Мы вышли в большой вестибюль рядом с тренажерным залом, где стояли автоматы с чипсами, печеньем, шоколадками и витрины с кубками, завоеванными нашей школой в разных состязаниях. Там толпились участники вечера в поникших теперь уже нарядах; свежий, едва ли не холодный ночной воздух свободно проникал в помещение сквозь распахнутые настежь тяжелые входные двери. – Я знаю. Втрескайся ты в него, все было бы не так плохо, но ведь дело в другом, а?! – Ответ прозвучал громче, чем я ожидала. Ребята из драмкружка в костюмах времен Ренессанса, позаимствованных из реквизиторской, повернулись, привлеченные нашими голосами. Несмотря на то что их очки, стрижки и брекеты никак не соответствовали эпохе, они показались мне настоящим хором в разворачивающейся трагедии, где главная роль отводилась мне. Я взяла Джейми за локоть и потащила на улицу, он не сопротивлялся, но дорогу нам преградил замдиректора Хеннитц, который стоял на ступенях, сцепив руки за спиной. Его глаза были устремлены на лужайку перед входом, посреди которой возвышался памятник Джорджу Кастеру[14], отлитый из бронзы на деньги какого-то выпускника в прошлом году. – А вот и наши лучшие бегуны, – приветствовал нас Хеннитц и улыбнулся. – Повеселились на славу? – Не то слово, – сказал Джейми, беря меня под руку. – Намахались радужными флагами всласть. Хеннитц усмехнулся. – Что, теперь так говорят? – На его лице отразилось неподдельное изумление. – Никак мне не угнаться за вами, молодежью. – Он собирался было войти, но вернулся к нам. – Послушайте, если вы сойдете с крыльца, то покинете территорию, и я не смогу впустить вас обратно, – сказал он и оставил нас одних. – А то мы без тебя не знали, долбоеб, – огрызнулся Джейми, обращаясь к тому месту, где только что стоял Хеннитц, и одним махом взметнулся на верхнюю перекладину металлических перил. В дальнем конце крыльца сидели незнакомые мне ребята, голые плечи девушек укрывали пиджаки их спутников. На улице было холодно, а когда порыв ветра приподнял подол моего платья, стало еще хуже, я даже вздрогнула. Я прикусила губу и зябко повела лопатками. Как мне убедить Джейми, если я так и не нашла ни одного подходящего слова?! Я посмотрела на свои босые ноги, которые уже совсем заледенели, и мечтала лишь об одном – только бы не разрыдаться. – Не хочешь набросить? – спросил Джейми, несколько смягчаясь. Я отрицательно помотала головой, не глядя на него. Он спрыгнул с перил и набросил свой смокинг на мои плечи. Меня знобило. – Боже, только не плачь, Кэмерон, – продолжал он еще нежнее. Вообще-то никогда раньше он так меня не называл. – Я не думал довести тебя до слез. – Вот еще, – фыркнула я. Сейчас или никогда. – Когда ты впервые понял? – спросила я, рассматривая ноги. Кончики пальцев совсем побелели. – Понял что? – Про меня? – Что – про тебя? – поддразнил он меня. – Зачем ты так? – О чем ты? А что я, собственно, знаю? Что тебя до сих пор связывает тесная дружба с этой девчонкой, Линдси. А она выглядит как… – Как кто? – спросила я, глядя ему прямо в глаза. – Как лесбиянка. Черт. – Он затряс головой, засопел и ударил ладонью по перилам с такой силой, что раздался глухой лязг, который вспугнул привольно расположившиеся пары. – Ты хочешь, чтобы я тебя назвал лесбиянкой? Это твой сегодняшний приз? – Да, именно этого я и хочу! – Теперь я плакала по-настоящему, злясь и на себя, и на него. – Может, напишешь еще это слово на моем шкафчике? На всякий случай. Чтобы я не забывала. Я хотела было уйти, но Джейми резким движением притянул меня к себе. Сотню раз герои фильмов проделывали подобное на экране, но со мной такое было впервые: мгновение, и вот уже я рыдаю у него на груди, мучаясь от неловкости и собственной слабости, которую я была готова позволить себе несколько минут. – Все уже знают? – Я освободилась от его объятий и рукавом смокинга отерла с лица то, во что превратился мой макияж, над которым так усердно работала Коули. – Парни из нашей команды болтали всякое, – ответил он, – но это так, ерунда. Я сделала выражение лица, которое должно было означать «да ладно?» – приподняла брови, надула губы и слегка набычилась. Глупее не придумаешь, конечно. – Я