– Я обработала фотографии Кэсси, и они великолепны! Из четырех сотен выбрала двадцать семь лучших. Скажи, что ты думаешь. Она достает телефон из заднего кармана, находит фотографии и передает ему. Еще в школе Оливер знал, что у Джулии врожденный дар. В том числе за это он затаил обиду на Маршалла. Оливер видел, как Маршалл методично уводил Джулию все дальше от фотографии. Как-то раз он сказал ему прекратить, и в итоге они не разговаривали больше месяца. Оливер знает, что у нее талант, и все равно от фотографий Кэсси захватывает дух. Джулия как будто преображается с камерой в руках, словно сливается с ней в единое целое. Кажется, она подсознательно знает, как расположить объекты и людей и поиграть со светом так, чтобы раскрыть самую их суть. Оливер никогда не встречал Кэсси и не видел роликов с ней, но, глядя на фотографии, чувствует, словно давно ее знает. Он даже слышит ее полный жизни и неуловимо робкий смех. Он видит огонь в глазах, четкую линию подбородка, столь искусно тронутого вечерним калифорнийским солнцем. – Ох, черт… Это потрясающе, Лия. Джулия закатывает глаза и пытается сдержать улыбку. – Ой, брось. – Я серьезно. Ты их уже отправила? – Нет, отправлю вечером. Я была не вполне уверена и немного затянула с ними. Оливер отдает ей телефон. – Не знаю, о чем тут беспокоиться, это потрясно. Я уверен, Кэсси будет в восторге. Джулия с улыбкой убирает телефон. – Ладно, ботаник. Спасибо. Оливеру столько всего хочется сказать. Как он счастлив, что Джулия снова занялась фотографией. Как скучал по ней. И как ему хотелось, чтобы она была с ним. Как возлюбленная, да, но прежде всего как друг. Ему не хватало их болтовни за ланчем или по дороге из школы. Он еще помнит, как Джулия носила рюкзак, заложив большие пальцы под лямки. Хочется сказать ей все это, но Оливер понимает, насколько это будет неуместно сейчас. И он так рад ее компании, что не хочет рисковать и смущать ее. Поэтому просто кивает. Они берут пакеты с покупками и идут к дому его отца. Оливер жмет кнопку звонка и, когда из динамика раздается голос отца, говорит: – Привет, папа, это я. СДжулией и Эммой. Отец отвечает после некоторой паузы: – Не могу. Не сегодня. – Но мы принесли тебе продуктов. Оливер оглядывается на Джулию и Эмму, и в животе все сжимается. Трудно поверить, что отец не желает увидеться с собственной внучкой. Какого черта, что с ним не так? Конечно, Оливер всегда знал, что отец больше любит Маршалла, но это определенно переходит всякие границы. Эмма его единственная внучка. Кто-то другой на его месте уже сбежал бы вниз и закружил ее в воздухе. Эмма еще слишком маленькая, чтобы осознавать происходящее, поэтому она просто машет указательным пальцем, как крошечный дирижер, и напевает себе под нос: «Да-ди-да-дум». Оливер беспомощно смотрит на Джулию. Та пожимает плечами и наклоняется к звонку. – Папа, привет, – говорит она. – Мы просто оставим пакет у двери, хорошо? Можешь спуститься и забрать, когда захочешь. А если захочешь увидеться, просто позвони мне или Оливеру. Ответа не следует. Они оставляют покупки возле двери и уже собираются уходить, как вдруг динамик снова оживает. Оливер оборачивается в надежде, что раздастся сигнал и дверь откроется. Но отец произносит лишь: – Не приходите больше. 30 Сана Если бы кто-то сказал Сане, что в двадцать два года она не только бросит КалАртс на последнем курсе, но и будет рисовать исключительно на песке, она бы свернулась клубком и зарыдала. Но правда в том, что Сана не помнит, когда в последний раз рисование приносило ей столько радости. Каждое утро, с рассветом, Сана берет бамбуковую палку и отправляется на Оушен-Бич, где под размеренный шум Тихого океана водит палкой по песку и целиком отдается ощущениям. Песок предъявляет совершенно иные требования, приходится непрерывно контролировать силу нажатия, и на сомнения не остается времени. Сане нравится ощущение, когда песок с хрустом расступается под концом палки, это приятное «ш-ш-ш» при каждом штрихе. Само ощущение песка под стопами и между пальцами по-своему умиротворяет, дает чувство укоренённости, связи с природой и обуздывает все тревоги. Каждый день на час или два мир