Настя опасливо посмотрела на старика. А потом расхохоталась, будто безумная, выхватив пистолет-пулемёт, и понеслась вверх по лестнице на шестьдесят первый этаж. Ад остался позади. 16. Падение Олимпа Добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. – приписывается Аль Капоне – Долго нам ещё ползти? – спросила Юна, опершись на плечо Армитиджа, медленно идущего по эскалатору на следующий этаж, откуда раздавались автоматные очереди и безумный смех Настеньки Калининой. – Когда это закончится, Арми, я тебе обещаю – мы дадим шоу на руинах этого грёбаного небоскрёба! Это будет значить, что город освобождён от корпоративной заразы. – Не радуйся так рано, Юна, – одёрнул её супруг. – Мы выиграем битву, но не войну. А вот устроить концерт здесь – это мы запросто, это мы можем. – А если люди воспримут это как издевательство? Как кощунственное надругательство над трагедией? – Да похрен, – мрачно отмахнулся от вопроса рокер. – За годы своего существования корпораты настолько промыли мозги народу, скармливая им с ложечки любую информацию, угодную ублюдкам в пиджаках, что подчас и правду ото лжи отличить уже невозможно, что уж говорить об искренности. Они вертели общественное мнение и продолжают вертеть. За деньги они и эмоциями порулить готовы. И рулят. Сероволосый остановился, чтоб перевести дух и перезарядить дробовик. – Ты думаешь, почему ООН распалась? Почему распались государства, уступив место корпорациям и городским автономиям? – продолжил он. – Потому что и у «Арасаки», и у «Три-Оптимум» стало настолько много денег, что они натурально купили правительства их всех. Сюда же – и покупка ВОЗ, и проталкивание запрета на любовь в МКБ, и много ещё всякой радикально капиталистической дряни... И айдолов корпы выращивают на своих фермах только ради того, чтобы эмоции дискредитировать, чтобы показывать, как это нелепо и смешно выглядит. Им это на руку. Им за это платят. Когда этаж был зачищен, теперь уже квартет направился к лифту. Зачищать остальные этажи смысла не было – Яночка объявила эвакуацию, и все «топы» сибирского филиала «Арасаки» в панике покинули башню – хотя, вероятнее всего, не все добрались до выхода живыми, а, судя по видневшимся снаружи разбитым окнам, некоторые попросту повыбрасывались и улетели навстречу смерти добровольно. Не успели ребята перевести дух, как свет в лифте моргнул и стал красным, а коридоры огласила сирена. Это активировалась тревога чёрного уровня. – Внимание всему персоналу! Объявлена тревога чёрного уровня. Всем сотрудникам, не успевшим эвакуироваться из здания, просьба немедленно покинуть «Арасака-Плаза». Аварийная блокировка начнётся через пять минут. Повторяю, аварийная блокировка здания начнётся через пять минут! – Чёрт! – заорал Сойер, стукнув кулаком по стене кабины. – Теперь мы в ловушке! – Ещё нет, чумба, – успокоил актёра Армитидж. – Наша остановка уже скоро. В подтверждение его слов лифт остановился точно на шестьдесят девятом этаже. Двери кабины открылись, выпуская ребят в стеклянный, освещённый клонящимся к закату ярким августовским солнцем пентхаус. Они прибыли в самое логово зверя, в сердце и мозг «Арасака Сибирь». У входа их встретили трое вооружённых дробовиками охранников, которых вскоре порубил надвое Армитидж. Путь оказался свободен. Секретарша Яна тихо стояла за столом-бюро, и глаза её были полны ужаса. Девушка дрожала – не столько от того, что рейдеры, хладнокровно убившие пару десятков человек линейного персонала и ещё столько же бойцов охраны, стояли прямо перед нею, сколько от осознания самого факта того, что они подошли настолько