, испугался ли он, что Мэтти и Майкл рассердятся на мокрую одежду. Сказала, что если это так, то не проблема — она скажет им, что виновата сама. Но он снова замолчал и совершенно закрылся. Когда она привезла его обратно домой, она почувствовала, что ничего не добилась. — И ты что, взял все это из отчета? — скептически спросила Холли. Она была амбициозна и всегда немного соперничала с Эшвортом. Эшворт посмотрел на нее. — Да, — ответил он. — В основном. Мастерс раньше была журналисткой и хорошо рассказывает. Все снова замолчали, и Вера подумала, что каждый представил себя там, на пляже с ребенком, и каждый размышлял: «А что сделал бы я?» И те, кто честен с собой, знали, что не сделали бы ничего. Мальчик нервный, испугался воды. Недостаточно причин, чтобы забирать его из семьи. В суде бы просто посмеялись. Да она и сама боялась, когда вода подступала близко к лицу. Эшворт продолжил рассказывать о действиях Конни Мастерс: — Через пару недель она приехала к ним вечером, без предупреждения. Элиас лежал в кровати, так что она его не видела, но ей нужно было поговорить не с ним. За ним должны следить в школе, а она хотела поговорить с матерью и парнем, который, по сути, стал отчимом Элиаса. Все выглядело очень культурно на первый взгляд. Майкл сидел за столом и писал — видимо, работал, — а Мэтти мыла посуду для чаепития. Мастерс отметила, что Мэтти казалась довольно покорной и стремилась услужить. Чарли поднял взгляд. — Раньше, — сказал он, — не было ничего необычного в том, что мужчина работает, а женщина заваривает ему чай. Он снова покашлял и откинулся на спинке стула в злобном молчании. Все знали, что его семейная жизнь очень непроста, и никто не обратил на его слова внимания. — Она также отметила, — продолжил Эшворт, как будто Чарли ничего и не говорил, — что исчез телевизор. Когда Мэтти жила с ребенком одна, ей нравился телевизор, она говорила о сериалах так, словно их персонажи были живыми людьми. Мастерс спросила об этом. Она подумала, может, он в ремонте или они ждут новый. «Майкл не любит телевизор, — сказала Мэтти. — Он считает, что он отупляет разум». Никакого толком ответа. Слушая Эшворта в своем углу, Вера подумала, что иногда именно это и нужно — притупить разум. Ее выбором был виски, но она понимала, почему телевизор помогает некоторым: бесконечные повторы «Инспектора Морса» и «Чисто английских убийств», передачи про смену имиджа и шоу талантов — все это помогает уснуть. — В общем, они поговорили, — продолжал Эшворт. — Мэтти Джонс, Конни Мастерс и Майкл Морган. Мастерс объяснила, что они беспокоятся за Элиаса. Он стал рассеянным на уроках, постоянно менялось настроение. Она спросила, не заметили ли они перемен дома. И Мэтти, которая и в лучшие времена не могла изъясняться внятно, по словам Мастерс, и была симпатичной девушкой, но, по сути, таким же ребенком, лишь качала головой и грустно смотрела. Эшворт повернулся к Холли: — Прямая цитата из записок следователя. Майкл сказал, что он пытался подружиться с мальчиком. «Но, боюсь, я не очень умею обращаться с детьми. Слишком сосредоточен на себе». Потом он добавил, к удивлению Мастерс, не ожидавшей такого быстрого результата: «Слушайте, если что-то не так, может, мне лучше съехать. Я не хочу усложнять жизнь Мэтти и Элиасу. Совсем не хочу». И Морган сдержал слово. К выходным его уже не было. Он обещал поддерживать связь с Мэтти, но вернулся на квартиру в центре нетрадиционной медицины, которая у него осталась. Вера подняла зад с подоконника, где отдыхала все это время. Пора перенять эстафету. Предоставь дело Эшворту, и они просидят здесь весь день. — В общем, все профессионалы вздохнули с облегчением, — отрывисто сказала она, — и пришли к выводу, что проблема решена. Если что-то и было с ребенком не так, то причину волнений устранили. Дженни Листер единственная предупреждала не терять бдительности. Она