– Я видеть мертвое тело на прошлой неделе. Но сейчас там нет мертвых тел. – А как выглядит мертвое тело? Вера тщательно обдумывает свой ответ. Она предпочитает называть вещи своими именами, но если приходится говорить двухлетней девочке о теле ее отца, наверное, можно и схитрить. – Хм-м, выглядит как обычное тело, только мертвое. Кажется, Эмму вполне удовлетворяет такой ответ. Она снова прячется в палатке и начинает что-то напевать себе под нос. Нестройный мотивчик, немного фальшивый голос. Увы, но Эмме не светит карьера певицы. Что не так уж плохо, вряд ли Вера одобрила бы такой выбор. Эмме скорее подойдет профессия архитектора. Некоторое время Вера сидит, прислушиваясь к малообещающему пению, и оглядывает комнату, чтобы получить более полное представление о жизни Эммы. Сама по себе комната маленькая, и мебель, вероятно, подержанная, зато стены увешаны прелестными фотографиями. Вера встает и подходит ближе. Никогда еще ей не приходилось видеть таких волшебных оттенков на снимках. Это фотографии Эммы, начиная с младенчества, и на каждой фотографу удалось так мастерски ее запечатлеть, что Вера, просто глядя на фото, слышит, как Эмма воркует и гукает. А цвета! «Господи», – думает Вера. Прекрасные, напоенные солнцем пастельные тона каким-то образом возвращают Веру в то время, когда Тилли маленьким ребенком сидел у нее на коленях и она читала ему сказки. Зелень на этих фотографиях такая насыщенная, с изумрудным отливом и нежной бирюзой, что листья и трава смотрятся как мягкие покрывала. И вся эта зелень подернута золотистой солнечной дымкой. Все такое воздушное, как будто эльфы унесли Эмму в свою страну. Как всякая китайская тетушка, Вера гордится своей стойкостью к соблазнам искусства. Конечно, у нее в магазине и в квартире висят несколько каллиграфий, но это скорее памятки вроде «БУДЬ УДАЧЛИВ». Но теперь, глядя на эти фотографии, даже Вера вынуждена признать, что в них есть нечто совершенно особенное. Вдоволь налюбовавшись фотографиями, Вера вдруг замечает, как тихо стало в палатке. Она осторожно заглядывает внутрь и видит, что Эмма уснула. Вера убеждается, что для Эммы нет опасности удушения, после чего бесшумно выходит из комнаты и притворяет за собой дверь. Джулия на кухне моет посуду. – Эмма уснула? – спрашивает она через плечо. – Да. – Вера встает рядом и принимается вытирать тарелки. – О, вам не обязательно это делать. Вера не обращает внимания, ей достаточно одного взгляда, чтобы оценить состояние кухни. – Чем ты занимаешься целый день? Джулия бросает на нее взгляд и берет следующую тарелку. – Присматриваю за Эммой. – Хм-м. Ты работаешь? Джулия мотает головой и трет тарелку, как видится Вере, с чрезмерной силой. – Нет, Вера, я домохозяйка. – А… – только и произносит Вера И благоразумно не продолжает, поскольку знает по многолетнему опыту, что Джулия сдастся первой. И, разумеется, она права. – Вера, я не нуждаюсь в вашем суждении, – говорит Джулия. – Ох, я и не думаю судить. Моя мама тоже была домохозяйка. Правда, у нее было девять детей, и, возможно, это не то же самое. Но, – Вера быстро кивает, – я не думаю судить. Джулия закатывает глаза. – Да, я понимаю, это не очень-то современно, оставаться домохозяйкой, но у меня не было выбора. Мало где нужны недоучки из колледжа. Господи, даже если окончить колледж, нет гарантии, что возьмут на работу. Сейчас и на стажировку не попасть без степени магистра. – Не сомневаюсь. – Вера осторожно забирает у Джулии тарелку, пока она не протерла в той дырку. – Джулия, я не говорю, что быть домохозяйкой плохо. Когда Тилли маленький, я сидеть дома, пока он не идти в детский сад. Но… Я думаю, разве