серьезно, – возразил Джейми. – Ты им нравишься, они не очень прохаживаются на твой счет. Для них ты простая бегунья, одна из нас. – Но почему тогда ты сказал на трибуне… – Потому что это совершенно ненормально. – Он снова повысил голос. – Господи, и тебе еще хочется знать, что говорят о тебе сейчас. Давай, закрути с Коули Тейлор, вот тогда и посмотришь! Я залилась краской. – Мы просто друзья, – промямлила я. – Правда. Я даже никогда… – Как закончить это предложение, я не знала. – Мы с тобой тоже друзья, – возразил он. – Причем гораздо дольше. С чего ты взяла, что тебе нравятся девушки? – Я ни в чем не уверена. Джейми покачал головой. – Ну, когда ты рядом с Коули, создается другое впечатление. По крайней мере иногда. – Он помолчал секунду, словно обдумывая свои следующие слова. – Послушай, если ты говоришь, что не уверена, то это попросту глупо. Ты могла бы дать шанс кому-нибудь из нас, парней, и все выяснить. Наверное, у меня был десяток случаев заметить то, что только теперь стало очевидно: Джейми был неравнодушен ко мне. Или ему так только казалось. И это еще больше усложнило и запутало все. Когда такая неловкая пауза наступала в фильме, я всегда нажимала на кнопку быстрой перемотки – слишком уж сильное напряжение, словно воздух вот-вот закончится, и ничем его не снимешь. Раздался смех, на крыльце показались знакомые нам обоим ребята. Лица у них раскраснелись, влажные от пота челки липли ко лбам. – Еще одна песня, и объявят последний танец, – сказал кто-то из них, а потом они все, будто по команде, обернулись к нам и вдруг заметили, что стали невольными свидетелями драмы, о чем недвусмысленно говорили напряженная поза Джейми и мое лицо в потеках туши. Они принялись разводить руками, виновато заулыбались, потом помахали пачками сигарет прямо перед нашими носами и, сославшись на то, что не хотят курить, стоя у нас над душой, ретировались подальше, спустившись по ступеням с другой стороны крыльца. – Если ты сомневаешься, то почему бы не попробовать? – буркнул Джейми, глядя не на меня, а на статую Кастера, совсем как Хеннитц несколько минут назад. Я все еще не могла подобрать правильные слова. – Скорее я знаю, но пока еще сама в замешательстве. Понимаешь? Вот и ты: сегодня вечером тебе стало наконец ясно, а ведь ты давно уже все видел. Но с толку это все равно сбивает. – Да, но я не могу быть уверен ни в чем, что касается тебя. – Он снова повернулся ко мне. – Именно об этом я и толкую. Иногда, когда мы вместе, мне кажется, что ты куда больший парень, чем я сам. Но бывают моменты, когда я бы с радостью… – Он не закончил фразу, но сделал несколько движений тазом, которые лучше любых слов объясняли, что именно он имел в виду, да еще и заухмылялся, словно чертов извращенец. Это было глупо, но определенно разрядило обстановку. – Это все потому, что ты – озабоченный мальчишка, – сказала я, сильно шлепнув его по руке, чтобы он прекратил трясти задом. – Я тут совершенно ни при чем. – Ну если я не прочь приударить за девушками и ты тоже не прочь, выходит, ты тоже озабоченный мальчишка, – сказал он, шлепая меня в ответ. – Ну уж нет, – отрезала я, решив, что наконец-то мы выяснили что-то важное и между нами не осталось больше никаких недоговоренностей, но тут Джейми наклонился и поцеловал меня. Я могла бы увернуться – времени было достаточно – или отпрянуть, оттолкнуть его, но я этого не сделала; более того, я ответила на его поцелуй. Губы у него были шершавые, а на вкус сладкие от фруктового пунша и чуть кисловатые от травки, подбородок выбрит не слишком чисто, но сам поцелуй был словно заряжен электричеством и возбуждал, наверное, потому что застал меня врасплох. Целовался Джейми неплохо, хотя слишком суетился. Мы так долго не отрывались друг от друга, что деликатные курильщики даже устроили нам овацию. Я отпрянула от него, но не потому, что мне не понравилось, хотя все это слишком уж походило на гребаный научный эксперимент, пусть и очень приятный; причина была в другом: мы стояли на крыльце школы во время выпускного бала, а я предпочитала ставить свои опыты без массового скопления народа. Да и Джейми, который к тому моменту уже положил одну