– О боже, как же вкусно, – произносит Сана с набитым ртом. – Господи, Вера, вам бы открыть ресторан. Вера отмахивается. – Айя, какие глупости. – Но ей приходится как следует прикусить нижнюю губу, чтобы не заулыбаться. Затем она демонстративно смотрит на Рики, жующего овощной рулетик. – Ну как? Рики отрывает взгляд от Саны. – Хм? А, да, очень вкусно. Как обычно, потрясающе. Вера удовлетворенно хмыкает. Втроем и за дружеской болтовней они довольно быстро управляются с едой. Когда в контейнерах ничего не остается, Вера достает из сумки палку, тонкую бамбуковую трость длиной примерно в три фута, и протягивает Сане. – Для чего это? – спрашивает Сана. – Это твоя новая кисть. – Что? – на лице Саны написано недоумение. – Вставай, – говорит Вера голосом, не терпящим возражений. Сана послушно поднимается, а Вера обводит рукой пляж. – Песок твой холст. Ты рисуешь, и потом все исчезнет. Тебе не нужно бояться, даже если нарисуешь плохо. Море все смывает. Сана смотрит сначала на бамбуковую палку, а потом на Веру. – Иди, рисуй, – распоряжается Вера. – Мы с Рики все уберем и еще немного поболтаем. Ах да, Рики, я забываю сказать, у Саны нет пот-касты, она художница. Маршалл обманывать ее и еще много других, и с тех пор Сана не может рисовать. – Она поворачивается к Сане. – И, Сана, Рики не репортер. – Тут она выдерживает паузу и сердито косится на Рики. – А я так радуюсь. Думаю себе, ух ты, он репортер и может писать статью про мой магазин. – Мне правда жаль, – Рики сам не знает, просит прощения у Веры или у Саны. – В общем, Рики программист, и Маршалл его обманул. Вот так, видите? Вы оба жертвы Маршалла. Теперь иди рисуй. Иди, – рявкает Вера, как генерал, и Сана подскакивает, словно сурикат, и убегает прочь. – Ну, чего ты уселся, как лягушка? Помогай мне убирать. Рики принимается собирать контейнеры. – Сана вправду художница? – Да, очень талантливая. У нее очень хорошие рисунки. Вера рада, что это открытие стало неожиданностью для Рики. Должно быть, он приятно удивлен, до чего талантлива его будущая девушка. Но непохоже, чтобы Рики был счастлив. Напротив, кажется, он готов снова расплакаться. – Что не так? – Я написал бот, который помогал Маршаллу продавать NFT по завышенным ценам. И это всё работы, которые он обманом заполучил от разных художников. Я знал об этом и ни разу… я… просто молчал. И вот вы говорите, что Сана одна из тех, кого он обокрал, и теперь из-за него она не может рисовать. А я помог ему. Вера не вполне уверена, что улавливает суть. Так непросто разобраться в этих технологических словечках. Она просто отмахивается. – Айя, все не так плохо, как ты думаешь. Вы же оба жертвы, так? – Да, конечно, только я тоже не совсем чист. В отличие от Саны. – Рики вздыхает. – Боже, я просто засранец. – Ах, зачем так драматизировать! – фыркает Вера. – Двигайся дальше, оставляй это в прошлом. Маршалл мертвый, ваши раны заживают. Может, ты и делать что-то плохое, но и что же? Это будет для тебя уроком. Теперь ты умнее и крепче духом, потому что учишься на собственной ошибке. Это и есть жизнь, Рики. Нет идеальных людей, не бывает так, что человек всегда принимает верные решения. Такое дано только избранным. Нам остается только стараться и держаться на плаву. Мы не всегда гордимся своими поступками, но теперь ты знаешь свои границы. Ты хороший человек, Рики. У тебя доброе сердце. И только это имеет значение. – Она тыкает его в грудь. – Доброе сердце! Запомни это. С этими словами она отворачивается и убирает в сумку оставшиеся контейнеры, довольная собой до предела. Сана рисует больше часа, и за это время Вера выведывает у Рики, какая его любимая еда (что-то под названием теронг баладо, она посмотрит в гугле, чтобы потом приготовить ему), что любит его мама (жареная рыба в сладком соевом соусе, мудрая женщина), где он работает (какой-то стартап, что-то слишком сложное), чем Ади хочет заниматься, когда вырастет (физикой), и все в этом духе. Она хочет как-то помочь Рики с финансовым бременем, но в голову не приходит ничего путного, кроме как ограбить пекарню Винифред. Впрочем, вряд ли у Винифред в пекарне лежат двадцать пять тысяч долларов. К ним возвращается Сана. – Это было невероятно. Волосы растрепались на ветру, щеки покраснели от усердия. Вера замечает, как страдальчески смотрит на нее Рики, и закатывает глаза. Ох уж эти молодые люди. Вечно сгущают краски. Вера встает и смотрит вдаль, туда, где рисовала Сана. Сложно разглядеть, что там нарисовано, но можно различить размытые узоры на песке. Она улыбается Сане. – Хорошо, ты можешь рисовать. Завтра утром придешь и порисуешь еще. Я приведу Эмму. И принесу еды, конечно. Кажется, что Сана вот-вот запротестует. Молодые люди так любят протестовать ради самого протеста. Но потом на раскрасневшемся лице Саны появляется улыбка, и впервые с их знакомства она выглядит молодой, как и должна выглядеть в своем