Будь я оптимистом, то воспринял бы это как знак чего-то большего. Но я-то знаю. Ей нравится, чем мы занимаемся вместе. Даже я ей в какой-то степени нравлюсь. Но мы вместе лишь по той причине, что идем параллельными путями к мести Зевсу. И, как только цель будет достигнута, этому настанет конец. Мы не настолько глупы, чтобы поверить, что прошедшие несколько недель не были затишьем перед бурей. Все считают, что Зевс действует громко и стремительно, но так он поступает, чтобы отвлечь внимание от того, что делает втихаря. Уже три недели он появляется на вечеринках и делает вид, будто ничего не произошло. Деметра не стала открыто исполнять свою угрозу, но поставки в нижний город заметно сократились. Если бы мы не потратили многие годы на подготовку к чему-то подобному, мои люди сейчас бы пострадали. Всему виной гордость. Смахиваю золотистые волосы Персефоны с ее лица. Будь я хорошим человеком… Но я не такой. Сам встал на этот путь и пройду его до конца. Ее желание разыграть фантазию, которую я описал ей в ту ночь, должно привести меня в восторг. Возможно, чтобы заставить Зевса действовать, недостаточно того, что она меня трахает, но каждый раз, когда она скачет на моем члене у всех на глазах, мы приближаемся к этой точке. Каждый раз, когда люди распускают слухи о том, что видели у меня в игровой комнате, ее ценность в глазах Зевса уменьшается. Гениальный ход, чего не скажешь о причинах, побудивших меня его совершить. Она хочет этого. А я хочу дать ей желаемое. Для меня этого достаточно. Персефона шевелится и, отрыв карие глаза, улыбается. – Доброе утро. Глухой удар в груди, который в ее присутствии случается все чаще и чаще. Я не могу удержаться от ответной улыбки, хотя скорее мне хочется убраться к чертям из этой кровати и идти, не останавливаясь, пока не возьму себя в руки. Если я прежде не испытывал таких чувств, это не значит, что я не осознаю, что происходит. Я влюбляюсь в нее. Возможно, если отстранюсь сейчас, то успею спасти себя, но уже не уверен. В любом случае это не имеет значения. Я не остановлюсь, пока не буду вынужден, и неважно, сколько боли испытаю, когда все закончится. Снова глажу ее по волосам. – Доброе утро. Персефона прижимается ближе и кладет голову на мою усеянную шрамами грудь, будто их вид не вызывает у нее отвращения. Кто знает? Может, и не вызывает. Хотя она такая одна. Как-то раз во время отношений в юности я обнажился перед партнером, и его реакция оказалась достаточно сильной, чтобы гарантировать, что я не сделаю этого больше никогда. Возможно, другие мои партнеры оказались бы более доброжелательными, но я не дал им шанса. Такого, какой даю сейчас ей. – Все в порядке? – Ее рука подрагивает, будто Персефона хочет прикоснуться ко мне, но потом заставляет себя опустить ее мне на поясницу. С уважением относится к тому, что мне по-прежнему очень трудно лежать в утреннем свете, выставив шрамы на виду. – На этой неделе ты почти ничего не говорил о линиях поставки и прочем. Медленно выдохнув, стараюсь расслабиться. Сам не знаю, чего хочу: чтобы она прикасалась ко мне или не прикасалась. Видимо, во всем, что касается этой женщины, я вообще ни черта не знаю. И чуть ли не испытываю облегчение от возможности сосредоточиться на проблемах, которые решаю за пределами этой спальни. – Мы в режиме ожидания. Запасы сокращаются, но мы были готовы к этому. Зевс даже не приблизился к нашим границам. Она напрягается. – Я не могу поверить, что моя мать может быть так жестока. Мне так жаль. Я правда думала… – Она невесело смеется. – Я не знаю, о чем думала в ту первую ночь. Что никто не хватится меня, если исчезну? Оглядываясь назад, полагаю, что это было недальновидно. – Дело не столько в том, что это было недальновидно, а в том, что ты была напугана и спешила действовать. – Но я достаточно хорошо знаю Персефону и понимаю, что для нее действия без плана сродни непростительному прегрешению. – Просто это означает, что ты человек. Люди порой пугаются и убегают. Не нужно корить себя за это. Она шумно выдыхает, но ее мысли по-прежнему сосредоточены на чем-то вне этой комнаты. – А мне непозволительно быть человеком. Особенно, когда мое будущее висит на волоске. Но даже в этом случае я должна была думать не только о себе. – Значит, мы опять к этому возвращаемся. Я заключаю ее в объятия и прижимаю к себе. – Ты доверяешь мне, Персефона? – Что? – Она поворачивает голову, чтобы увидеть мое лицо, и хмурит темные брови. – Что это за вопрос? – Справедливый вопрос. – Я стараюсь не задерживать дыхание, пока жду ее ответ. Слава богам, она не заставляет меня долго ждать. Персефона кивает, став вдруг серьезной. – Да, Аид. Я доверяю тебе. Щемящее чувство в груди становится сильнее. Кажется, будто мое сердце пытается