руку мне на спину, а другой придерживал мне голову, начинал потихонечку распаляться, в отличие от меня. – О! Права доступа ограничены! Дальнейшие действия запрещены! – завопил со своего насеста Стив Бишоп, который дымил сигаретой, усевшись на перила. Все захохотали. – Временно, Бишоп! – крикнул в ответ Джейми. – И только потому, что я джентльмен. – Отсюда все выглядело совсем по-другому, здоровяк! – продолжил Стив, но Джейми улыбнулся, выразительно показал ему согнутую в характерном жесте руку и переключился на меня. – Ну вот. Теперь понимаешь, о чем я? – Он поправил смокинг на моих плечах, потому что тот несколько сполз от его усилий. – Не совсем. Что ты имеешь в виду? – Что нам нужно продолжить, Джей-Джей-Кей. Очевидный выбор. – Возможно, – ответила я. – Не опоздать бы на последний танец. Коули и Бретт скользили по паркету совсем рядом с нами. Исполняли «Wild Horses», и Джейми еще дважды поцеловал меня. Я не противилась. После второго раза я заметила, что наши нежности не укрылись от внимания Коули. Она подмигнула мне через плечо Бретта и наморщила нос. Я залилась краской, и тогда она подмигнула еще раз. Мои щеки стали пунцовыми, и я вынуждена была спрятать лицо на плече Джейми. Это она тоже заметила, без всякого сомнения, как и Джейми, которого мое смущение лишь утвердило в мысли, что он был прав. Он прижал меня к себе еще крепче. Я посылала неправильные сигналы правильным людям неправильными способами. Уже в который раз. Глава 9 Так повелось с давних пор, что лето в Майлс-сити официально вступало в свои права только после того, как по нарядно украшенной по такому случаю Мэйн-стрит вихрем проносилась всемирно известная животноводческая выставка-аукцион, которая проводилась во время длинных майских выходных, обычно на третьей неделе. Если не считать павильонов, куда устремлялись организаторы родео, чтобы поторговаться и купить лучших необъезженных лошадок для своих шоу, на четыре дня город охватывало истинное безумие: люди танцевали прямо на улицах, рабочие окрестных ферм соревновались в тракторных гонках, ковбои устраивали всякие проделки, на которые приезжали подивиться зеваки с обоих побережий, значительно пополняя муниципальный бюджет. Выставка в Майлс-сити удостоилась даже нескольких строчек в Книге рекордов Гиннесса как событие, которое могло похвастаться «наибольшим потреблением алкоголя на душу населения в радиусе двух кварталов на территории Соединенных Штатов». Впечатляет, если вспомнить Марди Гра в Новом Орлеане или любой крупный футбольный матч между университетскими командами, а мы про это никогда не забывали. Местные жители гордились этим нашим достижением, а девизом города на эти дни становились слова: «Если тебе не перепало во время выставки, тебе вообще не судьба». Мы с родителями всегда ходили на парад в субботу утром. Папа с мамой усаживались на шезлонги и попивали холодный чай из термоса, я вдумчиво обследовала стоки Мэйн-стрит, пытаясь выудить соленые ириски или карамельки, которые уже подвыпившие в десять утра красотки могли там обронить. Затем мы обедали в городском парке, обычно мне доставался жирный бутерброд с жареной говядиной и мои пальцы так замасливались, что я с трудом могла удержать запотевший стакан лимонада. Потом мама уходила на работу в музей, а я иногда встречалась с Ирен, и мы шли на родео вместе. Больше всего нам нравилась тень под трибунами, где мы собирали использованные билеты и уворачивались от лузги или, что еще хуже, от жвачки, которая падала вокруг нас, как тяжелые, но редкие капли дождя в самом начале грозы. С тех пор как умерли родители, бабуля стала большой поклонницей ДАР[15] (в Майлс-сити это значило «Дочери американских равнин», а вовсе не «революции»), своего рода посиделок с пирогами, приуроченных к выставке. И, скажу вам, пирогов за это время съедалось немало. После парада мы отправлялись в библиотеку, а потом возвращались домой с немецким шоколадным тортом с кокосовой глазурью и полудюжиной булочек с корицей по рецепту Мирны Сайкс. Но вскоре после выпускного вечера бабуля почувствовала себя не очень хорошо, и доктор предупредил ее, что при «такой диете» ей не совладать с