Я бросаю наш багаж у подножия лестницы. "Я все время был честен, Эф. Это из-за твоей лжи мы оказались здесь". ""Честный"?" — удивляется она. "Конечно, ты был честен, если это означает быть лживым, манипулирующим ублюдком". Ее глаза становятся жесткими, а плечи опускаются. Она пересекает комнату и подходит ко мне. "Ты в этом не виновен, Финнеас". "Может быть, и нет, но и ты не являешься незадачливой жертвой". Я подхожу ближе. Она делает шаг назад, чтобы не наклонять голову, чтобы посмотреть на меня. Я не могу побороть желание возвыситься над ней. Пусть она сама выбирает, встать ей или пригнуться. "Кровать наверху, женщина". "Не называй меня так, мать твою", — резко говорит она, проталкиваясь мимо меня, чтобы подняться по лестнице. Я следую за ней с сумками на руках и с тяжелым стуком опускаю их на ступеньку. Она стоит рядом с кроватью со смертельным взглядом, скрестив руки. Она что-то говорит себе под нос, что я не совсем понимаю, потом со вздохом откидывается на край кровати и задирает платье. Я зажимаю губу между зубами, окидывая взглядом ее попку с ямочками. Потускневшие полоски натянутой кожи покрывают ее бедра, теряясь под фиолетовыми трусиками. Я никогда не испытывал такого сильного желания впиться зубами во что-нибудь, как сейчас, откусить от ее идеальной задницы. Мои ноги выходят из оцепенения, и я пересекаю комнату, с благоговением глядя на свое предложение. Мой член набухает в брюках, и я стону, расстегивая ремень и снимая с него напряжение. Чем ближе я подхожу, тем глубже становится мое дыхание, тем сильнее мне хочется просунуть пальцы между ее ног и посмотреть, не намокла ли уже моя жена для меня. Моя жена. Эффи Лучано. Блядь. Я спускаю брюки с бедер и глажу свой член, на котором уже блестит сперма. Я кладу ладонь на ее поясницу и провожу ею вверх по позвоночнику. Я завороженно наблюдаю, как встают дыбом тонкие волоски на ее руках, обхвативших голову на матрасе. Я заставляю ее вздрагивать. Я провожу обеими руками по ее бокам и хватаю ее за бедра. Я слышу, как она делает глубокий вдох, как бы готовясь к этому. Я играю с поясом ее трусиков. Но затем я поднимаю ее и переворачиваю, протискиваясь между ее коленями. Глаза у нее острые, тон такой же резкий. "Что ты делаешь?" Я глажу ее бедра, раздвигая ноги шире. "Я собираюсь посмотреть в глаза своей жене, когда буду брать ее в первый раз". Я снова тянусь к ее трусикам, но она отталкивает мою руку. Мои брови сходятся в замешательстве, а ее следующие слова хуже, чем выстрел. "Я не хочу видеть твое лицо". Она снова переворачивается, ставит ноги на пол и наклоняется над кроватью. Она спускает нижнее белье с ног, почти наплевательски. У меня сводит живот, и челюсть болезненно сжимается при виде ее киски, представленной мне с такой… такой ненавистью. Я сглатываю кислый привкус во рту и тянусь одной рукой к ее талии. Я провожу двумя пальцами по ее киске, и мой член подпрыгивает от теплой слизистой, ожидающей меня. "Финн… не надо…" Она смотрит на меня через плечо, когда я раздвигаю ее губы и нежно нажимаю на ее клитор. Ее брови сведены, а глаза… они заставляют что-то холодное и неприятное ворочаться в моем сердце. Когда я заговорил, это была шепотом произнесенная мольба. "По крайней мере, позволь мне сделать это хорошо для тебя". Пожалуйста. Она качает головой и тяжело сглатывает. Я задаюсь вопросом, не ощущается ли на ее языке тот же едкий вкус. "Просто покончи с этим". Ее слова режут мое сердце, как проволока глиняный блок. Мой желудок болезненно скручивается, когда я понимаю, что она, вероятно, сказала что-то подобное перед тем, как наклониться в первый раз. А я набросился на нее, как невежественный пещерный человек. "Как пожелаешь", — говорю я сквозь стиснутые зубы, опуская руку и устанавливая свой член у ее входа. Я страдальчески вдыхаю, когда моя головка целует ее тугой жар. Это все, чего я когда-либо хотел, в худшем из возможных вариантов. "Пожалуйста, Фи, просто сделай это". Обида и печаль в ее голосе заставляют мое горло сжиматься, как