Не тебе торопить опытных людей… Вдобавок, сильно неуверенных в успехе. Так длилось всю ночь – дела все были плохи. Уйти было нельзя, слишком велик был риск потери. К утру буркнул: – Мне тюфяк какой-нибудь, и чем укрыться… Ей бабу покрепче, чтобы не пускала от кровати, лучше пусть лежит. – А в туалет как же? – Прямо в кровать и сходит. Выкинешь потом тряпки. Для нее стоять и ходить – смерть. Сам спать иди, мешать только будешь. Он убежал, привел могучую женщину средних лет. Вскоре принесли ей табуретку, а мне матрас с простынкой и одеялом. Объяснил прислуге задачу. – На девичьи приказы, просьбы, мольбы внимания не обращать – держать в постели. Увижу, что упустила, проспала или еще что, сдам боярину – пощады не будет, извинения и оправдания приниматься не будут. А хозяин живой не выпустит. Молодой уже стоял рядом и кивал. Бабенка зевать сразу перестала, подобралась. Боярину велел: – И поставь кого-нибудь из ратников караулить, лучше двоих, чтобы кроме меня никто не ходил. Боярыню держать хоть силой, укладывать в кровать! И покажи мне туалет. Дружинника взяли от ворот. Второго подогнали чуть позже. Баба сидела, как влитая. Я упал и уснул, проспал до обеда. Отпустил женщину, велел позвать хозяина. Сильно хотелось жрать. Хозяйка, глядя на меня с кровати, ныла: – Мне надо пойти, мне нужно увидеть маму… Запугал ее теми же речами, что и мужа, стала лежать тихо. Прибежал боярин. Сказал ему, что уйти пока не могу, попросил подавать еду сюда и много не тащить. Колбаса и сало должны присутствовать обязательно. Суп не надо, по туалетам бегать некогда. На ночь опять поставить ратников и сиделку. Велел чуть позже переодеть больную и сменить постель. Все было сделано под моим неусыпным надзором и руководством. Боярыню даже не сажали. Еды быстро наволокли. Оставил следить за порядком хозяина, и унесся в толчок. Когда вернулся, девушка уже усаживалась с явным намерением куда-то сходить. Рявкнул на них. Эффект был достигнут необходимый: боярыня зарылась в свои перины, муж унесся рулить по хозяйству. Дело было ясное: он жену ужасно любит, она беззастенчиво этим пользуется. О женщины! Вам имя вероломство! Спокойно поел, передохнул. Стал опять лечить. Положение дел практически не менялось: линия не изменялась, бледность не исчезала. Неужели была и потеря крови? Я буду сильно горевать, если она уйдет… За тридцать лет, так и не смог привыкнуть к смерти больных при мне. Без меня – ну умер, так умер, чего тут больно-то горевать. После этого упал на свой тюфяк. Вечер еще не наступил, а кряжистая тетка уже сидела. Боярские орлы на караул подошли чуть позже. Я провел с наемницей инструктаж. Она не удивилась. Видимо, ночная поделилась новостями с остальной женской челядью. Ратники негромко переговаривались за дверью. Хорошо, что их двое. Один был бы менее надежен – он может уснуть, уйти провожать меня в туалет, да мало ли что! Бабам я вообще не верю. Прошляпят, схалатничают не вовремя, уснут. Если бы меня не было, посадил двоих. Так было бы верней. После чего завернулся в легкое одеяло и заснул. Трех утренних часов сна организму явно не доставало. Так длилось три дня. На второй день ворвалась, снося охрану, обеспокоенная мать боярыни. Сразу же попыталась усадить дочурку, видимо, для более тесных объятий. Я рыкнул и пресек эти забавы в корне. Потом злому лекарю долго и многословно сообщался малонужный анамнез ребенка и родни: чем болела в детстве, как болели родственники. Интересного было мало. Дитятко якобы болело холерой и мучилось животом, опухало за ушами и лихорадило. Если перевести все эти истории на понятный обычному врачу язык, то делалось ясно, что живот прихватило либо от несвежей воды, либо от похищенных в саду неспелых яблок. Кстати, любой понос