Но, стоит заметить, в одном Джулия непревзойденна, и это доски с закусками. Правда, она всегда называла их сырными тарелками, но потом термин «доска с закусками» заполонил Интернет. У нее они получаются просто блестящие. Жаль, что Маршалл не любил сыр или мясную нарезку, да и любые другие ее композиции, даже десертные, иначе она собирала бы доски с закусками каждый день. Странно раздумывать об этом теперь, когда Маршалл мертв. Кажется, так мелочно вспоминать о нем в подобном ключе. Наверное, ей следует больше скорбеть по нему? Утром ей позвонили из медэкспертизы и сообщили, что обследование завершено и ей теперь можно заняться приготовлениями к похоронам. Как в тумане Джулия договорилась о кремации, так как это дешевле, и отказалась от службы, потому что… сомневалась, придет ли вообще кто-нибудь. Из-за этого Джулия снова почувствовала себя худшей в мире женой. И сейчас она пытается отвлечься на что угодно, только бы не думать об этом. «Сосредоточься на закусках», – говорит она себе. Она хорошо проводит время, составляя с Эммой композицию из закусок, но это кажется ей неправильным. Возможно, не следовало веселиться так скоро после смерти Маршалла. Но Эмма так радуется. Она измазывает свои маленькие пальцы инжирным вареньем, облизывает и снова погружает в банку, а Джулия пытается поругать ее, но тоже смеется и… может, все будет хорошо? Их сбережений не хватит до следующего месяца, и нужно как-то выплачивать кредит, так что Джулия понятия не имеет, как ей быть, но сейчас она вместе с дочерью раскладывает закуски на подносе, и ей не нужно беспокоиться о том, что скажет Маршалл. Могло быть и хуже. Эмма увлеченно, высунув язык, раскладывает виноградины на подносе, и как раз в этот момент раздается звонок в дверь. – Это дядя Олли, – говорит Джулия, и на миг в глазах Эммы отражается ужас. – Ты не против? Странно спрашивать ее об этом, ведь раньше у них не было иного выбора, кроме как мириться со всеми гостями, поскольку Маршалл считал, что спрашивать мнения Эммы – значит «баловать» ее и портить характер. Эмма смотрит на нее, затем опускает взгляд на композицию из закусок, которая, стоит признать, не лучшая в исполнении Джулии, потому что мясо и сырные ломтики заляпаны инжирным вареньем. – А дяде Олли это понравится? – Конечно, – без раздумий отвечает Джулия. И только потом осознает, как же она права, потому что Олли всегда любил то, что нравилось ей. Эмма серьезно кивает. – Тогда Эмма не против. Столько храбрости в этом маленьком личике, перемазанном вареньем, что Джулия, не в силах сдержаться, крепко ее обнимает. За что судьба наградила ее такой особенной девочкой? Джулия идет открывать, в то время как Эмма остается в гостиной, ей никогда не нравилось встречать гостей у порога. – Привет, – Оливер с улыбкой протягивает ей бумажный пакет. – Вот, принес печенья. Вроде бы цельнозерновые. Джулия смеется над его неуверенностью. – Не нужно было. Входи. Они проходят в гостиную и видят, что Эмма спряталась за диваном. У Джулии внутри все сжимается. Это одна из многих ее черт, которая бесконечно раздражала Маршалла. «Это позорище, – говорил он. – Почему нельзя быть нормальной? Другие дети ее возраста выбегают навстречу и кричат «привет», а эта прячется, как звереныш. Это ты ее балуешь, Джули». – Эй, не хочешь вылезти и сказать привет дяде Олли? – Джулия слышит едва уловимую нотку неловкости в собственном голосе и ненавидит себя за это. За спинкой дивана мелькает макушка Эммы – она явно мотает головой, – и Джулия виновато улыбается Оливеру. – Прости, она… – Джулия не знает, что сказать. «Она застенчивая»? Это так, но, вероятно, не стоит говорить такое при ребенке, иначе она может еще сильнее замкнуться в себе. – Не беспокойся, я понимаю. – Оливер понижает голос. – Я тоже не прочь спрятаться за диваном, когда приходят люди. Джулия смеется. – Садись. Мы с Эммой кое-что приготовили. Оливер опускается на диван и демонстративно игнорирует взгляд, устремленный на него с противоположной стороны. Джулия спешит на кухню. Когда она возвращается с закусками, у Оливера загораются глаза. – Вау, выглядит аппетитно. Затем он замечает пятнышки варенья на мясе, и его улыбка чуть угасает. – Эмма помогала мне, – объясняет Джулия снова этим извиняющимся тоном. Оливер смеется. – Отличная работа, Эмма. – C этими словами он подхватывает с подноса перемазанный кусочек мяса и отправляет в рот. – М-м… Оу, прошу прощения, наверное, нельзя есть одно только мясо? Я новичок в этих делах. Может, кто-нибудь подскажет мне, как это делается? – Он смотрит на Джулию, и оба, затаив дыхание, ждут ответа. – Ну ладно, может, как-нибудь сам разберусь. Из-за дивана доносится тяжкий вздох, и показывается голова Эммы. – Нет, – хмуро заявляет она. – Ты все испортишь. Эмма выходит из укрытия, склоняется над доской и задумчиво осматривает композицию, после чего указывает на крекер. – Бери это. – Ладно. Следуя инструкциям