камень с зазубринами. Зубы болят, когда я вжимаюсь в нее, челюсть так мучительно сжата, что я сдерживаю горячие слезы. С ее губ срывается слабый вздох, когда я полностью погружаюсь в нее. Я медленно выхожу из нее, зная, что мой член трется о ее внутренние стенки, и желая дать ей возможность привыкнуть к новым ощущениям. Мои бедра снова подаются вперед, и я сдерживаю стон. Она так чертовски хороша. Ее пизда горячая и тугая. Мой член не чувствует разницы. Не знает, что моя грудь раскалывается с каждым дюймом, на который я погружаюсь. В мансарде неуютно тихо. Единственные звуки — негромкое дыхание при каждом толчке и легкое поскрипывание кровати. Где-то снаружи сова зовет в ночь. Каждая клеточка моего тела кричит о том, чтобы я проник в нее сильнее и глубже. Впиться в ее бедра, пока кончики моих пальцев не оставят отпечаток на ее коже. Опустить руку на ее задницу, горячую и раскаленную, только ради искры боли. Я так хочу дотянуться до ее клитора и нежно покрутить его, пока не почувствую, как она сжимается вокруг моего члена в восторге. Но я не могу ничего этого сделать. Без того, чтобы она не возненавидела меня еще больше. Поэтому вместо того, чтобы поддаться плотскому желанию сломать ее и переделать под себя, я легонько постукиваю по ее бедру в ритме, чтобы она не сжималась до синяков. По мере того, как мое удовольствие — если его можно так назвать — нарастает, оно становится тошнотворно сладким. Ощущения, которые обычно заставляют меня чувствовать себя богом, теперь заставляют меня чувствовать себя грязным и извращенным. Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы вводить и выводить член, делая это механически и безлично, но тут я вижу, как ее кулаки впиваются в одеяло, и это что-то во мне ломает. Я зажмуриваю глаза, концентрируясь на нарастающей волне, мои яйца напрягаются, а по всей длине пробегает покалывающий жар. "Фу-фу-фу", — проклинаю я, когда горячее, ослепительное удовольствие пульсирует во мне и в ней. Я еще мгновение держу глаза закрытыми, боясь их открыть. Боюсь увидеть, как человек, которого я должен был защищать и лелеять, нагибается, используемый и истекающий моей спермой. Я перевел дыхание на трясущихся ногах. Когда я осторожно выхожу из нее, она не двигается, просто лежит, прижавшись щекой к матрасу, интимно обнаженная. Она выглядит душераздирающе уязвимой. Я знаю, что должен уйти, просто уйти, не затягивать этот опыт дольше, чем необходимо. Но мне физически неловко оставлять ее в таком состоянии. Поэтому, не говоря ни слова, я осторожно опускаю платье и целую ее в плечо. Я сразу же иду в гараж и бью по боксерской груше, пока мои костяшки не становятся сырыми и кровоточащими. Затем я бью по ней еще. 1. you broke me first — Tate McRae Глава 13 Удача Эффи Я убью его. Я убью его, блядь..1 Я накидываю на себя одежду, которую нашла на полу после того, как вчера вечером порылась в чемодане и оставила все так, как будто взорвалась бомба. Прежде чем топать вниз по лестнице, я вижу на прикроватной тумбочке коробочку с лавандой. Я думала, что не смогу разозлиться еще больше, но я ошибалась. Я подхватываю ее, кипя от ярости, и выбегаю за дверь. Когда я выхожу на улицу, Финн уже распахнул дверь сарая в переоборудованный гараж и, как он делал всю эту чертову ночь, бьет по подвешенной боксерской груше. Солнце уже поднялось над линией деревьев. Утренний туман еще держится за ягодные поля. Он не слышит меня, когда я подхожу к нему сзади. Он двигается легко и плавно, с мышц его спины капает пот. Каждый удар излучает мощь, и я с трудом сдерживаю вздох. Только в этот момент, наблюдая за тем, как напрягаются сильные мускулы его рук, я понимаю, сколько гнева и жестокости он держал в себе и выплеснул на мешок. Я зову его по имени. Он не отвечает, и я повторяю попытку, повышая голос. Довольная, я срываю одну из своих планок и бросаю ее ему в затылок. "Твою мать…" Он поворачивается, потирает затылок и достает микронаушник. Его хмурый взгляд тает, когда он понимает, что это я. А вот