Эффи Прошло три дня после моей неудачной попытки проникнуть в компьютер Финна. Я вела большую игру — и чертовски горжусь тем, что сдержалась, — но я думала, что меня стошнит на его итальянские кожаные ботинки, когда он заставил меня встать на колени. Мне стало плохо от одной мысли об этом. Сидя на диване, я подтянула ноги к груди. Руки холодеют при мысли о холодном металле пистолета.1 Я слышала, как люди моего отца и мои братья рассказывали о том, как в них стреляли. Вы не всегда чувствуете это так, как думаете. Тело реагирует так быстро, накачиваясь адреналином и впадая в шок, что ты замечаешь все, кроме боли. Запаха пороха. Звука удара вашего тела об пол. Тепла льющейся крови, когда тело остывает. Но иногда, говорят, все, что вы можете чувствовать, — это боль. Горячую, обжигающую, сводящую с ума боль. Когда дуло пистолета уперлось мне в позвоночник, я задумалась о том, что я почувствую, когда он наконец выстрелит в меня. Я подумала о месте, которое он выбрал, и решила, что, возможно, мне удастся избежать и того, и другого. Он избавил меня от этой любезности, убив одним выстрелом. Команды сейчас нет, наверное, где-то решают, стоит ли вообще выполнять эту работу после того, как я ее еще больше испортила. И я оставлена в одиночестве думать о том, как близка была моя смерть, как я разрушила единственную работу, которую доверил мне отец, и как… Резкий стук в дверь выбивает меня из колеи. Я вскакиваю с дивана и иду к двери, привставая на носочки, чтобы посмотреть в глазок. Весь воздух из моих легких выходит, и меня охватывает паника. Хадсон. Его волосы не так аккуратны, как обычно, а вокруг глаз темные круги. Воротник его пальто расстегнут с одной стороны, а рубашка расстегнута. У него нет причин быть здесь. Никаких. Он даже не должен знать об этой квартире. "Эффи, открой дверь". Он пьяно бормочет и опирается предплечьем о дверь, заглядывая в глазок, как попугай, который вертит головой. "Я должен извиниться", — пролепетал он, и это прозвучало так, будто мне нужен апауль. Господи, да он пьян. Он отступает от двери и закрывает рот рукой. "Кажется, меня сейчас стошнит…" Он начинает пятиться, и я распахиваю дверь. "Ладно, заходи, я отведу тебя в туалет…" Мои слова захлебываются, когда он обхватывает меня своими мясистыми руками за шею и заталкивает обратно в квартиру. От него не осталось и намека на алкоголь, когда он прижимается своим носом к моему и рычит мне в лицо: "Ты, блядь, шлюха". Слова звучат четко и ясно. "Хаад…" Я не успеваю вдохнуть воздух, не говоря уже о словах, как он прижимает меня к себе еще сильнее и с лязгом захлопывает дверь. Паника ползет по моему телу, как тысяча булавочных уколов, требуя, чтобы я реагировала, боролась, что-то делала. Но все мысли перекрываются ноющей борьбой легких за воздух и ощущением его хватки, сжимающей мою глотку. Он бросает меня на пол, и мои колени скользят по дереву, рассекая кожу. Но наконец-то я снова могу дышать, пусть и рваными, болезненными вздохами. Локоть болит в том месте, где он разбил при падении. " Ты узнаешь это?" Рядом с моей головой приземляется клубок ткани, и я приподнимаюсь, чтобы посмотреть на него. Это нижнее белье, которое Финн сорвал с меня в "Персике". "Если тебе трудно вспомнить, я могу показать тебе видео, чтобы освежить твою память. Оно пришло в немаркированной посылке, но я уверен, что мы все знаем, от кого оно". Черт. Это плохо. Очень плохо. В моей голове пронеслись грязные картинки того, что Финн заставил меня сделать и что он со мной сделал. Если Хадсон увидит хотя бы несколько секунд из того, что произошло… Мой пульс так громко бьется, что кровь приливает к ушам. Он поднимает меня с пола за волосы. Я уверена, что кричу от боли, раздирающей кожу головы, но все, что я слышу, — это туп, туп, туп. Мое тело складывается вдвое, когда он наносит сокрушительный удар мне в живот. Но меня тут же поднимают обратно, его хватка на моих волосах все так же сильна. Плевок попадает мне на лицо, когда он продолжает. "Ты устроила этот гребаный припадок за обедом из-за того, что тебя назвали моей невестой, а потом повернулась и стала дрочить на этот кусок дерьма, носящий кольцо, которое должно быть моим?" Прежде чем я успеваю ответить, он бьет меня в челюсть, шея сворачивается, и боль распространяется так, как будто меня ударили бейсбольной битой. От удара я сильно прикусил язык, и кровь хлынула изо рта. "Я бы спросил тебя, представляешь ли ты, как ужасно я выгляжу, но я уверен, что это и было твоим намерением, не так ли?" Его лицо искажается от гнева, он рычит, а я, сплевывая кровавую слюну к его ногам, просто перевожу дыхание. "Или, может быть, я просто хотела, чтобы настоящий мужчина развел меня, прежде чем я буду вынуждена выйти за тебя замуж". У него отпадает челюсть, ноздри раздуваются, по щекам растекается красная полоса. В ярости он снова тянется ко мне, но на этот раз я уворачиваюсь от него. Он изрыгает грязные проклятия и обвинения, настигая меня. Я не успеваю уйти далеко, чувствую, что мои