это твой выбор – быть домохозяйкой? Джулия смотрит на нее с раскрытым ртом. – Что… да, естественно, – говорит она убежденно. – Хм-м. – Вера недоверчиво косится на Джулию. Она годами тренировалась на Тилли и умеет вытягивать правду. Ее навыкам допроса позавидовали бы даже агенты ЦРУ. – Я так спрашиваю, потому что вижу фотографии в комнате Эммы, и мне трудно поверить, что фотограф с таким талантом, как у тебя, не хочет фотографировать. – Я… – Джулия открывает и закрывает рот. – Как вы поняли, что это мои фотографии? Вера протягивает руку и перекрывает воду. – Идем, сядь, а я сделаю тебе чай. Глупенькая девочка, наверное, хочет возразить, что сама сделает чай. У Веры нет на это времени. Она прогоняет Джулию с кухни, после чего ставит на плиту кастрюльку с водой и обыскивает шкафчики один за другим, пока не находит упаковку чая. Конечно, Джулии в срочном порядке нужен хороший китайский чай, но у Веры достаточно опыта, чтобы не воротить нос от «Липтона». Уж ей-то хорошо известно, что чай вроде этого не всегда плох, если его правильно заварить. На партии западных брендов пускают худшие чайные листья, высушивают их при повышенной температуре, убивая тем самым тончайшие нотки аромата. В результате получается крепкий черный чай, который выдерживает длительное кипячение при большом количестве сахара и молока. Вера надрезает три пакетика и высыпает содержимое в воду. Дает прокипеть не меньше пяти минут, чтобы листья отдали весь свой аромат. Когда все готово, чай получается черный, как глубокая ночь. Вера процеживает его, после чего добавляет свежего молока и – какая удача – сгущенного. По кухне разносится запах, приятный и теплый, как объятие. Когда Вера входит в столовую, то отмечает, как напряжены плечи у Джулии, но один глоток молочного чая, и Джулия расслабленно вздыхает, а лицо разглаживается. Вера улыбается про себя. Хороший чай всегда так действует на людей. Этот напиток дарит успокоение, вот почему Вера избрала целью своей жизни приучить к нему как можно больше людей. Последнее, что нужно молодым, – это кофе, потому что он приносит лишь стресс и делает их несчастными. И почему они сами этого не видят? – Ну так, – говорит Джулия после очередного глотка, – как вы поняли, что это мои фотографии? – Ну, сначала я думать, они такие хорошие, должно быть, ты нанимать фотографа. Но потом я смотреть ближе и замечать в них кое-что. Я думать, фотограф смотрит в самую суть этого ребенка. Можно чувствовать любовь по ту сторону камеры. Я могу чувствовать такие вещи, – говорит Вера не без самодовольства. – Я мать и чувствую материнскую любовь. Джулия улыбается так печально, что язык не повернется назвать это улыбкой. Она смотрит в свою кружку. – Вы правы, это я фотографировала Эмму. Так тяжело иногда смотреть на них, что хочется снять. – Почему? У Веры есть предположение, почему это может быть тяжело, но вежливее задавать вопросы. Как говорит Тилли, выгоднее включать дурака. Или как-то так. – Потому что вы правы, Вера, я хотела стать фотографом. Хотела обучаться фотографии. И я училась этому в колледже, мне нравилось каждое занятие. Это было лучшее время в моей жизни, – последние слова Джулия произносит болезненным шепотом, и, едва это происходит, она зажимает рот, словно с языка сорвалось что-то похабное. – Я не хочу сказать… боже, ну какая мать сморозит такую глупость? Я люблю Эмму, но… Вера накрывает ее ладонь своей. Когда их руки вот так рядом, трудно не заметить, какая дряблая и по-старчески пятнистая у нее кожа в сравнении с молодой кожей Джулии. Вера поспешно отдергивает руку. Может, ей и шестьдесят, но это не значит, что она свободна