моя — нет. "Мало того, что я не спала пол ночи от звуков твоих ударов, так тебе еще пришлось просыпаться на рассвете, чтобы продолжить и нарушить то немногое, чтобы я смогла выспаться?" Он опускает подбородок и высовывает язык, чтобы засосать нижнюю губу под зубы. Он смотрит на меня горячим взглядом, который заставляет меня съежиться. Он тяжело дышит через нос, а его глаза голодно блуждают по мне. Я не могу отрицать, что мое собственное дыхание становится неглубоким под тлеющей тяжестью его взгляда. "Ты слышала…" "Ты… это моя рубашка?" Он наклоняет голову в сторону, приподнимает бровь, и на его лице появляется любопытство. Я в ужасе опускаю глаза, по щекам пробегает жар. Должно быть, в гневе я нечаянно набросилась на него. "Не меняй тему". Он бросается вперед, как голодный хищник, но останавливается, и мои глаза блуждают по его телу. Его татуированная грудь вздымается и опускается, пот струйками стекает по рельефному прессу. Черные чернила, дугой пересекающие диафрагму, пишут VULPES — прекрасный контраст с его бледной кожей. Кельтские узлы закручиваются и разворачиваются в форме лисьей головы на его грудной кости, а остальная кожа украшена множеством более мелких татуировок в традиционном стиле. Я сжимаю в руке маленькую коробочку и бросаю ее к его ногам. "И что это за дерьмо? План Б? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе засунуть в меня свой член и рисковать тем, что у меня будут бегать маленькие лисята, если я не буду принимать противозачаточные?" Он смотрит на нее, но не берет в руки, тяжело сглатывая. Он смотрит на меня одновременно сердитым и извиняющимся взглядом, как будто злится, что я не приняла его подарок, но огорчается, что он посчитал это необходимым. "Я не знал". "Конечно, не знал, потому что ты не удосужился спросить". Моя кровь закипает, температура поднимается вместе с голосом. Прошлая ночь была ужасной, говорю я себе, пытаясь вспомнить, как дышать. У меня все еще болит, потому что, несмотря на то, что я сказал в "Дене", это совсем не мало. Напротив, еще задолго до вчерашнего вечера. Момент, о котором я думала годами, как о неосязаемой фантазии, разрушенной тем гребаным бардаком, в котором мы находимся. Я говорила всерьез то, что сказала вчера вечером. Я не хотел видеть его лицо. Но не по той причине, по которой он думает. Я не хотела видеть извинения в его глазах, потому что я не готова его простить. Я не прощаю его. Он причинил мне столько боли, а я все равно приползаю за новой. Может быть, он прав, и мне нравится боль. Будь то боль в виде лопатки в его руке или эмоций в его глазах. Может быть, мне нужны жжение, ожог и боль, чтобы почувствовать нечто большее, чем холодная отстраненность, которой пропитана моя повседневная жизнь. Я знала, что если он будет трахать меня лицом к лицу, то попытается меня поцеловать. И я позволю ему. И какая бы надежда ни мелькнула на его губах, все станет гораздо хуже. "Тебе идет". Он щелкает подбородком по моему костюму с волчьей ухмылкой. У меня такое чувство, что он намеренно пытается меня раззадорить, чтобы не думать о том, что он слишком хотел намочить свой член, чтобы спросить о защите. "Ты, блядь, изнуряешь меня, ты знаешь об этом?" Я стягиваю рубашку через голову и бросаю в него. У него отпадает челюсть и раздуваются ноздри, когда он окидывает взглядом мой тонкий бюстгальтер. "Я подобрала ее случайно. Я мог бы заметить, если бы выспалась прошлой ночью". Он закатывает рубашку, и я замечаю кровь, просочившуюся сквозь ленту вокруг его лодыжек. "Ты можешь брать мои рубашки в любое время. Что мое, то твое, женщина". "Спасибо за предложение, но это больше не повторится. А теперь я возвращаюсь в постель, а ты найди себе занятие, которое не будет звучать так, будто через пол прорывается гребаная армия носорогов". Он зовет меня вслед, когда я ухожу: "В следующий раз сними лифчик, и я уверен, что твоя плоть будет развлекать меня долгое время". И тут злобный стук кулака по коже возобновляется. Возможно, мне следовало убить его.