— Ты переходишь под командование капитана Дарнье. Пошевеливайся! Вот так неожиданно Савитри получила возможность избавиться от присутствия Мочали. Тот хоть и успокоился после инцидента с гигантом, но продолжал недобро смотреть на Сави. Разыскивая неведомого капитана, Савитри пыталась вспомнить всё, что о нём слышала. Говорили, что он недавно прибыл в Эль-Кут сразу после того, как оправился от какого-то тяжёлого ранения. Он был одним из немногих, кто знал хинди и мог нормально общаться с солдатами. Ещё говорили, что он уродлив и жесток, не щадит ни себя, ни солдат. Много было слов. Сави не знала, чему верить, не знала, зачем он вызвал именно её. Капитана Дарнье она увидела сидящим на корточках и осматривающим подкову лошади. Его плечи были в разы шире узких острых плеч индийцев, а спина такой широкой, что Сави могла спокойно за ней спрятаться. Кровавые лучи упали на эти плечи, и Савитри вдруг вспомнила, где их уже однажды видела — пару дней назад солнце точно так же пыталось обнять и согреть всадника-великана. Она что-то сказала, капитан вздрогнул, словно не слышал её приближения, поднялся и обернулся к ней. Он взглянул прямо ей в глаза, впиваясь, словно зубами, в самое нутро. Савитри ощутила, как жар охватил щёки. Он стоял перед ней, то ли бог, то ли демон. Моргнул, на секунду освобождая Сави из плена своего взгляда, и позволяя ей вздохнуть спокойнее. Как и говорили, Он не был красавцем. Скорее, даже наоборот. Длинный шрам, пересекающий щёку, губы и подбородок, делал Его суровым и каким-то диким. Карие глаза смотрели пронизывающе, будто он хотел проникнуть в самую суть Сави. И волосы… Цвета спелой вишни. Странный, неестественный цвет. Но когда он подошёл ближе, становясь всё выше, увеличиваясь, словно тень, Сави поняла — это природный цвет. Закатанные рукава рубашки обнажали его руки, покрытые волосками точно такого же оттенка. Сави сглотнула. На смену жару пришёл какой-то странный озноб, будто она столкнулась с неведомым существом. — Оседлай мою лошадь. Его голос, как и взгляд, проник глубоко под кожу, заставляя Сави вновь испытать странную дрожь. Форма почти царапала кожу. Она кивнула и направилась к лошади, протягивая руку к седлу. И тут Его длинные, покрытые шрамами пальцы сомкнулись на её запястье, причиняя боль, оставляя солнечный ожог. «…Не знаю, кто она, как здесь оказалась… Зачем женщине вообще нужен подобный маскарад?! Не знаю, но выясню…» Каким-то образом Он тоже догадался, что Сави женщина. Догадался намного быстрее Мочали. Но не стал угрожать разоблачением. Лишь однажды вызвал к себе и спросил, зачем она выдаёт себя за мужчину. Сави растерялась, не зная, что ответить. Он прожёг взглядом дыру у неё во лбу, но отпустил и никому ничего не сказал. Измученная постоянными попытками спрятаться, Савитри не могла понять причину Его молчания. Её терзали страх, сомнения, подозрения. Почему? Почему Он не раскрывает её секрет? Чего ждёт? Всё кончилось тем, что Савитри не выдержала. Она прямо спросила капитана. Он, наверное, был удивлён вопросом. Он покачал головой и сказал, что индийцы замечательно устроились, получив рабов без войн и кровопролития. Сави не сразу поняла, что он говорил о неприкасаемых. Так начала зарождаться их странная молчаливая дружба. Робко, опасливо, но Сави всё больше и больше доверяла этому человеку. Капитан словно оберегал её ото всех, давая какие — то смехотворные поручения вроде доставки письма лейтенантам или покупки чего — то на базаре. Он оставлял ей часть своей еды, спала Савитри отдельно ото всех и несколько раз смогла даже помыться в деревянной лохани с маленьким кусочком мыла. Мыло не пахло, было совсем крошечным, но Сави подозревала, что появилось оно не просто так. Много раз она пыталась поблагодарить капитана, сказать