– Мне нравится быть с тобой. Нравится все, чем мы занимаемся. Он хмурится еще больше. – Персефона, если бы я не был готов дать все, что тебе нужно, то не стал бы спрашивать. Я не хочу. Я правда не хочу. Это слишком неправильно, слишком пошло даже для нас. Понимаю, что крайне лицемерно требовать от Аида, чтобы он не сдерживался со мной, а потом самой поступать точно так же, но мне кажется, тут все иначе. Так и есть, все иначе. Пока я продолжаю бороться с собой, Аид садится и сажает меня к себе на колени. Моя спина прижата к его груди, а ноги разведены по бокам от его бедер. Совсем как в тот раз, когда он заставил меня кончить, а потом я скакала на нем у всех на глазах. В ту же ночь, когда зародилась фантазия, которую я теперь боюсь озвучивать. Запустив руку мне в трусики, Аид обхватывает меня ладонью и вводит два пальца. А потом замирает, пригвоздив меня к месту. – Ты напряжена, маленькая сирена. Нахлынули воспоминания? – Нет, конечно. Почему ты так говоришь? – Я быстро тараторю, а голос звучит так хрипло, что моя напускная храбрость выглядит совершенно неубедительной. Он целует меня в шею и двигается к уху. – Расскажи мне. – Не хочу. – Думаешь, я стану тебя осуждать? Дело не в этом. Я всхлипываю, когда он, согнув пальцы, ласкает меня внутри. И вот так просто правда слетает с моих губ. – Мне не хочется делать то, чего не хочешь ты. Он надолго замирает, а потом усмехается, уткнувшись в мою кожу. – Я той ночью задел тебя за живое, да? – Еще одно восхитительное прикосновение пальцев. Он урчит мне в ухо: – Скажи. Расскажи, что за фантазия не выходит у тебя из головы после той вечеринки. Мое сопротивление рушится. Я закрываю глаза. – Я хочу быть на сцене. Не в темном углу с тобой. А прямо в центре внимания, пока ты будешь трахать меня при всех. Где ты овладеешь мной и сделаешь своей у всех на глазах. Он продолжает поглаживать мою точку G. – Неужели было так сложно? – Да. – Я сжимаю его запястье, но даже сама не могу толком сказать, пытаюсь ли тем самым оттолкнуть его или не дать ему убрать руку. – Я знаю, что ты не любишь быть у всех на виду. – М-м-м. – Он покусывает мочку моего уха. Затем надавливает ладонью на клитор. – Думаешь, я хоть в чем-то тебе откажу, пока ты моя? Черт возьми, я дам тебе все, маленькая сирена. У меня нет слов, но ничего страшного, потому что у него их, судя по всему, хватит на двоих. Аид продолжает двигаться неспешно, размеренно пробуждая во мне наслаждение, все сильнее и сильнее, будто у нас предостаточно времени. Но время – единственное, чего у нас нет. Свободной рукой он стягивает бретельки платья с моих плеч и позволяет ему опуститься к моей талии. Отчего-то мне кажется более эротичным, что он трахает меня пальцами, пока я полураздета, а не обнажена полностью. Аид всегда знает, что приносит мне самое сильное удовольствие, и никогда не прочь воплотить это в реальность. – Я нагну тебя над креслом и задеру твою юбку, чтобы все увидели твою маленькую, жаждущую внимания киску. Раскрою тебя пальцами. – Да, – вскрикиваю я. – Я дам тебе это, любимая. Я дам тебе все. – Он мрачно усмехается. – Хочешь знать правду? – Да. – Я тоже буду кайфовать, воплощая эту фантазию. – Он вводит в меня третий палец. – Если захочу раздеть тебя догола и трахать, пока ты не начнешь молить о пощаде, то именно так и сделаю. Потому что это доставит мне удовольствие. Потому что ты испытаешь от этого кайф. Потому что я дам тебе все, что ты только попросишь. Ты понимаешь? – Да. – Вот оно. Непостижимая для меня причина, почему его темная угроза была для меня такой многообещающей. Я должна была знать, что он поймет, а не сомневаться в нем. Аид подхватывает меня и перекидывает через подлокотник дивана. Задирает подол платья и спускает трусики на бедра. – Не двигайся. – Он уходит на пару мгновений, затем раздается шуршание пакетика с презервативом. А потом он сантиметр за сантиметром входит в меня. В таком положении мои мышцы туже обхватывают его, а трусики не позволяют шире развести бедра. Это самый легкий бондаж[4], который только можно себе представить, но он в тысячу раз усиливает возбуждение. Сжав пальцами мои бедра, Аид начинает движения. Я, что есть сил, стараюсь ухватиться