или боли в животе опять вызовут панику у мужа. Надо принять профилактические меры – пока все не успокоится, попить кипяченой воды. Заболеть особо опасной холерой у девчонки шансов не было. На вид ей было годков семнадцать, а холера с массой умерших прошла лет тридцать назад, специально по приезду выяснял. Холерный вибрион в Волхове не водится, это не Ганг. Опухоль за ушами – это эпидемический паротит, в просторечии свинка. Для девочек безопасен. Сопровождающая ее повышенная температура тоже опасений не вызывала. Болезни родственников были обычными: дядя пил запоями, дедушка упал с лошади… Наследственных или нехороших женских болезней в роду не водилось. Матушка боярыни трещала без устали. С этим пора было кончать. Попытки ее выгнать успехом не увенчались. Вдобавок, пора было кушать. Велел ратникам позвать хозяина. Тот прилетел, как вихрь. Сказал насчет кипяченой воды или кипяченого взвару. Сообщил, что желателен супчик с небольшим количеством мяса. Попросил поставить еще табуретку для еды. Есть больная будет лежа. Велел убрать мать – девушка устала. Вытолкать говорливую маменьку оказалось нелегко. Зять узнал много нового и нелестного о своих умственных качествах от тещи. Уладили ситуацию охранники – вывели тетку под белы рученьки. Слышался ее удаляющийся по коридору крик. Из каких она? Оказалась из захудалого боярского рода, отличающегося гнусным нравом. Боярин убежал за едой для больной, заодно и лекаря голодным не оставят. Принесли дополнительную табуретку, следом доставили кушанья. Сразу поесть мне не удалось. У ухаживающей коровы выдача еды не задалась – руки тряслись, мимо рта норовила промахнуться, паскудно охая при этом. Отогнав приживалку, начал выдавать недрогнувшей травматологической дланью суп и белый хлеб. На половине девица умаялась, и я этот процесс прекратил. Сам приступил к истреблению харчей. Поел, завалился отдохнуть. Выслал прислугу отнести посуду. Так и жили три дня. Периодически ночью тетки засыпали. Я подходил и давал пинка, чтобы не орать. Иногда шумела в коридоре мать хозяйки. Внутрь ее не пускали. На четвертый боярыня оживилась. Бледность исчезла, линии опасения не внушали. То ли гной рассосался, что вряд ли, то ли осумковался. Я ее поднял при боярине. Потом пошли кушать. Ела девушка хорошо. Потом начали рассчитываться. Хозяин спросил, сколько он должен. Я ответил, что, учитывая работу ночью, сотню. Боярин сказал, что знает, как работают ведуны. – Поводят часок руками и гони пятьдесят рублей. Ночью их из дому не выманишь. А ты трудился три дня и три ночи, неустанно. Тут же мне была выдана запрошенная сумма и наложено самоцветов: поблескивали яхонты и изумруды, веселили глаз рубины и янтарь. Адамант был всего один. Алмазы на Руси еще не нашли. Сколько же он стоил завозной? Все камушки были уже отгранены ювелиром. Поблагодарили друг друга. Я напомнил о кипячении воды, хотя бы в течение месяца и откланялся. У Игоря и Любы была тихая паника. Всех успокоил, а Любаше предложил на выбор драгоценные камни. Она загорелась, как все женщины. Долго крутила их в руках, потом остановилась на изумруде и гранате, не в силах между ними выбрать. Люба не понимала, что лучшие друзья девушки – это бриллианты. Велел брать оба. За обедом просто и не знала, как уважить и чем попотчевать. Ведуна это заинтриговало, и он пожелал узнать причины такой перемены. Мы оба выкатили свои сокровища. Игорь повертел их в руках. На мое предложение что-нибудь взять, выбрал изрядный кусок кварца. Все были довольны, особенно я, сразу отработавший обучение, еду и деньги, получаемые на первых порах ни за что. Повалявшись после обеда, поехал на базар. Нашел там Екатерину и Фрола рядом. На мой вопрос он ответствовал, что место для лавки выбрано и мы