простое «спасибо», но Его какой — то равнодушный взгляд её останавливал. Как будто это другой человек её оберегал. Савитри пыталась верно служить капитану, но ей почти ничего не приходилось делать. Она наконец могла спокойно есть и даже начала понемногу забывать, что родилась ачхут. Так просто было не следить за каждым своим шагом, не бояться ненароком коснуться кого-нибудь. Она слишком быстро отвыкала от того, что было решено самими богами. И виновником этому был капитан Дарнье. Сави гадала, почему Он это делает, кем считает её. Но он оставался молчалив и невозмутим. Словно вдохнули жизнь в статую. Теперь эта статуя могла ходить и говорить, но не могла чувствовать. И всё же Сави ощущала между ними связь, тонкую, туго натянутую нить. Ей так хотелось считать, что это и есть та самая дружба, которой она была лишена. От капитана она видела больше поддержки и заботы, чем от матери. Он незримо присутствовал рядом, делая её жизнь в готовящемся к войне городе почти счастливой. Однажды Савитри поручили передать капитану депешу. Как обычно, постучавшись, она замерла на месте, ожидая тихого: «Войдите». Но её стук остался без ответа. Из-под двери выбивалась полоска света. Сави постучала ещё раз. Снова ничего. А вдруг с ним что-то случилось? Дрожа от неуверенности, она вошла в штаб. Капитан Дарнье сидел на полу, прижавшись лбом к коленям и тихо что-то шепча. Сначала Сави подумала, что Он пьян — англичане не отказывали себе в выпивке даже накануне войны. Сави подошла ближе и легонько тронула Его за плечо — она по-прежнему боялась запачкать кого-то своим прикосновением, тем более Его, человека, который проявил к ней такую доброту. Она едва коснулась ткани мундира, и капитан тут же поднял лицо. На его щеках застыли две блестящие, едва видные влажные дорожки. Шрам побелел и резко выделялся на загоревшем лице — так крепко он сжимал губы. Сави с удивлением поняла, что он плакал… Молча она опустилась рядом. Их тени слились в одну большую, и Савитри в очередной раз нарушила закон своих предков, своих богов. — Ненавижу войну. Его немного сиплый низкий голос, который так редко доводилось услышать, окутал Сави. Она хотела вновь дотронуться, как-то утешить, поддержать, но отдёрнула уже протянутую руку. Капитан, словно змея, выбросил вперёд ладонь, обхватывая её пальцы и прижимая их к своему лицу. Ладони стало влажно и горячо. Сави вздрогнула. Она постаралась вырвать руку, но капитан не дал ей этого сделать. — Не надо… — Сави с болью взглянула в его лицо, оставшееся таким же равнодушным и каменным. Она решилась… — Я — дхоби… Это, когда… Он оборвал её, не дав договорить. — Я знаю, что это значит. Рассвет они встречали вдвоём, всё так же на полу. Капитан лежал, уткнув лицо в её колени, а Сави нежно перебирала его необыкновенные волосы, наслаждаясь возможности наконец коснуться кого-то. Ей казалось, что ладони опускаются в прохладную мягкую воду — пряди, как волны, путались меж её пальцев, поблескивая в первых лучах солнца. Он рассказывал ей о своём детстве в Индии, о жизни в Ирландии — далёкой и холодной стране. А Сави заворожено слушала эти рассказы, будто они были сказками, которых её лишили в детстве. Она с жадностью ловила и впитывала каждое его слово, представляя, что это её боги уносят на далёкий остров. После той ночи капитан стал ещё более замкнутым, чем обычно. А ещё Он начал обучать Сави английскому языку — тому, на котором говорят аристократы. «…Савитри… Солнечная… Даже её имя причиняет боль. Солнечная. Я не могу не смотреть на неё. Пытаюсь заставить себя отвернуться, и не получается. Я слабак, как и отец. Ничтожество. Не зря мать говорила, что мне гореть в аду. Я сгорю на этом Солнце…» «…Не встречал таких, как она. Я всё думал, на что похожи её волосы, и вспомнил. На нашей