Таким образом, у меня не оставалось соперников, так что я не удивилась, когда Коули рванула ко мне, хотя мы вряд ли за все время сказали друг другу больше, чем «Тебе еще нужен скальпель?». Странно было не это. Вместо того чтобы остановиться по другую сторону длинного стола и переброситься со мной словечком над тарелками пончиков, которые у нас так любят макать в кофе, она обошла стол и встала рядом, на раздачу, словно каждое воскресенье помогала мне складывать салфетки. – Как ты думаешь, как будет проходить итоговая лабораторная по биологии? – спросила она, наклоняясь ко мне, чтобы взять пакетик апельсинового чая со специями. Я вздрогнула, когда рукав ее свитера коснулся моей груди, и почувствовала, как сердце затрепетало. Мне стало не по себе, словно я вдохнула горячий пар и обожгла все нутро. – Понятия не имею. Наверное, я буду щипцами вытаскивать кишки, а Кайл в это время станет мурлыкать что-нибудь из «Металлики». «Enter Sandman», например. Мне нравилось смотреть, как она помешивает чай красной соломинкой: сначала три раза по часовой стрелке, затем – против, и все по новой. Она рассмеялась, и это мне тоже понравилось. – Да, тот еще парень. – Попивая дешевый чай из треснутой желтой кружки с надписью «Иисус – мой владыка», Коули Тейлор при этом умудрялась выглядеть так благородно, словно Джули Эндрюс в фильме «Мэри Поппинс». – Вы встречаетесь, что ли? Этот полувопрос привел меня одновременно в ужас и в восторг. Кайл Кларк, с которым мы вместе сдавали лабораторные, был рокером до мозга костей, а потому, спросив меня, встречаюсь ли я с ним, Коули предположила, что я достаточно крута, чтобы привлечь такого парня. Мало кто так заблуждался на мой счет. – Нет, определенно нет. Мы знакомы целую вечность, и только. Впрочем, как и все в нашем классе, – добавила я. – Не все. – Она снова улыбнулась; ее лицо было всего лишь в нескольких сантиметрах от моего, и я снова почувствовала это жжение внутри. Я отпрянула. – Радуйся, иначе ты бы знала, что Кайл блеванул на меня во время соревнований в третьем классе. Разговаривая с Коули, попивавшей чай в своем шикарном наряде – ах, посмотрите, какая я элегантная, – я чувствовала себя так, словно все еще училась в третьем классе, неловкая, скованная, с этими своими дурацкими руками, неуклюже повисшими вдоль бедер. Я решила заняться делом и принялась выкладывать пончики на блюдо, хотя на нем и без того громоздилась целая гора. С каждым новым пончиком мои пальцы все гуще покрывались глазурью. – Прости, – сказала Коули, – глупо с моей стороны подозревать, что все обязательно встречаются со своими партнерами по лабораторным. – Да, но ведь ты и сама подаешь неплохой пример, верно? – Я сосредоточилась на блюде, на котором успел вырасти высочайший горный пик из пончиков, и подумала: интересно, как прозвучали мои слова? Злобно или, что того хуже, ревниво? Но Коули засмеялась и вдруг – на какую-то долю секунды – схватила меня за руку, отчего я словно одеревенела. – Да, пожалуй. Я решила, что вы, должно быть, встречаетесь, потому что вы всегда так веселитесь со своей хрюшкой. Не то что я и Бретт. – Ты про Окорока? Она улыбнулась своей кружке: – Вы что, дали имя своему лабораторному материалу? – А вы нет? Вот в чем ваша проблема. Можно назвать его Хрюшей, но это довольно банально. Как насчет Бекон-без-будущего? Только нужно говорить очень быстро, чтобы звучало как имя. – Я исполняла свой коронный номер, который обычно проделывала в присутствии красивых девушек, когда хотела сразу им понравиться, но при этом не собиралась выходить за пределы своей роли остроумной сиротки Кэмерон. Пожалуй, это чем-то напоминало флирт, но в то же время служило дымовой завесой, отпугивающей незнакомцев: не подходи слишком близко, кроме плоских шуток тут ничего не дождешься. Похоже, мой маневр удался, и я бы продолжила в том же духе, если бы не явление Рут, окутанной облаком «Уайт Даймонд» (ее новых духов, подаренных Рэем). Она отобрала у меня коробку с пончиками, и мне опять стало нечем занять свои неловкие руки. – Слишком много, солнышко. – Она принялась