отправились на Торговый рынок. Место мне понравилось. На всякий случай купил дополнительный кошель, пересыпал туда пятьдесят монет и отправился к старшине. Тот сообщил, что на это место претендуют еще два купца, но взвесив на руке приятно позванивающий кошелек, велел смело гнать всех в три шеи, ссылаясь на него. На этом же торге нашли плотников, бревна, возчиков, и работа закипела. Я выдал Фролу денег на все расчеты. С тем и отбыл. Дома был пойман человеком от Акинфия, и приглашен прибыть на свадьбу немедленно. Прихватил с собой домру, и мы отправились. На празднике кипели купцы в большом количестве. От Матвея были только отец и мать. Жених с невестой сидели во главе стола. Встал отец Елены и сообщил собравшимся, что сегодня его дочь выходит замуж за владельца лесопилки. Все сразу стали глядеть на Матвея с уважением, а кое-кто поглядывал с завистью на купчину: их дочки выходят замуж за нищих приказчиков и считается большой удачей выдать за богатого человека. А после объявления Акинфия, что он в половинной доле и сбыт весь на нем, уважение возросло – все знали, что старшина в убыточные дела не ввязывается и потому очень богат. Вдобавок он озвучил цену на доски. Она была в два раза меньше, чем на бревна. Сбыт был обеспечен. Мы поели, и я начал петь. В паузе ко мне, держась за руки, подошли молодые муж и жена, стали рассказывать о нападении разбойников. Такие злые, говорила Лена, тараща глазенки. Был выходной, и подсобники ушли в город. Елена как раз пришла погостить к мужу. И тут навалились работники с большой дороги. Один крепко держал ее и глупо ржал в предвкушении будущих радостей, другие окружили ушкуйника, не понимая своей ошибки. Им казалось, что они волки, вышедшие стаей на робкую овечку, а оказалось ватага зайцев вышла на тигра. Разбойники, в отличие от спецназовца Руси, были вооружены. Матвей с ними не цацкался. Мгновенно убил первого голыми руками, а приобретенной от него железякой (всеми видами оружия владел в совершенстве) расправился с остальными. Держатель Леночки попытался скачками убежать. Ушкуйник его махом догнал и пристроил к остальным. Потом всех стащил в Вечерку и отправил вниз по течению на корм рыбам и ракам. Мысли кого-то хоронить и ставить кресты, его не посещали. Он просто хорошо выполнил привычную работу. Лена возле него горячилась, рассказывая о жестокости мужа, размахивала руками. Хоть бы одного в живых оставил! Матвей глядел на нее непонимающими, но любящими глазами. Действительно, зачем оставлять в живых, головореза, который завтра подожжет и дом, и лесопилку? Елену надо было унимать. Уже стали прислушиваться гости, привлеченные ее громким голосом. – Послушай, – сказал я твердо, – это ведь не шутки! Завтра, оставшийся в живых соберет новую ватагу, и снова начнет зверствовать: грабить и убивать. А чуть позже поймает на дороге тебя, отца или мать и сделают с вами все, что вздумают. А хорошие мысли таким людям в голову и не приходили никогда! Лена осеклась, задумалась. Потом унеслась дальше праздновать. Ушкуйник крепко пожал мне руку и поблагодарил за то, что унял супругу, после чего тоже пошел в чуждое для него общество. Я еще немного попел и отчалил. На второй и третий день приходить не хотелось. Рассчитывал порадовать своих музыкантов. Наутро сияло солнышко. Игорь легко согласился пойти со мной на речку, в отличие от Любы, которая, как обычно, возилась на кухне. Всех животных взяли с собой. Погуляли. Купались сегодня долго. Подолгу и загорали на солнышке. Болтали о том, о сем. Я рассказывал о последнем излечении, получении самоцветов и о том, как следил за состоянием боярыни по ночам. Ведун поражался моей лихости и тоже рассказывал о своей лечебной деятельности. – Кстати, – заметил он, – у меня боярин