шахте в Лирнсе добывают уголь. Её волосы такие, как он — чёрные и блестящие. И можно сгореть, если быть неосторожным…» Армия турок была настроена решительно. Экспедиционный корпус, в котором индийцы с трудом даже обращались с английским оружием и не всегда могли понять, чего от них хотят, выглядели жалкими. Амбиции англичан по захвату города около нефтяных месторождений грозили обернуться не только полным провалом, но и тысячными жертвами. Так и случилось. Эль-Кут осадили. Капитан и ещё пара переводчиков, словно вихри, носились от одного отряда к другому, пытаясь скоординировать действия, хоть что-то сделать. А Сави ждала в штабе. Он почти не выпускал её наружу, где каждый день мог стать последним. Сави всё больше боялась. Турки решили отстоять Эль-Кут. Началась осада… 7 «…Завтра будем прорываться. Таунсенд отправляет конницу в наступление. Командовать будет Личман. В коннице только англичане. Я не могу оставить её здесь…» Англичане готовили наступление. Осада не могла длиться вечно. Им оставалось либо погибнуть здесь, либо попытаться вырваться из города… Чтобы погибнуть за его стенами. Мрачные англичане бегали туда-сюда, а индийцы молились. Савитри не отходила ни на шаг от капитана. Его губы были крепко сжаты. Шрам угрожающе белел на лице, а глаза блестели так ярко, словно он был болен лихорадкой. Ночью, кажется, не спал никто. Савитри покинула свою крошечную комнатушку и боязливо приблизилась к штабу. Она только успела поднять руку, как дверь широко распахнулась. Капитан стоял на пороге. Волосы взъерошены, на щеках — лихорадочные алые пятна, шрам натягивает кожу, делая его подбородок и скулы острыми, как осколки скал. Сави не нашлась, что сказать. Она просто крепко обняла его. Конница во главе с полковником Личманом была наготове. Сави сжимала вспотевшими ладонями допотопную ржавую саблю. А вокруг что-то происходило. Все бегали, кричали и спешили что-то сделать. — Иди за мной! Капитан возник из ниоткуда, словно демон, появившись у Сави за спиной. Права она была, когда считала его жутким ракшасом. Послушно последовала за ним и оказалась в маленьком проулке. Здесь было тихо, только издали слышался неясный гул приготовления к бою. Ярко светило жёлто — оранжевое раскалённое солнце. И даже казалось, что всё хорошо. Как будто не было огромной армии у ворот города, и всем предстояло прожить долгую жизнь. Капитан повернулся к ней лицом, крепко сжал плечи Сави и, нависнув над ней, заглянул в глаза. Сави замерла. — Послушай меня внимательно. Запомни всё. Сейчас выберешься из города, проедешь за Личманом. У первого окопа тебя будет ждать турок, зовут Хали. Он поможет тебе выбраться и сесть на корабль до Британии. В порту найдёшь капитана Барнса. Он поможет добраться до Ирландии. Возьми это письмо. Здесь адрес, куда тебе нужно приехать. Моя бабушка примет тебя. Ошеломлённая Сави могла только молча стоять и смотреть, как солнечные лучи путались в его волосах цвета спелой вишни. Так же она зарывалась пальцами в его волосы. И сейчас Сави завидовала этому хитрому солнцу. А капитан снял свой мундир и надел его на Сави. А она только и могла, как кукла, подчиняться его движениям. На голову её была низко надвинута его фуражка. Капитан провёл её к воротам, где уже собиралась конница. Неожиданно он остановился. Сави удивлённо моргнула, приходя в себя. Его лицо вдруг оказалось совсем близко, и она ощутила горячее дыхание. Он выдохнул, поток воздуха пробежал по губам Савитри, и она жадно его вдохнула, как будто частичка капитана теперь оказалась в ней. А он наклонился ещё ниже. Его приоткрытые губы накрыли её рот. Нежно и неумолимо. Шершавые, влажные и слишком горячие, почти причиняющие боль. Медленно-медленно, словно впереди ещё много долгих и счастливых минут, он терзал