возрасте. Это надежда, понимает Вера, двумя яркими огоньками загорается в глазах девушки, и у нее тает сердце. Сана будет в порядке. Потом Вера смотрит на Рики и хмурится, потому что он стоит с виноватым видом и явно убивается от раскаяния. Что ж, неважно, Рики тоже будет в порядке. Вера позаботится об этом. 29 Оливер Этим чудесным воскресным утром Оливеру не приходит в голову ничего лучше, чем провести его в магазине Веры с Джулией и Эммой. Да, возможно, было бы лучше, если бы магазин не выглядел как после налета мародеров. Но ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем стоять на стремянке и монтировать новые светильники, в то время как Эмма, стоя на носках, протягивает ему лампочки, а Джулия сдирает со стен пожелтелые постеры. Оливер в своей стихии, и работа, которую он долгие годы считал бестолковой, наконец-то приносит свои плоды. Он не только меняет старую проводку, но и приводит в порядок трубы, чтобы все работало без перебоев. Когда все сделано, внешне все выглядит неизменным, но технически магазин полностью обновлен и готов к работе. С новым освещением внутри сразу становится уютнее и просторнее. Оливер не может дождаться, когда Вера увидит, как можно преобразить пространство, всего лишь наладив свет. – Что ж! Джулия отступает на шаг, чтобы полюбоваться проделанной работой. Она содрала все постеры, которые во многом служили обоями, и теперь остались грязно-белые стены с прогалинами от клея. Вообще, это выглядит жутко. Но Оливер видит в этом процесс преображения, возвращения к жизни. – Отличная работа, – говорит Джулия, словно прочитав его мысли. Оливер улыбается ей и ударяется с Эммой кулаками. – Вера говорила, что Сана рисует, значит, стены надо предоставить ей. Как думаешь? Джулия усмехается. – Отличная идея. Да, я видела некоторые из ее работ, это что-то с чем-то. – Сана рисует птиц, – объявляет Эмма. Прошлым вечером Сана приходила к Вере на чай и порисовала с Эммой, в то время как Джулия выполняла новый заказ по фотографии. – Верно, – говорит Джулия. – А еще цветы и людей, и все выглядит волшебно, правда? Эмма кивает. – Я нарисовала корейскую птицу. – Корейскую птицу? – Оливер пытается представить, как она может выглядеть. – Райскую, – подсказывает Джулия. – А… – Оливер улыбается Эмме. – Теперь понятно. Хотелось бы посмотреть. Покажешь в следующий раз, когда я приеду? – Посмотрим, – отвечает Эмма и переключает внимание на свои пальцы. В устах Эммы это весьма обнадеживающее заявление. Оливер оглядывает магазин. – Рики сказал, что займется мебелью, я наладил проводку и водопровод, так что… – Он вдруг чувствует некоторую неловкость и прячет руки в карманы. – Полагаю, всё. Для нас пока никакой работы. На самом деле уходить ему совсем не хочется, потому что есть вероятность, что он пойдет в одну сторону, а Джулия с Эммой – в другую. Оливер не знает, как относиться к возобновлению их дружбы. И дело не только в их прошлом. Вера сказала ему, что Сана и Рики вычеркнуты из списка подозреваемых, так что… остается он и Джулия. И хоть ему претит сама мысль об этом, и больно представлять Джулию в таком свете, сложно отрицать ту силу, что таится под этой хрупкой оболочкой. Потому что у Джулии внутренний стержень из стали. Будь он на ее месте, разве сам не дошел бы до точки? Не искал бы способ выбраться из этих токсичных отношений? Порой подозрения так накатывают на него, что он не знает, куда деть глаза. Джулия первой прерывает молчание: – Как дела у отца? Вопрос сбивает его с толку. – Не знаю, – признается он наконец. – Мы давно не виделись. Бывает, я пишу ему по утрам, но он редко отвечает. Просто произнося эти слова, Оливер осознает, какой ужасный из него сын. Что с того, что он регулярно приносит отцу покупки и оставляет у двери? Это смехотворно, всего лишь символический жест и скорее стремление почувствовать себя лучше, нежели помочь отцу. – Хочешь, навестим его? – предлагает Джулия. – Он ведь живет неподалеку, и было бы мило… – Да, конечно. – Про себя Оливер перебирает сотню причин для отказа, однако ноги сами выносят его из магазина, этого безопасного кокона. Джулия предлагает купить продуктов и булочек для его отца, поэтому они идут по Стоктон-стрит, где Джулия выбирает фрукты и овощи. Потом заходят в пекарню, садятся за небольшой столик, и Эмма поедает кекс с ананасом размером с ее лицо. – Люблю кексы с ананасом, – объявляет Эмма неожиданно низким голосом. Оливер невольно улыбается, с обожанием глядя на племянницу. Каким непостижимым образом человек вроде Маршалла умудрился породить такое чудесное создание? На краткий миг Оливеру представляется, будто это его семья: Джулия – жена, а Эмма – дочь. Чувство стыда не заставляет себя ждать. Господи, что за мысли такие, мечтать о жене и дочери покойного брата? Оливер прокашливается и спрашивает Джулию, как продвигается работа над фотографиями. У Джулии мгновенно загораются глаза.