перекладывать сдобу с заварным кремом под малиновой глазурью обратно в коробку. – Коули, я только что познакомилась с твоей мамой. Мы так рады, что вы присоединились к нашей церкви. – С пончиками было покончено; Рут поставила коробку и вытерла руки салфеткой, прежде чем протянуть ладонь Коули. – Я Рут, тетя Кэмерон. Ты тоже в девятом классе? Коули начала отвечать в тот момент, когда преподобный Кроуфорд подошел к столу за пончиком с кленовой глазурью. – Да. Мы только что обсуждали вскрытие. – И на это вы потратили воскресное утро. Ну вы и даете, девочки. Какая проза! Тетя Рут ухмыльнулась, ни дать ни взять Аннетт Фуничелло, уперла руки в боки и вильнула бедрами, прямо как девушка из 1950-х в юбке солнце-клеш с бутылкой газировки. Преподобный Кроуфорд жевал пончик, посмеиваясь над Рут; на воротнике у него блестели крошки глазури. – Знаете, – сказал он, – мне в голову пришла отличная мысль. – Он умолк, вновь принимаясь за свой пончик. Преподобный Кроуфорд был известен любовью тянуть кота за хвост. Наконец он повернулся ко мне. – Кэмерон, Коули скоро присоединится к «Силе духа»; я знаю, что Рут сейчас тебя туда возит. Почему бы Коули не заезжать за тобой? Видимо, он счел такое предложение проявлением пасторской заботы о ближнем, уроком всем нам, хотя на самом деле только что навязал мне компанию одной из одноклассниц, у которой, в отличие от меня, был собственный пикап, а меня тетя с бабушкой до сих пор возили туда-сюда, словно мешок с картошкой. Я неловко улыбалась, пожимала плечами, закатывала глаза, пытаясь любой ценой отделаться от этих назойливых взрослых, но тут Коули взяла и согласилась: – Да, думаю, я могла бы. – Она не колебалась ни минуты. Это было так по-взрослому, что я решила, она просто обладает навыками ловко сворачивать неприятные для нее темы, и лучше бы не доверяться этому ее непринужденному тону. Мне хотелось поговорить с ней наедине, без этой кучки взрослых зрителей, планировавших за нас наши игры. – Знаешь, сюда полшколы ездит по средам, – сказала я ей. – Да и у меня в марте начнутся тренировки, так что ты не обязана строить из себя шофера мисс Дейзи. – Не глупи, – сказала она. – Я серьезно. Ее мама подзывала ее к столу, за которым собралась престарелая часть нашего прихода, и, когда Коули повернулась, ее лицо оказалось совсем рядом с моим. По ее губам пробежала улыбка, и она тихо сказала: – Мы назовем его малютка Пигли-Вигли, не так ли, мисс Дейзи? То, что она подхватила мою киноцитату, обыграв название магазина из той сцены, где мисс Дейзи наконец-то принимает услуги от своего шофера, возможно, ничего не значило. Я привыкла сыпать цитатами из фильмов, это вошло в мою плоть и кровь, но то, что кто-то, кроме Джейми, особенно такая девушка, как Коули, захочет подыграть мне, да еще так точно, меня поразило. Я-то думала, что раскусила ее, сверля ей спину взглядом весь семестр на уроках биологии. На обратном пути Рут расписала бабуле всю подноготную Тейлоров: мистер Тейлор умер от рака легких два года назад, но старший брат Коули по имени Тай и ее мама управляли ранчо самостоятельно. По мнению тети Рут, Тай был настоящим ковбоем, веселым и непредсказуемым. Смерть мужа выбила миссис Тейлор из колеи: она начала пить, гулять и принимать неверные решения, но недавно опять обрела Христа. – Она пытается вернуть все на круги своя во имя семьи, – сказала Рут. – Отважная женщина. Однако цементом, скреплявшим родственные узы Тейлоров, была Коули, красивая, умная и очень предприимчивая девушка, которую, по словам тети Рут, все любили. – Я рада, что вы подружились, Кэмми, – сказала Рут, глядя на меня через зеркало заднего вида, что ей очень нравилось. – Она, похоже, весьма целеустремленная молодая леди, и, возможно, если вы узнаете друг друга получше, тебе не захочется проводить столько времени с Джейми и его приятелями… – Джейми – мой лучший друг, – перебила я ее, глядя в зеркало. – Я даже толком ее не знаю, мы видимся исключительно на биологии. – Ну а вдруг, – парировала Рут. – Это уж вряд ли, – ответила я, потому что так было проще, чем снова объяснять