горькой лаской губы Сави, воруя крупицы её дыхания. Словно пытался отобрать назад тот воздух, который она вдохнула. Солнце мигнуло жёлтым глазом, заставляя Савитри зажмуриться. И в этот момент поцелуй из нежного и горького стал грубым и почти жестоким. Капитан прикусил губу Сави и медленно лизнул, будто хотел попробовать на вкус. И Сави поняла, что плачет. Она не должна уходить и оставлять его здесь одного. Не должна. Капитан оттолкнул её. А потом схватил за руку и потащил за собой. В каком-то сумбуре, не замечая, что происходит вокруг, Савитри оказалась сидящей на коне. Конница прорвалась через осаду турок. Они были единственными, кто смог вырваться из Эль-Кута тем днём. Солнце прощально махнуло лучом, освещая раненых и убитых. Луч медленно скользил от одного тела к другому, словно ища кого-то. Среди убитых не было ни одной женщины. Довольное солнце опустилось за горизонт. «…Она уехала. Она должна выжить. Просто обязана…» 8 Сави не помнила, как добиралась через окопы к порту. Не помнила, как садилась на корабль. Даже названия его не знала. Месяцы её путешествия до Ирландии превратились в однообразную агонию. Люди сменяли друг друга. Города. Остановки. Порты. Преданный Хали заботился о еде, о билетах, о том, чтобы никто не тревожил Сави и не задавал лишних вопросов. А Сави даже не могла бояться за свою жизнь. Она так долго мечтала вырваться из своей деревушки в Индии, убежать от несправедливости, а теперь, оказавшись на пути к своей мечте, могла лишь сутками думать об одном: как там Он? Выжил ли? А вдруг опять ранен, и никто не может ему помочь?.. «…Турки держат осаду. Мы с упорством ослов не сдаём город. Не знаю, как долго это продлится. Продовольствие заканчивается. Горожане уже голодают. Мечтаем о воде…» Спустя несколько месяцев долгого изнурительного пути Савитри оказалась в Лирнсе — маленьком ирландском городке, в котором добывали каменный уголь и варили зелёное пиво. Она запомнила тот вечер на всю жизнь. Узловатые, словно скрюченные в муках деревья, почему-то до сих пор без единого листочка, тонули в тумане. Луна, наконец пробившаяся сквозь тучи, освещала мокрую дорожку с выбоинами, зелёные кустики миниатюрного лабиринта и три покрытых мхом статуи. Огромная каменная арка, оплетённая каким-то растением с маленькими голубыми цветками, венчала извилистую дорожку, по которой медленно шуршал колёсами автомобиль. Сави, взволнованная из-за любопытства и страха перед новым местом, с трепетом и странным возбуждением рассматривала разрушающиеся от времени и непогоды статуи, ожидая, когда же сможет увидеть дом. И он появился. Длинный трёхэтажный особняк из коричневого камня, увитый плющом. Два льва, ставшие зелёными от сырости и времени, охраняли вход. Треугольный фронтон венчал фасад, украшенный двумя арками — входной и балконной. Слушать рассказы о таком доме — одно, оказаться же прямо напротив его… Сырость и прохлада окутывали с ног до головы. Морось оседала на волосах и коже, заставляя трястись от озноба… Сави встретила седая женщина, лицо которой, словно кора дерева, было покрыто глубокими морщинами. Сави отдала письмо, написанное капитаном. Женщина долго и пристально всматривалась в Савитри, взгляд пронизывал, как сабля. Сави уже видела эти глубокие карие глаза, в которых можно было погрязнуть как в болоте. Рядом с этой суровой женщиной, идеально причёсанной даже в столь поздний час, Сави ещё сильнее ощутила свою принадлежность к ачхут. Её кожа была в разы темнее кожи графини. А её душа и осознание того, что Сави оставила капитана там одного, делали грязь ачхут несмываемой. «…Есть нечего. Начались эпидемии. Слава Богу, она не видит всего этого. Я представляю, будто она снова сидит рядом, трогает мои волосы. Сразу становится тепло. Наверное, она сделана из