Эммы, Оливер намазывает на крекер инжирное варенье, кладет сверху ломтик сыра и кусочек индейки и отправляет все это в рот. Он довольно мычит, после чего глотает и продолжает: – Превосходный бутерброд. Спасибо, Эмма. Эмма кивает и принимается составлять такой же превосходный бутерброд для себя, с той лишь разницей, что игнорирует приборы и намазывает варенье пальцами. – Она мыла руки перед твоим приходом, – произносит Джулия шепотом. Оливер улыбается и откашливается. – Так вот, я был… в квартире. Джулия замирает. Ну, конечно, Оливер для этого и приехал. Это не дружеский визит ради того, чтобы поболтать. Он здесь, чтобы рассказать, в какие мутные дела при жизни впутался Маршалл. Джулия чувствует, как паника едкой желчью растекается в животе, прожигает себе путь к легким и душит ее. Ему лучше не говорить об этом сейчас, только не при Эмме. Должно быть, Оливер замечает панику в ее глазах, потому что бросает взгляд на Эмму, после чего качает головой. – Не беспокойся, там ничего… такого. – Правда? – это скорее мольба, чем вопрос. – Да. – Взгляд Оливера смягчается. Он уловил отчаяние в ее голосе. – Правда. Это все очень странно, потому что квартира была забита произведениями искусства. Скульптура, живопись, фотографии… все подряд, без разбору. Я не смог уловить между ними какую-то связь. Хотя ты знаешь, я не знаток искусства и в любом случае ее бы не заметил. – Произведения искусства? Какого черта? Это никак не вяжется с тем, что ей представлялось, ведь все признаки измены были налицо. И теперь Джулия не знает, как реагировать. Не знает даже, что думать. Насколько ей известно, Маршалл не отличался склонностью к искусству. Но, возможно, это свидетельствует лишь о том, как мало Джулия знала о нем. Может, Маршалл был прав, когда называл ее невежественной и глупой и говорил, что рассказывать ей о чем-либо – впустую тратить время, и поэтому всех от нее тошнило. – А он… ну, вы же были братьями… – говорит она сбивчиво. – Маршалл интересовался искусством? Оливер мотает головой. – Нет, никогда. То есть, я тоже не отличаюсь тягой к искусству, но даже у меня было куда больше творческих устремлений, чем у него. Только не надо… – Он делает глубокий вдох. – Не вини себя в том, что не знала этого. Потому что я… мы с отцом… тоже сбиты с толку. Жгучий стыд, знакомое чувство, которое сопровождало ее годами, отступает, хоть и немного. Не только от нее Маршалл скрывал свой интерес к искусству. В неведении пребывали его брат-близнец и родной отец, а это хорошая компания для нее. Она сможет с этим смириться. – Да, все вещи в машине. Не знаю, что с ними делать. У меня не так много места в квартире, так что… – Я все заберу. Джулия понятия не имеет, что будет делать с вещами, но и просто выбросить то, что было дорого ее покойному мужу, нельзя. Она берет Эмму на руки, и все трое выходят к машине Оливера. Он открывает кузов, и увиденное удивляет Джулию еще больше. Как говорил Оливер, все довольно разнородное, но сразу видно, что это серьезное искусство. Джулия вновь чувствует укол совести. Что она за жена, если так недооценивала своего мужа? Почему бы Маршаллу не интересоваться настоящим искусством? Разве он не говорил, когда уходил, что сорвал куш? Вероятно, у него был нюх на высокое искусство, и он скрывал от нее этот свой талант, и не без причины. Погруженная в свои мысли, Джулия прямо с Эммой на руках, молча помогает Оливеру перенести все предметы в дом. Они складывают их в прихожей, просто прислонив к стене. Предметы искусства выглядят чужеродными в ее доме, совершенно не к месту и даже вульгарно. Потом Джулия замечает фотографии, и они настолько прекрасны, что заставляют задуматься. На снимках запечатлены пейзажи, в основном водопады, совсем не то, чем Джулия увлекалась в старшей школе, но ей хватает знаний в области фотографии, чтобы понять: перед ней работа настоящего мастера. Она в восторге от того, как пойман свет и как умело выделены неожиданные элементы пейзажа. У Джулии встает ком в горле, и она, тихонько шмыгнув носом, с благоговением откладывает снимки в сторону и отворачивается. В этот момент Эмма решает, что с нее довольно развлечений, и начинает ерзать, требовательно зарываясь лицом в грудь Джулии: – Титю. Оливер утирает лоб и поглядывает на Эмму. – Я, наверное, пойду? – Нет, останься. Джулия понимает, что у него нет причин оставаться, но ей необходимо переварить это странное открытие о Маршалле, а поговорить об этом она смогла бы только с Оливером. – Мне просто нужно… покормить ее. Джулия ненавидит себя за этот жалобный, извиняющийся тон. Маршалла так раздражало, что Эмма до сих пор берет грудь. Но Оливер и бровью не ведет. – Да, конечно, хорошо. Джулия направляется в спальню, и Оливер еще раз окликает ее. – Может, прозвучит странно, но можно мне заглянуть в комнату к Эмме? Джулия так удивлена этой просьбой, что у нее вырывается смешок. – Конечно, будь как дома.