Прохор, оставив Михаила Ожеровского с заложниками в гостиной, стремглав рванул наверх. Он забежал в кабинет прокурора и замер на пороге. Токмаков, раздетый до трусов, был плотно привязан к креслу. Прерывисто и часто втягивая воздух разбитым окровавленным носом, он в страхе смотрел на стоявшего рядом Даниила Меллина. Чуть дальше, возле маленького неприметного сейфа, присел Вячеслав Маслов, который задумчиво водил рукой по металлическому корпусу хранилища. — Вы какого **я вообще творите?! — заорал на них в бешенстве Мечников. — А что? — вскинул брови Меллин и кивнул на израненного Токмакова. — Тебе его жаль, что ли? Ты забыл, кто он? И что мы здесь из-за него? — Причем тут это… нахрена вы его связали и… Он задержал взгляд на длинном окровавленном кухонном ноже, в руке Меллина. Затем взглянул на Маслова — тот не обращая внимания на пытки прокурора, деловито ковырялся с замком отливающего тусклыми бликами металлического сейфа. — «Алекс-3»! — рявкнул Прохор. — Вы че, его пытаете?! Мечников застыл, потрясенно глядя на Даниила. — Да, — небрежно бросил тот и пожал плечами, — мы с «Алексом-2» решили… — Это ты решил, а я лишь не стал тебе мешать, — не оборачиваясь, поправил его Маслов. — Ла-адно, — со смешком, протянул Меллин и кивнул шокированному Прохору, — это я решил, что неплохо бы получить какое-то материальное вознаграждение за наши… хм… за наши труды, а также тяготы и лишения, которые мы терпим по вине этой козлины. В голосе Меллина слышалась елейная шутливость. Было что-то неуловимо жуткое в его насмешливом и пренебрежительном отношении ко всему происходящему. Что-то такое, что Мечников не мог объяснить, но уже почувствовал, что он зря, очень-очень зря, предложил Дане участвовать в своей борьбе за справедливость. — Вознаграждение? — тихо переспросил Прохор, приближаясь к Дане. — Ты вконец рехнулся?! Мы здесь не ради бабла, «Алекс-3». — Ну, это ты у нас народный мститель и жертва не разделенной любви, — издевательски хмыкнув, бросил Даня. — И даже если ты заставишь полицию искать убийцу твоей девахи, то что получим мы, а?! Что нам воздастся за риск получить пожизненный срок или быть убитыми крутыми парнями из спецназа ФСБ? Даня картинно развел руками. — А?! Алекс-1? Нам то что перепадёт? Слова благодарности?! Даниил противно засмеялся. А Мечников не нашел, что сказать. Он быстро обернулся на Славу, но молчание Маслова подтверждало, что он согласен с мышлением Меллина. Эти двое, а может и братья Ожеровские тоже, явно желают получить свою, выгодную для них мотивацию. И Прохор понял, что сейчас, здесь, он должен им это предоставить — более весомый и значительный повод быть с ним заодно, поддерживать его, оставаться здесь и слушаться его, как лидера. — Чёрт с вами, — махнул он рукой, — но поделим все поровну. — Я знал, что ты достаточно умен, чтобы не ограничиваться лишь бессмысленным требованием отыскать убийцу своей девчонки, — по голосу Меллина слышно было, что он довольно улыбается, — Нам нужен код от сейфа, а эта седовласая падаль не желает нам его называть. — Вы не понимаете… — сдавленно рыдая, произнес Вацлав и умоляюще взглянул на Прохора. — В этом сейфе… В нём бумаги, которые… никто не должен видеть. — Какие-то твои коррупционные схемки, гнида воровская?! — с презрением спросил Прохор. Но Токмаков тяжело покачал головой и страдальчески всхлипнул. Из рассеченной брови и разбитой скулы на волосатую грудь и живот прокурора стекали несколько кровавых струй. Кровь из резанных ран на ногах и руках в изобилии капала на светлый ламинат. Темно-алые капли разбивались о пол и застывали рваными кляксами. — Там… там документы, которые я… — он закашлялся, сплюнул кровью. Прохор с отвращением смотрел на темные кровавые струйки, которые проворно опутывая тело прокурора, быстро скользили вниз. — Что в сейфе, Токмаков? — Прохор забрал у Дани нож и приблизился к прокурору. Тот нервно тяжело сглотнул и замер от ужаса, глядя в непроницаемую чёрную маску, на лице Прохора. — Там… там… — Что там за документы, мразь?! — рявкнул на него Мечников. Вацлав пугливо вздрогнул. — Отвечай! — Я не могу… — всхлипнул он. — Не могу вам сказать! Они… вы не понимаете! Они убьют меня и… — Дядя, ты