дыхательные пути сдавлены и пережаты. Он ловит меня, прежде чем я добегаю до двери, задирает кулаком мою рубашку и бросает меня обратно на него. Я врезаюсь ему в грудь, и он обхватывает меня за шею. "Ты, сука, блядь", — шипит он, и его локоть сжимается, перекрывая мне кровообращение. Я впиваюсь пальцами в его предплечье, но оно неподвижно, как могильная плита. Очень быстро мое зрение затуманивается, и комнату начинают усеивать черные точки. Я осознаю, что это гораздо лучший способ умереть, чем быть застреленной. Я потеряю сознание раньше, чем он полностью лишит меня кислорода. Может быть, это будет почти спокойная смерть. То, о чем я никогда не думала в этой жизни. Веки опускаются, наступает спокойствие. Окружающее становится размытым. Но даже в таком состоянии мои мысли заняты Финном. Придет ли он на мои похороны? Прежде чем мои глаза исчезают в темноте, я бросаю быстрый взгляд в окно на его здание. В гостиной горит свет. Мягкий, уютный, теплый свет. Я представляю, как он читает книгу в большом кожаном кресле. Может быть, его волосы взъерошены и не уложены, чем бы он ни занимался весь день. Может быть, он в поту и расслаблен, а может быть, он все еще в деловом костюме с расстегнутыми верхними пуговицами. Какие татуировки могут быть видны? Почему-то именно эта мысль — о том, что я никогда не узнаю, какие татуировки покрывают его грудь, — побуждает меня к действию. Внезапный и необъяснимый прилив энергии заставляет меня поджать ноги. Хадсон хрипит, сопротивляясь моей новой силе, и выгибается назад, оставляя пальцы моих ног болтающимися на полу. Черные точки превращаются в полноценные, навязчивые тени, но тут сквозь дымку пробивается что-то золотистое. Золотой нож для писем на столе в фойе. Я бешено размахиваю руками. Я использую все силы, чтобы отвлечь его, машу всеми конечностями, надеясь, что он не заметит, как я потянусь за ним. Чернота почти полностью проникла в мое сознание. Я не вижу ничего, кроме слабых вспышек света. Но каким-то образом мне удается занести нож для писем за спину и не остановиться, когда тупой кончик встречает сопротивление его плоти. Придушенный крик вырывается из моих легких, когда его хватка начинает ослабевать, а я, используя все свои силы, вгоняю нож еще глубже в его шею. Я чувствую, как влажный жар его крови растекается по моей руке, все еще сжимающей рукоятку так крепко, что пальцы болят. Я отпускаю его только тогда, когда он падает на колени с приглушенным, задыхающимся вздохом и отпускает меня. Голова кружится, комната снова обретает четкость, давление на шею исчезает. Я бегу назад по полу, пока не натыкаюсь на стену. Удар. Удар. Удар. Пульс сильно бьется в ушах, звонкий и низкий. Это мешает мне слышать хриплые звуки, которые издает Хадсон, захлебываясь собственной кровью. Я смотрю, как он извивается, пока не останавливается, но не слышу ничего, кроме стука. Не знаю, прошло несколько минут или часов, но в конце концов ко мне возвращаются чувства. Хадсон больше не издает никаких звуков. Его тело лежит безжизненно, даже кровь перестала течь, так как сердце перестало биться. Я в растерянности, не знаю, что делать дальше. Я чувствую себя как во сне, все еще в оцепенении и жду, когда проснусь. Возможно, я буду вечно сидеть здесь, рядом с телом Хадсона, пока оно не станет серым, потом синим, потом фиолетовым и не разложится. Почему-то я прижимаю телефон к уху, и звонок кажется далеким и гулким, как шум волн на пляже. "Эффи?" Голос Финна пробивается сквозь мое затуманенное сознание, и я вдруг вспоминаю, как и почему телефон оказался у меня в руке. "Помнишь, ты заставил меня пообещать, что я позвоню тебе, и ты…" "И я буду там". Он заканчивает фразу, и в моей груди поселяется непонятное чувство облегчения. Я скорее слышу, чем чувствую, как глотаю воздух. Кажется, я плачу? "Эффи, где ты? Ты в квартире?" Я киваю, как будто он меня видит, и он почему-то воспринимает мое молчание как согласие. "Я уже иду". 1. Lost It All — Jill Andrews | Глава 12 Решение Финн Ненавижу, когда люди разговаривают по телевизору. Или выключи эту чертову штуку, или закрой свой чертов рот. Это действует мне на нервы, как ржавое зазубренное лезвие. Я, блядь, ненавижу это. Вот и сейчас, когда Кэш кричит нескончаемым потоком, я понятия не имею, что он, блядь, говорит. По телевизору показывают пресс-конференцию губернатора, а его голос — как гвозди на меловой доске. Я закрываю глаза рукой, чтобы не вырвать свои чертовы волосы, но не могу больше терпеть и нажимаю кнопку включения на пульте. Кэш останавливается на полуслове, его взгляд мечется между мной, сидящим на диване, и черным экраном телевизора. " Тебе лучше послушать это, потому что " злодеи, которые ответят за свои преступления" — это ты". Он использует воздушные кавычки вокруг того, что, как я предполагаю, сказал губернатор. " Твое безрассудство перевернет этот город с ног на голову. Стоит мне оставить тебя у руля, и ты начнешь чертову войну". Кэш сжимал и разжимал кулаки, вышагивая, и постоянно хмурился.