от тщеславия. – Я люблю Тилли, но если спросишь меня, какое лучшее время в моей жизни, я отвечу: когда мне было двадцать, я еще учиться в школе, и мир был полон возможностей. Мгновение Вера тоскливо смотрит в пустоту, припоминая, какое могущество она в себе ощущала, пока не окончила колледж и не оказалась выброшена в безжалостный реальный мир. Джулия кивает. – Да, именно так. Хоть я и бросила колледж, но набрала долгов, и мне пришлось браться за любую работу, чтобы их выплачивать. Маршаллу тоже. – Почему ты бросать колледж? Ты плохо учиться? – Нет, – Джулия смеется, но получается вяло. – Маршалл сказал, что колледж дорого обходится. И это правда, – добавляет она, словно защищаясь. – Особенно курсы вроде фотографии. Он сказал, я могу сама набраться опыта, вместо того чтобы отдавать за это десятки тысяч долларов. Мне казалось, что он прав. Поэтому я бросила колледж и нашла работу в магазине. К тому же Маршалл хотел семью, хоть это и заняло чуть больше времени, чем мы ожидали. – Очевидно, ей больно вспоминать об этом, но Джулия заставляет себя улыбнуться. – Так или иначе, он выпустился из колледжа и сделал мне предложение, мы всё пытались завести ребенка, и наконец спустя годы у меня появилась Эмма. И все. У меня никогда не хватало времени и возможностей больше заниматься фотографией. Да, я строила планы, вынашивала мечты, но… Наверное, им не суждено было сбыться. – Нет ничего печальнее в жизни, чем неисполненные мечты, – говорит Вера. – Ну, после серьезных болезней, смерти… и всего такого. – Да, такие вот проблемы развитого мира, – Джулия хмыкает. – Это, наверное, по-свински – жаловаться перед вами, когда с вашим магазином случилось такое. – О, не беспокойся об этом, – отмахивается Вера и вдруг хлопает в ладоши. – Ну так! Что сейчас мешает тебе заниматься фотографией? Джулия замирает. – В каком смысле? – Иди в Интернет и смотри. Уверена, много людей ищут фотографа. Ты делаешь портреты? – Да, но… – С этого и начинай. Бери маленькую плату, ты только начинаешь. Можно даже снимать бесплатно, пока не почувствуешь себя уверенно. – Но как же Эмма и… – Я смотреть за Эммой. – Что… – Джулия раскрывает рот. – Ох. – Я тоже мать. И не просто мать, а китайская матушка. Лучше тебе не найти. Мы растим лучших детей в мире, загляни в любую больницу, там все хирурги китайцы. – Вера сияет от гордости, словно это лично ее заслуга. – Эм… но… она очень… – Джулия беспомощно разводит руками. – Эмма не может оставаться с другими людьми. Мы пытались, поверьте. Я нашла недорогой детский сад неподалеку, вернее, соседи устроили ясли у себя дома, и, боже правый, когда я попыталась оставить там Эмму, этот вопль… – Джулия содрогается от воспоминания. – Соседка просто отказалась брать ее. – Ха, значит, твоя соседка не умеет ладить с детьми, – Вера досадливо цокает. – Ты видишь, как Эмма ладит со мной. Она знает, что со мной безопасно. Джулии ничего не остается, кроме как согласиться с этим. Это правда. Эмма приняла Веру, как утенок принимает маму-утку. – Тебе не нужно уходить из дома, если ты не хочешь, – продолжает Вера. – Можешь работать в спальне или на заднем дворе. Не беспокойся об Эмме, окей? Боже, я так рада, что мы договорились. Прежде чем Джулия успевает ответить, Вера треплет ее по плечу, встает и демонстративно потягивается. – Окей, ты садись за компьютер и найди работу фотографа. А я готовить полезный перекус для Эммы и потом будить ее. Джулия сидит с оторопелым видом. За годы жизни Вера успела привыкнуть к такому зрелищу. Но, к ее удовольствию, через несколько секунд недоуменного молчания Джулия берет с обеденного стола ноутбук и уходит в спальню. 23