диабетом. Поэтому, когда несколько недель спустя в газетах появилось расписание событий выставки, я спросила ее о наших планах, и бабуля, сидя с пузырьком лекарства в руке, сказала, что не собирается «отсвечивать на проклятом параде в этом году». Меня это вполне устраивало, потому что Рут и Рэй уже записались волонтерами на всевозможные мероприятия, которые организовывали «Ворота славы» по такому случаю: присмотр за дошколятами в дневные часы, проведение утренних молитвенных собраний, пикник. К тому же у Рут на ярмарке был прилавок с товарами «Салли-Кью». По всему выходило, что мне предстояло четыре дня настоящего ковбойского разгула, которые я могла провести по своему усмотрению. И, как потом оказалось, четырех дней было более чем достаточно. В четверг вечером Джейми, Коули, Бретт и я выпили пива и курнули травки у Джейми, а затем пошли на открытие фестиваля уличных танцев. Мы добрались туда еще засветло, территорию перед баром «Приют пастуха» пока что не оцепили, но нас все равно должны были оттуда вышибить, потому что во время выставки шериф бывал особенно строг, а мы явно не проходили возрастной ценз. Обычно уже на второй день аукциона все начинали смотреть на правила сквозь пальцы, но только не во время открытия. Нас должны были выгнать, но брат Коули Тай, который принимал участие в родео на этой выставке, в том году был большой шишкой, к тому же, а это куда важнее, он был настоящим местным ковбоем, красавчиком, живой рекламой мероприятия, а это хорошо для привлечения туристов. Он замолвил за нас словечко, и внезапно мы четверо стали особыми гостями заведения. – Но с выпивкой вы как-нибудь сами. – Тай подошел к нам с важным видом, лавируя между парами, двигавшимися в ритме тустепа. Он выглядел непривычно элегантным в ковбойских штанах и жилете, а карикатурно большая шляпа вызывала бы смех, если бы так ему не шла. – И чтобы я не видел тебя с бокалом в руке, – сказал он Коули, дергая ее за ухо. – Не желаю знать ничего подобного. – Ничего подобного? – повторила Коули, ткнув его в грудь. – Зачем нам здесь оставаться, если мы не можем выпить? – Я не говорил, что ты не можешь пить, – сказал он, театрально отхлебнув пива. – Я сказал, что не хочу видеть, как ты пьешь. С глаз долой, из сердца вон, ваше королевское высочество. – Меня еще не короновали, – ответила Коули. – До завтра кланяться не обязательно. – Только если мне достанется должность придворного шута. – Джейми щелкнул каблуками, как заправский лепрекон. Коули номинировали на звание королевы выставки, нашего местного конкурса красоты, в котором корону обычно получали девушки из БФА, заканчивавшие двенадцатый класс. Коули была самой юной номинанткой за последние тридцать лет, к большому неудовольствию некоторых из этих старшеклассниц. Она собиралась уже отказаться от участия, но этим бы нанесла кровную обиду одному усачу, возглавлявшему Ассоциацию скотоводов Монтаны, который и выдвинул ее кандидатуру. Поэтому она решила довести дело до конца. – Я не выиграю, – сказала Коули. – Корону присудят Рэйни Оушен. Должны. Она живет ради нее. – Она сделала несколько шагов назад и повторила лепреконский прыжок Джейми, что только укрепило мои чувства к ней. – Но место придворного шута тебе гарантировано. Музыканты (какая-то группа из Колорадо) начали отбивать такт ногами. Тай кивнул миниатюрной брюнетке с начесом, которая стояла на противоположном тротуаре, указывая на танцующие пары. Мгновение он рассматривал нас четверых, переводя взгляд с одного лица на другое, как будто на опознании в полицейском участке, потом положил руки мне на плечи, что было не слишком-то приятно, потому что банка холодного пива впечаталась мне в ключицу, а огромный большой палец, весь покрытый веснушками, больно давил. Ноготь на нем был мертвый, лиловато-черный. – Кэмерон, следующие четыре дня ты будешь присматривать за Коули, – сказал он, обдавая меня густой волной пивного перегара. На его лице не было и намека на улыбку. – По понятным причинам я не могу довериться ни шуту, ни ее дружку. Остаешься только ты. Держи ее в узде. – Помоги мне, Оби-Ван Кеноби, ты моя единственная надежда, – засмеялась Коули и сжала мою руку.