– Это прекрасно, но почему электричка пустая? – Так она первая потому что. – Все равно все это очень странно. – Порадуйся, что она пустая! – Да, но почему все еще темно? – Может, тоже какой-то погодный казус, какие-нибудь плотные облака, и кажется, что светает позже. – Но у тебя на даче мы видели звезды. – У нас на даче всегда хорошая погода. Может, облака от нас отгоняются сюда. – Все, приедем в Москву, надо будет выспаться, прийти в себя. Не нравится мне этот квест. – А мне нравится. Мы же, в конце концов, не просто хотим найти, но и получаем свое удовольствие от поиска клада. – Я уже давно не получаю своего удовольствия. Дай коньяка хотя бы. А, он же, наверное, кончился. – Нет, есть еще. – Коньяк волшебный тоже, в плохом смысле волшебный… Почему он не кончается? – Мы пьем потихоньку потому что. Ну хорошо, давай приедем в Москву, поспим, отдохнем и решим, что дальше. Я все-таки за город. В городе точно не заблудимся искать. – Я вообще не хочу ничего больше искать. – Любая дорога – только повод к общению. И это единственная дорога, которая нравится мне сама по себе. Ты же знаешь, что настоящий путешественник – тот, кто не преследует цель, но любит путь? – Я давно не люблю этот путь. – А я вообще не путешественник. Мне всегда хочется сразу оказаться в том хорошем месте, куда я еду. А собственно ехать я никогда не любил. Поэтому, наверное, я почти никуда не ездил, в то время как вы постоянно путешествовали по Европам, когда это было весело и легко. Я это время пропустил. Да я вообще, можно сказать, пропустил нулевые… – Кто «вы»? – Люди с хорошими зарплатами. Но Соня мне объяснила, что когда это было можно, это стоило очень дешево. То есть иногда буквально за пару тысяч можно было улететь в Италию. – Можно было. – Вот. Караулить билеты, конечно, отслеживать акции – но можно было. А мне путешествие за границу всегда казалось недоступной роскошью. Как в универе я просто не знал, что военная кафедра освобождает от призыва, и поэтому не пошел на нее, так и с путешествиями – я просто не потрудился узнать, что это все когда-то было очень недорого и доступно. И все пропустил. Но я не жалею ни о чем. У меня еще столько всего впереди. У нас с Соней есть мечта, которую можно считать планом: когда-нибудь потом, когда опять будет можно, поехать, например, на месяц в Европу, и ездить там везде. В Берлин! В Берлине помнишь, как легко купить? – Помню. – А я пока даже Петушков не видел. – Так съездите, у вас же тут рядом. – А что там делать? – Да, ты не путешественник. – Когда я рассказал Соне, почему я никуда не ездил, она сказала, что я потеряшка. – Сейчас нытье будет. – Да. – Ты потеряшка, конечно. – Был. Сейчас я все-таки сориентировался немного. – Немного. – Правда, я же только весной двадцатого, когда мы с ней много катались на самокатах по карантинной Москве, примерно представил себе хотя бы центр города. До этого я, например, ездил на проспект Сахарова на метро – не знал, что это минут двадцать пешком от дома. Собственно, Соня мне Москву и показала, и с ней я понял, как я Москву люблю, и с тех пор она надо мной постоянно за это посмеивается. Ей-то как коренной москвичке – «старой», как мы говорим – трудно любить новую Москву. Хотя ты же тоже коренной?! В смысле старый москвич. – Я не считаюсь. – Почему? – Я к Москве спокойно отношусь. – А я нет. Мне здесь очень хорошо. Ничего красивее той пустой, холодной и солнечной весенней Москвы двадцатого я не видел. Мы катались по Садовому кольцу в разные стороны, изъездили весь центр, часто заезжали в Лефортово – это у нас называлось «к бабушке». Там когда-то жила одна из Сониных бабушек. И на обратном пути обязательно заезжали в фермерский якобы магазинчик – «Веселый фермер» или «Добрый фермер», как-то так мы его называли – брали там нашу любимую грудинку. Приезжали домой, замерзшие, грелись в горячей ванне, потом делали драники и ели их с этой грудинкой, как бутерброды. – Достаточно вкусно и сытно. – Давно, кстати, не делали драников. Хотя летом какие драники, это же зимняя еда. – Здоровое и правильное вегетарианское питание. – Да, это смешно, но я помню время с двадцати до тридцати лет, когда вообще жить не хотелось. Я бухал, с отвращением ходил на эти работы, постоянно не было денег, и я был уверен, что всю жизнь так и будет – а все равно эти годы сейчас вспоминаются с ностальгией. – Да я уже не знаю, куда деваться от твоей ностальгии. – Но эта потерянность в жизни выражалась в потерянности в пространстве. Сейчас в пространстве я все-таки более-менее сориентировался. Но! Зато теперь кажется, что мы потерялись во времени. – Раз ты сориентировался в пространстве, где мы сейчас едем? – Полчаса едем, еще полтора осталось. Да даже я уже что-то хочу в Москву. Просто домой, действительно, помыться и поспать. Больше всего в путешествиях я люблю возвращаться домой. Помнишь, я рассказывал, что ряженка сбивает аппетит? – Ну. – У нас есть термин, обозначающий мою нелюбовь к путешествиям, – «ряженковый душ». Душ из ряженки, прикинь. – Почему из ряженки? – Потому что термостатный. – А. – Да. Это мы были в Питере в гостинице с таким душем. Когда ждешь, что вода нагреется, и появится напор, а эта струйка холодной воды и есть термостатный душ. Вообще, я Питер не очень люблю. Соня любит его, но мы там постоянно ссоримся. Там же всегда хочется немедленно забухать. – Мне не хочется. – Ты не считаешься. Эстетство местное не люблю – что, например, нельзя говорить «Питер», надо говорить «Петербург». Так красиво, что прямо неловко. – Мне сейчас неловко оттого, что мы едем в пустой электричке сквозь темноту. Может, выйдем на следующей? – Не надо! Нормально мы едем. Я по «Яндекс. Электричкам» смотрю. – И какая следующая? – Орехово-Зуево. – Откуда ты знаешь? Машинист же не объявляет ничего. – А ты хочешь, чтобы он объявлял, и от этого было еще более непонятно? Через полтора часа, уже чуть меньше, будем на Курском. Можем дойти до меня и у меня затусить. Отдохнуть в смысле. – Посмотрим. Главное доехать. Или выйдем? – Зачем мы выйдем? Куда мы пойдем? – Блин, все, Иван, я больше с тобой никуда никогда не поеду. Завез меня куда-то. Я теперь тоже как потеряшка. – А мне кажется, уютно мы едем. Людей нет, коньяк есть, что еще нужно? – Очень твое, да… А я хочу какой-то ясности, трезвости! – Я тоже ее хочу всю жизнь. – Я вижу, как ты ее хочешь. – Но ты же согласился со мной поехать. – Я согласился погулять пару часов по подмосковному лесу, а не быть здесь… Я даже не знаю, где – здесь? – Тихо. Следующая – Орехово-Зуево. Потом приедем в Москву, и все будет хорошо. Вообще, ты замечал, как у нас приезд в Москву считается спасением ото всех бед? Если тебе где-то плохо – а плохо тебе, как правило, везде, – то надо ехать в Москву, и там точно будет хорошо. Я представляю, как вы, старые москвичи, не любите нас, едущих и едущих без конца из своих деревень спасаться в Москву. Хотя я же и в Москве все равно как в деревне живу…