близко. – Вырубай тревогу. – приказал Армитидж, направив Яне в лицо дуло дробовика. – Вырубай и снимай блокировку. Живо! Яночка дрожащими пальцами застучала по клавиатуре. Она пыталась тщетно унять дрожь, но продолжала что-то печатать. Юна в нетерпении схватилась за револьвер, взведя курок и направив блондинке в лицо. – Я... не могу, – заикаясь от ужаса, пролепетала секретарша Алисы Горбуновой. – Блокировка... не снимается... – Твою мать, что ты там копаешься? Быстро сняла блокировку, или твоя начальница увидит, как ты мозгами раскидываешь! –заорал Армитидж, выстрелив в настольную лампу рядом с Яной. – Не снимается! – начала всхлипывать Яна. – Пощадите, прошу! У меня мама больная, ей деньги на операцию нужны! Берите, что хотите, только не убивайте... – Нам не нужны твои деньги, – холодно ответила Настя. – Нам нужна твоя начальница, Алиса Горбунова. – Мне позвать её? – полушёпотом, задыхаясь от рыданий, спросила секретарша. Растолкав товарищей, Юна подошла к Яне и, обойдя ту сзади, схватила её за волосы, ударив головой о клавиатуру. – Что ты там лопочешь, чучело?! Мне не нужны твои жалкие оправдания. Встала! – Юна коленом ударила Яну в спину, а затем резко подняла её за волосы и приставила к её голове револьвер. – Веди нас к начальнице. Дёрнешься или заорёшь – я тебя убью, а фотки твоего трупа будут отправлены твоей семье. Пошла! Заставить Яну двигаться смог только удар кулаком по спине – Юна не намеревалась церемониться с заложницей. Так они все и прошли до верхнего, семидесятого этажа. Панорамные окна пентхауса смотрели на солнечный Нео-Норильск, выхватывая и узкую полосу моря вдали. Убранство здесь представляло эклектику разных эпох. Китч периода «конца истории» соседствовал с минимализмом нулевых и десятых годов столетия, его сменил экодизайн прямиком из конца двадцатых, неоминимализм пятидесятых перемежался с металлическим блеском «японского ампира» конца сороковых и ретрофутуризма периода Холодной войны. Алиса Георгиевна Горбунова восседала в кожаном кресле, будто на троне, за столом из красного дерева и безэмоционально глядела на то, как четверо вошли в её покои, ведя перед собой заложницу – её верную Яночку. – Итак, четвёрка фелицитарных психопатов нагло вторглась в мои покои, – начала Алиса. – Самое страшное, чего я боялась, случилось. Вы думаете, вы что-то измените? Ваш протест обречён, а «Арасака» только наберёт силу. Чего вы добиваетесь? – Заткнись, старая мразь, – рявкнул Армитидж. – Ты сейчас же берёшь и отменяешь запрет на чувства и эмоции на всей подконтрольной сибирскому подразделению территории. Если ты этого не сделаешь, мы убьём сперва Яну, а потом и тебя. – Какие же вы жалкие, господи боже мой, – расхохоталась Горбунова. – Мамкины бунтари решили, что могут ставить мне условия. Какая глупость. – Женщина всплеснула руками. – Мальчик мой, неужто ты не понимаешь, что ты не ровня мне? Ты понимаешь, что смертный человек не может ставить условия богу? А убив меня, вы ничего не измените и не отмените. Вы не можете убить бога, сколь бы много патронов у вас ни было. – Вот только ты не бог, Алиса, – сказал Сойер. – Ты лишь жалкая неудачница, чья подростковая травма привела мир к тоталитарному кошмару. Но здесь тебе не фильм «Эквилибриум». Поэтому ты немедленно подписываешь это распоряжение и отменяешь запрет на всей территории города. – Город... Лишь капля в море, – растягивая слова, продолжила директор. – Запрет на эмоции распространяется на весь мир, Сойер. Это поддерживают все территории, подконтрольные «Арасаке». По всему миру. И территории «Три-Оптимум» тоже. И