сказала, что Конни не могла точно знать, что в тревожности ребенка был виноват Майкл Морган, и велела продолжать регулярные визиты. Мэтти была человеком с нарушенной психикой, ей нужен был надзор и поддержка. Она отправила соответствующее электронное письмо всем экспертам, кто присутствовал на первом консилиуме. Но Конни отвлекали другие дела — семьи, у которых, казалось, более срочные проблемы. Да и в ее собственной личной жизни творился полный хаос. Она пару раз заскакивала к Мэтти, которая говорила, что все в порядке, но опять не видела Элиаса. С Майклом после той встречи в квартире, похоже, тоже никто не общался. Во время расследования смерти Элиаса выяснилось, что у него по-прежнему были проблемы в школе, но из-за письма Дженни учительница решила, что Конни работает с семьей и разбирается с этим. Почти год назад ребенок умер. Его утопили в ванне. Мэтти его утопила. Сначала она говорила, что это несчастный случай, но во время первого допроса в полиции призналась, что она его убила. Она винила его в уходе Майкла. Может, она думала, что, если мальчика не будет, ее мужчина вернется к ней. Вера осмотрела кабинет. Она видела, что все внимание приковано к ней. Никаких иронических комментариев, никаких закатываний глаз к потолку в знак того, что они теряют терпение от ее болтовни. Обычно им хотелось действовать, но смерть ребенка потрясла всех, они притихли и замерли. — Полицейские, расследовавшие смерть Элиаса, поговорили с Майклом. Похоже, купание всегда было для мальчика травматичным. На допросе Мэтти призналась, что использовала воду в качестве наказания. Держала голову мальчика под водой, пока он не начинал задыхаться. — Вера говорила спокойно, но представляла себе эту картину. Мэтти, шептавшая, чтобы ее любовник не услышал: «Майкл не любит бардак. Майкл не любит шум. Будь хорошим мальчиком, и этого больше не повторится». — Неудивительно, что он испугался волны на берегу. В суде ее адвокаты пытались убедить присяжных, что она просто повторяла то, что делала ранее, и не собиралась убивать сына. Вся команда пришла в ярость, праведное негодование: — И бойфренд не пытался ее остановить? Как мать могла так поступить с сыном? Вера сначала ответила на второй вопрос: — В отчете психолога говорилось, что у Мэтти низкий уровень коэффициента интеллекта. Майкл — первый мужчина, проявивший к ней доброту, и она влюбилась, втрескалась по уши, была от него без ума. Психолог удивилась, что она использовала воду в качестве контроля над мальчиком. Это необычная форма наказания. Она подумала, что, вероятно, Мэтти получала такое же наказание от кого-то, у кого она была на воспитании, или в интернате. Возможно, Мэтти даже думала, что это нормальное поведение. Воцарилась тишина. — Майкл утверждает, что не знал о том, что Мэтти издевалась над сыном, — продолжила Вера. — Видимо, прокуратура ему поверила. Против него не было возбуждено дело. Напряжение немного спало, раздалось насмешливое фырканье. Никто особо не доверял суждениям прокуратуры. Она посмотрела на Эшворта. Довольно отнимать его лавры. Пусть продолжит. — Пресса обвинила во всем Конни Мастерс, — сказал он. — Ее отстранили от работы, потом уволили. Она подала жалобу на увольнение в суд по трудовым спорам, но там поддержали решение отдела социальной службы. Самым весомым был голос Дженни. Она ведь писала Мастерс, чтобы та продолжала заниматься этим делом, не фокусируясь исключительно на Майкле. Эшворт замолчал. Интересно, не ходил ли он в школе в театральный кружок. Он умел выдержать драматичную паузу лучше, чем кто-либо. Почти. Откровенно говоря, никто не мог так подытожить дело, как сама Вера. — Но, конечно, самый главный вопрос, — сказал он, обводя всех взглядом, чтобы убедиться, что все внимание приковано к нему, — состоит в том, имеет ли это какое-либо отношение к убийству Дженни Листер, или же это — просто совпадение.