солнца, как и её имя. Сейчас, когда прошло столько времени, мне начинает казаться, что её никогда и не было. Может, я и впрямь её выдумал? Сошёл с ума и придумал. Но так даже лучше. Могу вообразить, будто она тоже меня любит…» Сави бродила по дому, узнавая каждую его трещину и скрип половиц, так чуждые ей и хорошо знакомые капитану Дарнье. Грубоватая лепнина на стенах и потолках, скрипящие лестницы, большие портреты с суровыми лицами. Больше всего Сави любила бывать в классной комнате, заменившей Ему детскую, которой он был лишен в Индии. Сави осторожно входила в просторное, но мрачное помещение, так неподходящее для ребенка. Ей сложно было представить, как он оказался здесь запертым после пыльной свободы индийских улиц. Но со временем случилось что-то странное: Савитри полюбила классную. С её помощью узнавала Его. Вот царапины и потрескавшаяся краска на подоконнике, где он, наверное, любил сидеть. И ветка все так же скребла в окно, умоляя сначала капитана, а теперь и Сави, позволить ей укрыться от шторма. Огромный слон на колесах с красной попоной и золотыми кисточками, покрытый пылью. Его черные глаза таинственно поблескивали и следили за новой гостьей. А обратная сторона парты вся была покрыта выцарапанными строчками из стихотворений, понравившихся Ему. Но была одна комната, куда Сави страшилась войти, хоть и отчаянно этого желала. Его комната. «…Едим крыс и молим Бога о дожде. Сил уже почти не осталось. Таунсенд хочет сдать город. Что после этого? Плен и смерть. Мы просто ждём. Она даже не сможет мной гордиться…» С того момента, как графиня приняла Савитри, прошло два месяца. Они мало виделись, почти не разговаривали и старались не попадаться друг другу на глаза. Впервые в жизни Сави никому не прислуживала, не выполняла никакой грязной работы. Теперь прислуживали ей. Она жила в богатом доме. Красиво одевалась. Ела вдоволь. Всё время думала о Нём. Сейчас она была самой несчастной женщиной. «…Сдаём Кут. Представляю, что она рядом…» Однажды Сави вошла в музыкальную гостиную. Графиня сидела за роялем и рассматривала какую-то фотографию. Подойдя ближе, Сави увидела, что на ней запечатлён капитан. Наверное, это было перед самым уходом на фронт — волосы короче, чем она помнила, губы ещё не пересекает длинный шрам, и фигура не такая худая, как помнила Сави. Графиня бросила на Сави взгляд. — Это его единственная фотография. Жаль, что не видны его глаза. Они у него такие красивые, голубые. Савитри непонимающе посмотрела на графиню, а затем вновь на снимок. — Они у него карие. Как крепкий чай… Впервые она увидела, как графиня улыбается. «…Жалею лишь об одном: что не сказал ей, как люблю её…» Ночью Сави прокралась в музыкальную комнату. Всю ночь она просидела на полу, глядя на фотографию и представляя, что рядом сидит капитан. Гарван… «…Всё закончилось… Как теперь Савитри?..» Что-то страшное и тёмное таилось в глубине её души. Оно пыталось вырваться из складок сари, накрыть с головой, преодолевая металлические пуговицы его формы. Это странное чувство, от которого хотелось рыдать, мучило, лишая сна. Сави постоянно представляла Гарвана, шептала его имя, пытаясь вспомнить, как оно звучит. Она звала его, сидя в темноте. Он ведь пришёл к ней и спас. Может, сейчас он тоже услышит и придёт? Почувствует, что нужен ей? «Сегодня, 29 апреля 1916 года от Рождества Христова Генерал Таунсенд и основная часть наших войск сдали Эль — Кут и капитулировали перед турками, выдержав пять месяцев изнурительной осады, голод и всевозможные лишения. Мы гордимся славным подвигом наших солдат! Чтим память умерших и ждём возвращения выживших!» Савитри сжимала в руках газету, с трудом разбирая английские буквы. Она даже не могла плакать. Не могла поверить. Могла лишь ждать. Он обязан был выжить.