хорошо, если один за год явится, а у тебя частят. Объяснил все помощью князя и созданной им рекламой. – Да, от этого правителя Новгорода тебе много пользы, – заметил Игорь. Кстати, а ты, когда лошадей перековывать будешь? Вопрос поставил меня в тупик. Я, честно говоря, думал, что это делается один раз и на всю жизнь. А оказывается подковы меняют каждые месяц – полтора. И когда моих красавцев подковывали в последний раз, неизвестно. Ну, выяснить это пока возможно у княжьих конюхов. Потом буду считать. Еще нужно узнать, кто этим занят. По книгам 19 столетия – это был кузнец. Про 11 век я ничего не знал, ведун то же, он лошадей никогда не держал. Я отправил Игоря с собаками домой, а сам подался на княжескую конюшню. Конюхи объяснили, что делать это уже пора и, если хочу – исполнить нетрудно. Новые подковы у них, конечно же были. При этом так выразительно поглядывали на меня, что все было ясно. Попросил начинать. Делали это все вместе. Один держал животину под уздцы, другой сгибал ногу лошади и ставил подкову, третий придерживая гвоздь, колотил по нему молотком. Весь персонал конюшни был при деле. На все про все ушло где-то полчаса. Я одарил каждого рублем, спел им пару песен про лошадей. Но когда они стали уговаривать потолковать в ближайшей харчевне, вежливо отказался, сославшись на дела. Пьянок без причины не люблю. Они долго махали мне вслед, жалко, что не белыми платочками. Через месяц выборы. Интересно, останутся коневоды или уйдут? Кто же кует лошадей здесь, в Великом Новгороде? Ну не княжеские же конюшие… Проехался по рынку. Мне в конском ряду тут же объяснили, что лучше всего это делают кузнецы. Особое значение это имеет зимой, в гололед. Крайне опасны падения и для лошади, и для всадника. Ставят особые подковы – ледоходы. А гололед у нас у нас в стране постоянно. Странный обычай – падать каждый год, подумал я, вдобавок и после вас переживший еще тысячу лет. А причина одна: отсутствие песка в государстве. Поэтому еще долго и в 21 веке, любой трампункт будет похож на медсанбат военной поры после броска наших войск в наступление. Для интереса слез с коня, прошелся вдоль ряда со специями и травами. Пока время есть, надо потратить его с пользой. Приправы были все прежние, а вот среди трав меня кое-что удивило. Стоял явный русак, не иностранец какой-нибудь, а возле него лежал на прилавке раскрытый мешочек с крупнолистовым чаем! Как он до Китая смог добраться в одиннадцатом-то веке? Понюхал – точно он, о чем я тоскую с самого переноса сюда. – Где взял? – Афонька откуда-то приволок. Уж не Афанасий ли Никитин из Индии вернулся? Да и был ли там в эту пору чай? Спросил торговца. – Он вроде бы Иванов, а где был – про то не ведаю. Три дня с этой травой бьюсь, никто не берет, не знают. В первый день подошла одна бабенка, хотела в суп положить. Подсунулась тут же другая, якобы поопытнее, и отсоветовала: горчить будет и вонять. На кой черт с ней связался Афоня, неизвестно. – Трава редкая, – протянул я, вглядываясь в купчину. Тот оживился: – Так ты ее знаешь? Купи! Продолжал его раскручивать: – Да мне много ли надо… – Афоня здоровенный мешок приволок, дорожиться не буду! Это хорошо, с делами пока неувязочка. Хотелось бы думать, что временно. – А тебе-то эта трава на кой? Потрогал для усиления эффекта серебряный обруч на лбу, чтобы стало ясно – ведун. – Для лечения малоизвестной и редкой болезни. Нам лекарям, иногда бывает нужна, другие не возьмут. Ее чуть больше дашь – яд голимый! Не откачаешь потом пациента. Во сколько она вся встанет? Я стоял и имитировал горячее желание уйти. Это его окончательно сломило, и торговец начал торопливо считать. Потом выдал окончательную сумму. Всего десять рублей? Я облегченно вздохнул. – А мешок-то при тебе?