за подушку, но пальцы скользят по кожаной обивке, никак не находя опору. Аид не медлит. Подняв меня и прижав спиной к своей груди, одной рукой он сжимает мне горло, а вторую опускает вниз и надавливает на клитор. Каждое движение рождает восхитительное трение, заставляя меня взлетать на новые высоты. Его голос звучит так низко, что я скорее чувствую его телом, а не воспринимаю на слух. – Твоя киска принадлежит мне, и я могу делать с ней все, что пожелаю. На публике. Наедине. Где только захочу. Точно так же и ты, маленькая сирена, тоже моя. – Если я твоя… – И это правда. Я, без сомнений, принадлежу ему. Не сумев совладать с дыханием, я еле выговариваю следующие слова: – Тогда и ты тоже мой. – Да. – Его грубый голос раздается возле моего уха. – Черт, да, я твой. Я сильно кончаю, извиваясь под его ладонью и на члене. Аид снова наклоняет меня над диваном и кончает, совершив несколько грубых толчков. Он выходит, но я едва успеваю заметить, что больше не чувствую его спиной, как он возвращается и берет меня на руки. После ночи, когда мы впервые побывали на зимнем рынке, я прекратила делать вид, будто возражаю, чтобы он носил меня на руках. Мы оба знаем, что это не так, потому что мне эти моменты нравятся так же сильно, как и ему. Он идет в комнату, которая стала нашей спальней, и ставит меня на ноги. Я перехватываю его запястье, пока он не успел по обыкновению потянуться к выключателю. – Аид? – Да? Желание опустить взгляд, оставить этот вопрос оказывается почти непреодолимым, но после того, как он потребовал от меня быть честной и уязвимой перед ним, я могу лишь потребовать того же в ответ. Смотрю ему в глаза. – Не выключай свет. Пожалуйста. Он замирает, мне кажется, даже перестает дышать. – Тебе не понравится. – Я бы не стала просить, если бы не хотела этого. – Знаю, что стоит перестать настаивать, но ничего не могу с собой поделать. – Неужели ты не веришь, что я не отвернусь? Он делает судорожный вздох. – Дело не в этом. А кажется, что в этом. Но озвучив эту мысль, я поставлю его в ужасное положение. Я хочу, чтобы он доверял мне так же, как хочет, чтобы доверяла ему я. Принуждением я этого не добьюсь. Я неохотно отпускаю его запястье. – Ладно. – Персефона… – Он колеблется. – Ты уверена? В груди что-то трепещет – что-то своей легкостью и зыбкостью похожее на надежду, но отчего-то сильнее ее. – Да, если тебя это устраивает. – Хорошо. – Его руки тянутся к пуговицам рубашки и замирают. – Хорошо, – повторяет он. И медленно, мучительно медленно начинает снимать с себя одежду. Я велю себе не смотреть, но не могу не упиваться его видом. Я дотрагивалась до его шрамов, но при свете их вид едва не повергает в ужас. От той опасности, в которой он оказался, боли, которую пережил, у меня перехватывает дыхание. Ожоги покрывают почти весь его торс и переходят на правое бедро. На ногах тоже видны шрамы, но отнюдь не такие, как на спине и груди. Зевс сделал это с ним. Этот ублюдок убил бы маленького ребенка, как убил и его родителей. От желания обнять этого человека и защитить мой голос становится пылким. – Ты прекрасен. – Не лги мне. – Я серьезно. – Тянусь и осторожно прижимаю ладони к его груди. Я уже множество раз прикасалась к нему в этом месте, но сейчас впервые вижу его целиком. В глубине души я гадаю, что случилось с ним за годы, прошедшие после пожара, отчего он стал так усердно скрывать себя даже во время секса, и бурлящее во мне желание защитить его становится сильнее. Я не могу исцелить его шрамы – ни внутренние, ни внешние, но, конечно, могу чем-то ему помочь. – Для меня ты прекрасен. Шрамы – часть твоей красоты, часть тебя. Они рассказывают о том, что ты пережил, о твоей силе. Этот ублюдок пытался убить тебя, когда ты был ребенком, но ты выжил. Ты победишь его, Аид. Победишь. Он отвечает тенью улыбки. – Я не хочу его побеждать. Я хочу его смерти. Глава 21. Аид Просыпаюсь, держа Персефону в объятиях. Первый миг пробуждения и тепло ее тела стали любимой частью дня. Вопреки ее словам в первую ночь, она все же любит обниматься, и, в каком бы положении мы ни засыпали, всегда умудряется прижаться ко мне в темноте. Снова и снова, каждую ночь, которую мы проводим в моей постели.