этому нет конца. Алиса щёлкнула пультом, и находящаяся напротив неё телестена оживилась спецвыпуском новостей. Показывали дымящуюся башню «Арасака-Плаза»; показывали, как парамедики вытаскивают раненых и разгребают горы трупов; как в истерике бьются случайные люди... – Счёт количеству погибших при атаке на «Арасака-Плаза» в Нео-Норильске уже идёт на десятки. Тела по меньшей мере ста двадцати погибших сотрудников сибирского филиала транснациональной мегакорпорации «Арасака», включая военный персонал, на текущий момент извлечены из зоны теракта, – вещал корреспондент. – Количество оставшихся в здании людей и их состояние остаются неуточнёнными. Из анонимного источника в заблокированном небоскрёбе известно, что террористы, захватившие его, являются активными носителями фелицитарного синдрома. У них в заложниках находится директор сибирского филиала Алиса Горбунова. Каких-либо требований нами получено не было. «Джи-ай-эн» продолжит держать вас в курсе событий... Юне в момент стало ясно, что делала Яночка до того, как они пришли к Алисе. Шесть выстрелов разорвали напряжённую тишину, повисшую после выключения телевизора. Шесть пуль сорок четвёртого калибра пробили спину секретарши, после чего её тело рухнуло в ноги Алисе Георгиевне. – А теперь ты выйдешь на связь со всеми филиалами «Арасаки», – прошипел Армитидж, приставляя к горлу Алисы клинок, выскользнувший из разъёма в локте, – и предлагаешь отмену запрета на счастье и денонсацию антифелицитарной доктрины. Иначе с тобой случится то же, что с твоей секретаршей. – Ладно, – сглотнула ком в горле женщина. – Будь по-вашему. Но только это требование провалится, и тогда ваши трупы просто пополнят список жертв этого цирка с конями. «Арасака» победит. Она всегда побеждает. Алиса злобно зыркнула на Сойера, стоящего перед ней с направленным ей в лицо стволом штурмовой винтовки, и застучала по клавиатуре. Через минуту в пентхаусе началась аварийная сессия ВКС. Телестену замостили квадратики с лицами директоров других филиалов «Арасаки» – в Лондоне и Лос-Анджелесе, в Токио и Пекине, в Мумбаи и Веллингтоне... – Товарищи, – Горбунова постаралась изобразить уверенность, – я выношу на повестку дня вопрос о немедленной отмене антифелицитарной доктрины, вводящей запрет на счастье в том числе в новую редакцию Международного классификатора болезней. – По какой причине? – спросил пожилой японец в очках – генеральный директор корпорации Тацухиро Хигасиката. – По причине нападения фелицитариев, – ответила Алиса. – Как у вас ситуация? – Плачевная, миссис Горбунова, – ответил Джерри Конрад из лос-анджелесского подразделения. – Город в огне, филиал корпорации закидали коктейлями Молотова. Беспорядки идут уже неделю. Тоже считаем, что это фелицитарии. – В Стокгольме ад! – закричала в слезах молодая девушка Бригитта. – Они перерезали весь отдел, осталась я одна – секретарь директора Хансена! Требуем отозвать антифелицитарную доктрину немедленно! Наблюдавший за конференцией Сойер только усмехнулся. – Когда они пришли за искренностью – мы молчали. Когда они пришли за любовью – до нас стало доходить, что пора что-то менять. И только когда они пришли за счастьем, они поняли, что мы уже здесь. Что-то менять уже поздно. – Значит, будет новая корпоративная война? – обеспокоенно спросила Настенька. – Хуже. Будет армагеддон, – ответил Сойер. – И корпы сгорят в его пламени. – Но... Какой ценой? Этот вопрос остался без ответа. «Арасака-Плаза» вновь содрогнулась от взрыва, и телестена на мгновение зависла, после чего на экране появилась таблица. Пиджаки инициировали