В двух кварталах мы видим невзрачный черный седан, притаившийся между двух зданий. За рулем – непривычно серьезный Дионис. Гермес садится на переднее сиденье, а я проскальзываю назад. Он смотрит на меня в зеркало заднего вида и качает головой. – Черт побери, похоже, Гермес все же была права. – Оплату приму наличными. – Кажется, она просто на автомате повторяет их привычные беззлобные шутки, мыслями уносясь далеко отсюда. – Поехали. Когда мы проезжаем через нижний город и приближаемся к Кипарисовому мосту, паника подступает к горлу. Давление барьера на этот раз ощущается гораздо слабее, он едва заметен. Потому что Аид пригласил меня в нижний город. Я дрожу, но борюсь с порывом обнять себя руками. Сердце сжимается, когда мы оставляем нижний город позади. Теперь нет пути назад. А может, никогда и не было. Я рассчитываю, что меня повезут на запад к дому матери, но вместо этого они сворачивают на север. Что-то не так. Я наклоняюсь вперед между сиденьями. – Куда мы направляемся? – Везем тебя к матери. Она в башне Додона, вместе с остальными. Я бросаюсь на Гермес, пока она не успевает пошевелиться, и хватаю ее рукой за горло. – Ты обманула меня. Дионис даже не сбавляет скорость. Он едва удостаивает нас взглядом. – Не ссорьтесь, детишки. Мне бы очень не хотелось разворачивать машину. Гермес закатывает глаза. – Ты идиотка, которая не выяснила больше подробностей. Ты предложила сделку. Твоя мать согласилась. Я просто передаю послания, а теперь еще и посылку. Сядь, пока не покалечилась. Вместо этого я сильнее сжимаю руку. – Если это обман… – Что ты сделаешь, Персефона? Убьешь меня? – Гермес издает безрадостный смешок. – Можешь попробовать. Это в точности повторяет слова Аида. О том, что Зевс попытается забрать меня и уничтожить нижний город. Первое из-за моих действий не имеет значения. А последнего я как раз стараюсь избежать. Черт возьми, Гермес права. Я сама попросила. И не имею права угрожать или вставать в позу только потому, что все происходит не совсем так, как я ожидала. И хотя я понимаю это, мне все же требуется неожиданно много усилий, чтобы разжать пальцы и отпустить ее. – Мне нужно, чтобы он выжил. – Я не собиралась говорить это вслух. Возможно, Аид им небезразличен, но мне они не друзья. Я не могу им доверять. Наконец Гермес смотрит на меня. – Похоже, ты прекрасно справляешься. Не могу понять, язвит она или нет. Предпочитаю принять слова за чистую монету и позволить им придать мне сил, в которых я отчаянно нуждаюсь. Улицы вокруг нас быстро становятся роскошными. За последние несколько лет все отремонтировали. Это говорит лишь о том, как сильно в верхнем городе заботятся о внешнем облике и как мало о содержании. Компании остаются прежними, работающие в них люди – тоже (по крайней мере, пока их не вытеснят с рынка). Сколько из них в итоге оказываются в нижнем городе? Мне стыдно, что я была так зациклена на себе, не обращая внимания на то, что должна была заметить. Дионис подъезжает к башне Додона и останавливается. Когда я смотрю на Гермес, она лишь пожимает плечами. – Я просто шутила, когда сказала, что доставляю посылки. Ты заключила сделку, поэтому должна войти туда самостоятельно. Ты верно сказала: восприятие имеет значение. – Я знаю, – говорю я еле слышно. Хоть и не извиняюсь за то, что набросилась на нее. Она ни на чьей стороне, только на своей собственной, но, даже все понимая, я не могу не обвинить ее в этом. Аиду бы не помешали союзники, а теперь, когда он оказался в беде, они с Дионисом бросили его. Со стороны может показаться, что я сделала то же самое, но все, что я делала с того момента, как отправила Гермес с посланием к матери, я делала ради него. Выхожу из машины и смотрю на стоящий передо мной небоскреб. Он выше всех зданий в округе, будто Зевсу необходимо физическое воплощение собственной власти, напоминание всем в городе, на что он способен. Чувствую, как верхняя губа морщится в отвращении. Ничтожество. Он ребенок, готовый закатить истерику и учинить бессчетные разрушения, если не добивается своего. После всего, что произошло, мне меньше всего на свете хочется встречаться лицом к лицу с ним и блистательной толпой его лакеев, но я сама напросилась. И готова заплатить эту цену, чтобы избежать войны. Не позволю себе отступить, не успев даже выйти на поле битвы. Кажется, будто поездка в лифте длится тысячу жизней. В последний раз я была здесь чуть больше месяца назад, когда сбежала от Зевса и будущего, которое они с моей матерью уготовили мне без моего согласия. Прилагаю массу усилий, чтобы контролировать выражение своего лица. Рядом с Аидом я от этого отвыкла. С ним я чувствую себя в безопасности, мне не приходится лгать ни словами, ни лицом, чтобы облегчить себе жизнь. Вот еще одна причина, за что я его люблю. Боги, я люблю его, но если все пойдет не так, то у меня не будет шанса сказать это вслух. Хотя нельзя сказать, что он говорил, будто чувствует то же самое. Мы очень осторожно обходили любые разговоры о чувствах, но я не могу выбросить из головы то, о чем мы говорили, когда давали клички щенкам. Он бы не стал рисовать иное будущее, в котором мы были другими людьми, если бы не испытывал такие же чувства. Не назвал бы меня любимой. Теперь слишком поздно об этом беспокоиться. Нужно отбросить эти мысли в сторону. Не стоит пытаться плавать с