прорваться сквозь окаменевшую ткань и добраться до нее. Черт, я стремительно приближаюсь к тому состоянию, чтобы вскрыть грудную клетку и вытащить оттуда сердце, чтобы подарить его ей. Что со мной не так, черт возьми? Она уедет. Всегда собиралась уехать. Я никогда не думал, что, уходя, она заберет с собой мое израненное сердце. – Аид? Моргнув, я гоню прочь это озарение. – Если ты доверяешь мне, то поверь, что никому не удалось бы справиться с ситуацией лучше, чем это делаешь ты. Она опять хмуро смотрит на меня. – Все не так просто. – Нет, именно так просто. – Не получится, просто настояв на этом, прогнать все мои сомнения. Я посмеиваюсь. – Я бы не стал этого делать, даже если бы мог. Мне нравится, когда ты упрямишься. Персефона перекидывает ногу мне через бедра и садится верхом. Ее волосы растрепаны, а тело освещено струящимся сзади приглушенным утренним солнцем, что проглядывает сквозь шторы, и оттого она похожа на какую-то весеннюю богиню, теплую и земную. Она смотрит мне в глаза. – И, раз уж мы заговорили о доверии, я хочу поговорить о средствах предохранения. – Она сидит неподвижно, будто не замечает, как мой член возбуждается под ней. – А именно о том, что я хочу перестать ими пользоваться. У меня перехватывает дыхание. – Ты не обязана это делать. – Я знаю, Аид. С тобой не обязана делать то, что не хочу. Она так легко говорит об этом, что у меня возникает чувство… Она попросту заставляет меня испытывать чувства. Много чувств. Я осторожно опускаю ладони ей на бедра. – Я регулярно прохожу обследования. Она кивает, будто ничего другого не ожидала, и верит мне на слово. Ее абсолютное доверие слегка ошеломляет меня. Персефона накрывает мои ладони своими. – А я не была ни с кем с тех пор, как рассталась с бывшей девушкой, а после нее тоже проходила обследование. А еще использую противозачаточные – внутриматочную спираль. – Ты не обязана это делать, – повторяю я. Сейчас мне больше всего на свете хочется оказаться в ней без преград, но в то же время я не хочу, чтобы она соглашалась на то, к чему не готова на сто процентов. Но и впрямь уже стоило бы знать Персефону. – Аид. – Она не двигается. – Ты не хочешь? Ничего страшного, если нет. Я знаю, что вопрос контрацепции связан с доверием, и если тебе некомфортно, то все нормально. Честное слово. Мгновение я просто потрясенно смотрю на нее. Когда кто-то в последний раз принимал во внимание мой комфорт? Не знаю. Понятия не имею, черт побери. В прошлом, когда я был с партнерами, то всегда брал на себя доминирующую роль, был ответственным за организацию и проведение действа. Мне нравится эта роль, нравится, когда мне подчиняются, но я не осознавал, насколько устал от этого, пока Персефона не дала мне малейший повод задуматься. Она снова хмурится. – О боги, я переступила черту? Прости. Забудь, что я сказала. Я сильнее сжимаю ее бедра, пока она не успела слезть. – Погоди. Дай мне минутку. – Сколько угодно. – Она отвечает так робко, что я чуть не смеюсь. Наконец, я беру себя в руки. – Думаю, мы на одной волне, – медленно отвечаю я, следя за ощущениями. – Если в какой-то момент ты передумаешь, мы продолжим пользоваться презервативами. – Если ты передумаешь – тоже. – Она одаривает меня радостной улыбкой и, схватив за запястья, опускает мои ладони себе на грудь. – Когда лучше начать, если не сейчас? – Не поспоришь. Она поднимает брови. – Правда? Ты совсем не станешь спорить? Какое разочарование. Я обхватываю ее шею и притягиваю к своим губам. Как бы мне ни нравилось обмениваться с ней остротами, сейчас я не в настроении. Степень ее доверия потрясает меня с силой, к которой я не готов. Это не обманчивая простота, с которой мы открыли друг другу правду. Она верит на слово, что сейчас находится в безопасности со мной. Персефона тает у меня на груди, охотно отвечая на поцелуй. Потянувшись ей за спину, я сжимаю ее ягодицы и слегка приподнимаю, чтобы мой член оказался прямо у ее входа. Застыв совершенно неподвижно, я даю ей достаточно времени, чтобы передумать. Но мне пора понимать, что к чему. Она встала на этот путь и готова рьяно ринуться вперед в точности, как поступает во всем остальном. Она медленно вращает бедрами, вводя внутрь головку члена. Наклонившись, Персефона шепчет мне на ухо: – Ощущения такие развратные, правда? Ты так сильно возбужден, это сводит меня с ума. Она вновь вращает бедрами. – Поговори со мной, Аид. Скажи, как приятно меня чувствовать. Мне нравится, когда ты шепчешь возбуждающие непристойности мне на ухо, находясь во мне. Мне это тоже нравится. Я опускаю ладони на ее задницу и поглаживаю местечко, где округлость ягодиц переходит в заднюю часть бедра. – Ты такая тугая и влажная, маленькая сирена. Мне кажется, тебе нравится быть развратной.