голосование. «Какого чёрта?» – подумала, вглядевшись в таблицу, Юна. За отмену антифелицитарной доктрины единогласно проголосовали все филиалы. «Неужели победа?» – пронеслась мысль в голове Армитиджа. – Вы понимаете, что вы наделали? – гневно спросила Алиса Горбунова. – Вы понимаете, что из-за вас мира, который мы совместными усилиями строили, больше нет?! Всё, ради чего старались корпорации, пошло прахом! Запрещая счастье, мы думали прежде всего о вас. О таких дуралеях, как вы. Мы надеялись построить мир, где не было бы места человеческому несовершенству – эмоциям и чувствам. Где люди бы были максимально эффективными сотрудниками, без принципов и идеалов, кроме верности корпорациям. А теперь... – Ты пасть-то свою заткни, гнида, – Сойер направил на Алису пистолет. – Ваши корпоратские интрижки можешь засунуть себе в жопу и провертеть три раза. – Ах, Сойер, – томно вздохнула директор. – Ну неужели ты не видишь, что мы просто сыграли тебе в поддавки? Мы просто отдали тебе эту победу в руки, чтобы вы думали, что обыграли тупых корпоратов! Но мы никогда не проигрываем, ты же знаешь. – Вот только ситуация говорит об обратном. Вы вместе с вашей вонючей «Арасакой» проиграли. Человечность восторжествовала, а вы и дальше будете гореть в огне революции, – подытожил, сцепив зубы, актёр. – И этому нет и не будет конца. Одним лёгким движением он сбросил Алису с кресла. Её ядовито-зелёные глаза в последний раз сфокусировались на Сойере – и этот взгляд был полон предсмертной тоски и такой же сильной предсмертной ненависти. – Ах да, Зои просила передать тебе кое-что, – зло усмехнулся Сойер. – Сдохни, сука. – С этими словами он, стоя одной ногой на груди Алисы, выстрелил ей в голову. 17. Долгая счастливая жизнь Оптимисты считают, что мы живём в лучшем из возможных миров, а пессимисты боятся, что это правда. – Джеймс Кейбелл Тихоокеанские волны мирно плескались о холодный берег. В небе кружили, перебивая друг друга криками, горластые чайки. Армитидж медленно прохаживался вдоль кромки воды, как любил это делать подростком. Мельком взглянул на подкожные часы. 12:00, 7 декабря 2084 года. День рождения Юны. Сегодня ей исполнялось сорок четыре. Уже семь лет как отменили антифелицитарную доктрину, сделав счастье и любовь снова законными. Успела отгреметь ещё одна корпоративная война, оставившая от «Арасаки» и «Три-Оптимум» лишь тени их былого величия. В её пламени заново ковалась человечность, в нём же погибли многие миллионы людей. Нью-Йорк и Токио оказались стёрты с лица земли ядерными пощёчинами враждующих мегакорпрораций. В этом же пламени погиб и Сойер – вскоре после прокатившейся по миру волны насилия и бунтов его убили головорезы «Три-Оптимум». И всё же жизнь продолжала налаживаться. Многие учились чувствовать заново. Многие открыли для себя радость платонической любви, а вскоре и понятие «фелицитарный синдром» было отброшено за ненадобностью, как отживший своё атавизм. Корпоратократия оказалась отомщена временем. Люди отбили свою человечность – но лишь ценой многомиллионных потерь и десятка тактических ядерных ударов. Юна неспешно шла рядом с Армитиджем, держа его за руку, и мечтательно смотрела вдаль – как тогда, в 2061 году, когда они впервые увиделись в офлайне. За последние три года сердце её смягчилось – ведь больше не было нужды драться и воевать с мегакорпами, и она смогла полностью посвятить себя искусству и семье. – Я всё ещё не могу привыкнуть к тому, что теперь в нашей жизни не будет корпораций, – решилась нарушить молчание певица. – Если бы не Сопротивление, кто знает, как бы мы жили сейчас?