акулами, если не можешь полностью сосредоточиться на том, как не лишиться при этом конечности. Когда двери лифта открываются, я в последний раз делаю глубокий вдох и расправляю плечи. Игра началась. Комната полна людей, одетых в элегантные смокинги и сверкающие платья всех цветов радуги. Очередная вечеринка. Возникает ощущение, будто они находились в этой комнате все время, что меня не было, пойманные в ловушку искаженной реальности, в которой вечеринка никогда не заканчивается. Наряды немного отличаются, сегодня платья более ярких цветов, чем в последний раз, но люди все те же. Ядовитая атмосфера в зале та же. Все, черт возьми, одно и то же. Как они могут веселиться, когда на горизонте столько смертей? В венах вскипает ярость, притупляя остатки тревоги и затянувшуюся нерешительность. Возможно, этим людям плевать, каковы будут последствия их решений для тех, кто не вхож в их круг, но мне не наплевать. Выхожу из лифта, платье с каждым шагом скользит вокруг ног. Каждый раз, когда я оказывалась в этом зале, мне было никак не избежать явного дисбаланса сил. Они были сильны. Я – нет. Конец истории. Теперь все иначе. Я не просто одна из дочерей Деметры. Я Персефона и люблю властителя нижнего города, вселяющего ужас. Для них он все равно что король самой преисподней, повелитель мертвых. Вижу свою мать, увлеченную беседой с Афродитой. Они стоят, наклонив друг к другу головы, и тихо разговаривают. Я иду к ней. Но успеваю сделать лишь два шага, как по залу разносится голос. – Моя невеста возвращается. По спине бежит ледяной пот, но я смотрю на Зевса, сохраняя невозмутимое выражение лица. Он широко улыбается, будто и не угрожал мне снова и снова, чтобы выманить обратно в верхний город. Будто последние пять с лишним недель я не спала с его врагом. Будто все собравшиеся в зале не знают всей этой правды. Люди расступаются, когда я шагаю вперед. Нет, не расступаются. А спотыкаются, спеша отойти и освободить мне путь. Я не обращаю на них внимания. В этот миг они не стоят его. Сейчас в этом зале важны только два человека, и мне придется столкнуться с Зевсом, прежде чем я смогу приблизиться к своей конечной цели. Я встаю вне досягаемости для него и указываю на себя взмахом руки. – Как видите, вернулась невредимой. – Невредимой, но не сказать, что нетронутой. – Он говорит достаточно тихо, чтобы слышала только я, но улыбается так широко, будто я обещала ему звезду с неба, а затем говорит громче: – И впрямь хороший день. Пора отпраздновать. – Он подходит быстрее, чем я ожидала, и, обняв рукой за талию, крепко прижимает к себе. Я изо всех сил стараюсь не вздрогнуть. Зевс властно машет рукой и сжимает меня еще крепче. – Улыбнись в камеру, Персефона. Непринужденно улыбаюсь, когда мелькает вспышка, а в груди щемит от мысли, что утром Аид всюду увидит этот снимок. У меня не будет возможности объясниться, не будет шанса сказать ему, что я делаю это ради него, ради его людей. Зевс проводит ладонью по моему боку, хотя корсет служит барьером, который будто бы держит его на расстоянии. – Ты была плохой девчонкой, Персефона. Мне противна его интонация. Он говорит, как с ребенком, которого нужно воспитать, хотя похоть в его глазах противоречит такому впечатлению. Я собственноручно убью Зевса, но не дам ему затащить меня в постель, однако, сказав ему это сейчас, поставлю свои цели под удар. Поэтому я улыбаюсь ему лучезарной и приторно милой улыбкой. – Думаю, при должном покаянии мне многое можно простить. Вы не согласны? Похоть в его глазах разгорается еще сильнее, и у меня болезненно сводит живот. Он сжимает мое бедро, впиваясь в него пальцами, будто хочет сорвать платье. Но, в конце концов, отпускает меня и делает шаг назад. – Поезжай в дом своей матери и жди там. Мои люди заберут тебя, когда все закончится. Я изо всех сил стараюсь сохранить улыбку на лице и опустить взгляд, как хорошая послушная будущая жена. Подозреваю, что он отправит кого-то следить за мной до дома матери, и на этот раз обойдется без окутанного страхом побега к реке Стикс. Так даже лучше. Мне как раз и нужно попасть в дом матери. Мама видит, как я подхожу, и облегчение на ее лице выглядит вполне правдоподобным. Ей не все равно. Я никогда в этом не сомневалась. Во всем виноваты ее гордость и тщеславие. Она крепко обнимает меня. – Я так рада, что ты в безопасности. – Я и не была в опасности, – бормочу я. Она отстраняется, но не убирает руки с моих плеч. – Где твоя сестра? Я отвечаю ей так же тихо. – Она решила остаться. Мама прищуривается. – Пора домой. Туда, где мы беспрепятственно сможем поговорить. Мы еще никогда не уходили с вечеринки в такой спешке. Едва смотрю на присутствующих. Важно лишь то, как они поведут себя в грядущем противостоянии. Без моего вмешательства они все поддержат Зевса, а не Аида. Я не могу этого допустить. Аид сильнее кого бы то ни было, но даже ему не под силу в одиночку выиграть войну против всех Тринадцати. Я позабочусь о том, чтобы ему не пришлось этого делать. Мама нарушает молчание, только когда мы благополучно подъезжаем к дому и поднимаемся на лифте на самый верх. Едва за нами захлопывается дверь, она резко поворачивается ко мне. – Что значит, она решила остаться? – Эвридика в безопасности в нижнем городе. Или будет в безопасности, если у нас все получится. Мама смотрит на меня, будто впервые видит.