обычаи, принятые школьницами, бывшей капитанше чирлидерш. Я полагала, что Коули подвезет меня в следующую среду и нам обеим будет немного неловко, хотя она и будет очень мила. А на следующей неделе она вскользь упомянет, что ей надо кое-куда заскочить перед занятиями в молодежном клубе, и спросит, не может ли тетя меня подбросить. Так, пожалуй, и закончится эта навязанная дружба. Я размышляла об этом, лежа в кровати, но решила, что, пожалуй, оно и к лучшему. Закрыв глаза, я увидела Коули, потягивающую свой чай. Потом я открыла глаза, но она никуда не исчезла, и мне еще мучительнее захотелось, чтобы я всегда могла смотреть на нее. Глава 8 Только в марте, когда в воздухе еще чувствуется дыхание зимы, а бегуны уже вовсю тренируются на улице, я перестала ждать, что Коули прекратит ссылаться на какие-нибудь исключительно важные дела, лишь бы отделаться от меня. К тому времени они с Бреттом практически удочерили меня, хотя мы были ровесниками. Единственная проблема заключалась в том, что чем больше времени я проводила с ними в укромном уголке «Пицца Хат», где мы соревновались в стрельбе по всевозможным мишеням обертками от соломинок, или на верхнем ряду кинотеатра, смотря всё без разбора (на коленях у Коули всегда было ведерко попкорна), или катаясь по какому-нибудь захолустью в потрепанном джипе Бретта с AC/DC, которые он врубал на полную катушку, тем больше я влюблялась в Коули Тейлор. Самое удивительное, пожалуй, в том, что Бретт тоже мне нравился. Временами самые разные мелочи вызывали у меня приступы ревности: вот Бретт берет Коули за руку, когда мы переходим улицу, а вот и Коули треплет ему волосы на затылке, пока мы куда-то едем, Бретт, разумеется, за рулем. Но поначалу мне довольно было просто находиться с ней рядом, знать, что я могу ее смешить, что было не так-то легко – она была не из хохотушек, но дело того стоило. * * * Начался сезон выпускных с нескончаемым потоком разноцветного конфетти, атласных вечерних платьев и мерцающих звезд на фоне «Звездной ночи» Ван Гога. Поклонники гранжа и фланелевых рубашек, составлявшие малочисленную, но влиятельную часть выпускного класса 1992 года Кастерской окружной старшей школы, встретили его довольно холодно. Гранж просочился и в мой класс: одни постоянно играли в сокс, другие поливались пачули[10]. Но в основном эта болезнь поразила выпускников. Многие из них, уже почти совсем взрослые, давно получили письма с подтверждениями о поступлении в колледж, которые висели на почетном месте в их спальнях. Они бунтовали против машин, мытья волос, поиска обуви, подходящей к наряду, фонтанчиков с пуншем и больше всего против торжественного шествия парами через практически бывший для них актовый зал старшей школы, которой совсем скоро они скажут последнее прости. Я разделяла их чувства, и у меня в шкафу висела целая коллекция фланелевых рубашек, я просто не была закоренелым гранжером. Однако, когда администрация объявила об обязательном дресс-коде (в ответ на передававшиеся в коридорах сплетни, что несколько выпускников-гранжеров планируют прийти на выпускной босиком и в мешковатых свитерах из конопли), большинство старшеклассников их поддержало. И ребята из БФА, и спортсмены, и даже ботаники из студсовета – все выступили едином фронтом, объявив открытый бойкот выпускного вечера. Ожидание низких сборов, плюс неудачные попытки младшеклассников внести свой вклад, подрабатывая мытьем машин и продажей выпечки (было собрано куда меньше, чем нужно для такого мероприятия), привели к беспрецедентному в истории Кастерской окружной старшей школы решению: девятиклассникам и десятиклассникам было позволено прийти на выпускной бал при условии, что на них будут вечерние костюмы. Билеты продавались по очень справедливой цене (билет на двоих – всего десять долларов). – Ты тоже идешь, Кэм! – Коули материализовалась из воздуха рядом с моим шкафчиком сразу после последнего урока как раз тогда, когда я собиралась идти на тренировку. Во всяком случае, выглядело это именно так. Занятия на сегодня закончились, весна только-только начала вступать