бы лучше подумал о том, что мы можем с тобой сделать, — оглянувшись на Маслова и Мечникова, насмешливо произнес Меллин. Токмаков взглянул на него с мрачным презрением и прошипел: — Если вы откроете сейф они убьют меня и вас всех! Вы не представляете каким людям я… оказывал услуги. Если они узнают, что вы лазали в сейф и рылись в этих бумагах… Токмаков вдруг расплылся в безумной, кровавой улыбке. — Никто даже не узнает о том, что с вами случилось! — Вацлав сипло засмеялся и тут же, болезненно закашлявшись, снова смачно сплюнул кровь себе на живот. — Так, понятно, — на Меллина пугающая речь прокурора впечатления не произвела. — Будем говорить по-другому. Он вышел из кабинета. — Эй! — обернулся Мечников. — Ты куда?! «Алекс-3»? — За весомыми аргументами для господина прокурора, — отозвался из-за двери Меллин. Прохор в недоумении взглянул на Маслова, но тот лишь растерянно пожал плечами. Прохор встревоженно вздохнул, он боялся того, что может предпринять Меллин. И судя по раздавшимся снизу истошным крикам и детскому плачу, его боязнь была полностью оправдана. Прохор не знал, что там внизу делает Даня, но он понимал, что должен спуститься вниз и помешать ему. Всё что происходит, всё вот это… это сосем не то, что он себе представлял. В его планы входило наказать Токмакова, но… он Мечников предполагал хорошенько отлупить зарвавшегося и обнаглевшего прокурора Дорогомиловского района. Но он не собирался пытать его или членов его семьи! Это… Это другое! Это что-то, находящееся за той гранью, которую он, Мечников, переступать не собирался. И да, сейчас он понимал, что если понадобиться, он не сможет привести в действие свои угрозы относительно заложников. Наверное, не сможет. Он не знал наверняка… Прохор чувствовал, что совершенно запутался в своих намерениях и желаниях, а ещё он осознал, что здесь, сейчас, в этом доме, могут произойти события гораздо страшнее чем те, к которым он готовился. Они с друзьями могут совершить такое, что лично Прохор не сможет пережить. Нечто такое, с чем он не сможет смириться и после чего вряд ли сможет спокойно спать по ночам. Он не знал, что ему делать и это серьёзно его пугало, доводя до панической истерии. — Не надо! Пожалуйста! Оставьте его! — горестно рыдая прокричала женщина. Прохор вздрогнул, когда услышал голос Ирины Токмаковой. — Не трогайте его! Боже! Пожалуйста! Умоляю! Не надо! Не надо! — Заткнись, тварь! — рявкнул Меллин. Прохор услышал глухой удар, женский крик и хриплый надрывный кашель. — Мама! — взвизгнул мальчишеский голос. — Мама! Мамочка! Не трогай её!.. Ай! А-ай!!! — Ты что, мелкий, нюх потерял?! — Прохор похолодел, услышав зловещее рычание Меллина. — Тебе напомнить, кто здесь хозяин, гадёныш?! — Пожалуйста, оставьте его! — вновь взмолилась Ирина Токмакова. — Возьмите лучше меня… — Возьму, обязательно, и спрашивать, поверь, не буду, — с похабной веселостью, ответил Меллин. — А сейчас ползи назад, пока я тебе ещё раз не врезал. Пошли, мелкий. Побеседуем с твоим папашей. Прохор взглянул на Маслова. Он ожидал Вячеслав возмутиться, что Маслов воспротивиться подобным методам Дани. Но лицо Маслова было скрыто под маской и он хранил молчание. Он либо боялся перечить Даниилу, либо же поддерживал его. И Прохор не знал, что из этого хуже. — Заходи! — Меллин показался на пороге кабинета и втолкнул внутрь сына прокурора. От толчка Дани сын Токмаковых упал на четвереньки, а затем в страхе уставился на своего избитого и измученного пытками отца. Прохор увидел нарастающий безграничный ужас в расширяющихся глазах ребенка. Его мир, мир этого мальчика рушился, рушились границы, правила и реальность, в которой он воспитывался, в которой существовал. — П-па… папа… — жалобно всхлипнул мальчик. Он попытался подняться, но не смог. Его худое, костлявое и угловатое тело колотила беспокойная дрожь. Он не мог отвести взгляда от своего отца. — Клим… — Вацлав беспокойно, но слабо шевельнулся в кресле. Кровь его теле потекла быстрее и ещё больше закапала на пол. Лицо Клима вытянулось и исказилось. Душу ребенка, подобно разрастающейся язве, наполнял бесконечный первобытный ужас. Его душа, его сознание, его личность уже никогда не будут прежними.