в свои права, и в три пятнадцать по школьным коридорам хлынул поток опьяненных близкой свободой учеников. Он катил к дверям, лишь на секунду выбрасывая из себя ученика, которому надо было что-то взять из шкафичка или, наоборот, убрать туда, а потом вбирал его обратно и увлекал дальше. Все это словно было срежиссировано, каждое движение выверено, каждый звук: хлопок, грохот металлических дверей, громкие выкрики «позвони мне» или «гребаный тест по химии» раздаются в точно назначенное для них время; резкий запах только что зажженной сигареты, как только выйдешь за дверь; рев музыки, доносящийся из открытых окон, визжание шин, когда машины срываются с места на студенческой парковке, – я любила задержаться у своего шкафчика на несколько минут, чтобы окунуться во всю эту суету, перед тем как отправиться на тренировку. Но сегодня рядом со мной стояла Коули. Заместитель директора Хеннитц только что объявил условия выпускного вечера по трансляции. В конце дня школьная радиостанция всегда сообщала разные новости. Тон у него был сухой, а слова выходили какими-то липкими: «Выпускной – это светское мероприятие; предоставляя вам, учащиеся девятых и десятых классов, возможность на нем присутствовать, администрация и я лично уверены, что вы проявите должное уважение и будете вести себя достойно». Так как про эту возможность мы узнали буквально только что, я сразу догадалась, что Коули хотела сказать этим «ты тоже идешь, Кэм», но сделала вид, что не понимаю, чтобы она еще меня поуговаривала. Мне нравилось чувствовать, что я нужна ей. – Ты это о чем? – Я притворилась, что роюсь в рюкзаке. – Всего лишь о главном событии весеннего модного сезона, – заговорила Коули с интонациями светской львицы, что, признаю, у нее очень хорошо получалось, затем добавила уже нормальным голосом: – Если ты пойдешь с нами, то тебе тоже нужна пара. – Одним изящным ловким движением она убрала волосы с лица и, закрутив их, заколола карандашом. Меня всегда завораживало, как одновременно сексуально и небрежно она это проделывает. – Я спрошу у бабули, свободна ли она. Когда это будет, говоришь? – Я постаралась отгородиться от нее дверцей шкафчика. Бретт почти всегда крутился рядом с Коули, но, когда его не было, я по-прежнему испытывала чувство неловкости, оставаясь с ней наедине, как во время нашего первого разговора на «кофейном причастии» в «Воротах славы». – Только давай без этих твоих шуточек, с тобой иногда невозможно разговаривать. Это же такое событие! Когда еще нам позволят появиться на выпускном балу, пока не настанет наш черед! – Пока что я не услышала ничего, что заставило бы меня согласиться, – упиралась я. Голова Коули показалась из-за дверцы шкафчика, она схватила меня за руку и с крайне серьезным видом сказала: – Я позвоню тете Рут! Клянусь! Я позвоню ей и скажу, что ты снова ведешь себя как псих-одиночка и не хочешь идти на бал. И тогда уж она с тебя не слезет. Ты ведь знаешь, у нее всегда найдется туз в рукаве, какой-нибудь знатный холостяк для тебя. – Ты страшный человек. Ненавижу тебя. – Так кого мне спросить? Трэвиса Беррела? Он бы согласился. – Коули распахнула дверцу шкафчика пошире, обошла ее и, потянувшись за клубничной жвачкой, которая лежала на верхней полке, прижалась ко мне, совершенно не замечая этого касания, а я утратила способность замечать что-либо, кроме него. Я отпрянула на безопасное расстояние. – Трэвис Беррел пойдет с кем угодно, если будет шанс пообжиматься на танцполе. – То есть ему первому звонить? – Слова растворились в сладости клубники. – Разумеется. Ладно, мне пора, а то опоздаю. – Я попыталась отодвинуть ее в сторону, одновременно хватая рюкзак и спортивную сумку. Она не сдвинулась с места, и мне пришлось протискиваться мимо нее, чтобы добраться до своих вещей. Я почувствовала, как легкая дрожь пробежала по телу и ухнула куда-то в глубины живота. Я захлопнула дверцу и щелкнула замком. Она не отставала от меня, и мы двинулись против оживленного потока к женским раздевалкам. – Да ладно тебе, попроси Джейми. В конце концов ты так и сделаешь, сама знаешь.