словно растворяется, и остаются только Сана, бамбуковая палка и песок. Потом приходят Вера с Эммой с неизменной сумкой на колесиках. Сана машет им, и грудь распирает от чувства радости, когда она смотрит на пожилую женщину и маленькую девочку, идущих к ней по песку. Она знает, что в сумке слишком много еды, и Вера будет повторять, как важно хорошо позавтракать, прежде чем идти сюда, а Эмма возьмет две палочки, протянет одну ей и скажет: «Идем рисовать, Сана». И Вера прогонит их рисовать, а сама расстелет покрывало и примется раскладывать еду. Само по себе рисование на песке расслабляет, но рисование с Эммой – это совершенно иной опыт. Например, Эмма хочет необычную русалку, так что Сана рисует половину лошади, а потом Эмма с усердием, высунув язык, пририсовывает к ней русалочий хвост. У нее пока не развита мелкая моторика, необходимая в рисовании, и получается далеко не все, поэтому, прежде чем она успеет разозлиться, Сана говорит: «Отличная линия, Эмма. Смотри, если дорисовать вот так… получится звезда! Да, у нашей русалочьей лошади на животе звезда, скажи же, мило?» И каким-то образом, рассказывая Эмме, как неудачный штрих может превратиться в нечто особенное и красивое, Сана тоже начинает исцеляться. Затем их окликает Вера. Они устраиваются на покрывале и принимаются за еду, как обычно, слишком вкусную, чтобы осталось хоть что-то. Иногда к ним присоединяется Джулия, но в последние дни она чаще занята съемками. Как и предсказывала Сана, Кэсси пришла в восторг от ее снимков и рассказала о Джулии своим подписчикам, и теперь ей поступают все новые заказы на съемку. В один из дней Сана рисует с Эммой и, когда поднимает голову, замечает одинокую фигуру в отдалении. За ними кто-то наблюдает? С такого расстояния трудно определить, но кажется, что взгляд этого человека прикован к Эмме. Сане становится не по себе. Когда она поднимает руку и машет, человек поспешно уходит. Внутри все напрягается. – Вера, – зовет Сана. – Вы видели человека, который стоял вон там? Вера, конечно, слишком занята распаковкой еды. – Какой человек? Сана задумывается. – Может, он просто гулял. Должно быть, ей все придумалось, и она просто привыкла к драме в своей жизни. Правда в том, что Сана не знает, как воспринимать это незнакомое ей умиротворение. Даже забавно, потому что Маршалл мертв, а Вера открыто подозревает Оливера и Джулию, но при этом все они крепко сдружились, и это сбивает с толку. Иногда Сана задумывается, какая у нее теперь странная жизнь, где есть место и загадочной смерти, а может, и убийству, и ограблению, при котором ничего не было украдено. К слову об ограблении, Вера предсказала, что расследование вряд ли к чему-то приведет, поскольку ничего не пропало. И пока что она права. Сана отчасти еще взбудоражена и ждет, что в какой-то день придут копы и объявят кого-то из них убийцей/грабителем, но проходят дни, а ничего не происходит. Однако сегодня Сана сказала Вере не приходить утром на пляж, потому что отправится на прогулку в Мьюирский лес. При этом Сана не стала говорить, что идет на прогулку с Рики. Она представляет, каким ликующим, самодовольным взглядом отреагирует Вера, если когда-нибудь узнает об этом. Примерно в половине восьмого Рики забирает Сану с пляжа, и она как следует очищает палку от песка, прежде чем положить ее в багажник. Сана чувствует странную нервозность. Это первый раз, когда они встречаются не ради того, чтобы обсудить Маршалла, Веру или что-то еще, а чтобы просто провести время вместе. Так непривычно и чудесно осознавать это. Сана едва сдерживает улыбку, когда садится на пассажирское сиденье. – Ну как? – спрашивает Рики, тоже не в силах спрятать улыбку. – Хорошо сегодня порисовала? – Да, очень хорошо. С каждым днем все лучше. Сана сжимает губы, стараясь не ухмыляться, как идиотка, но нет, стоит ей расслабиться, как губы снова растягиваются в улыбке. «Проклятье. Спокойно, прошу тебя». Она также не может не обратить внимание, как Рики ведет машину: одна рука на рулевом колесе, локоть другой небрежно выставлен в оконный проем дверцы. Выглядит очень круто. – Как твое утро? – спрашивает Сана в попытке отвлечься и не рассматривать Рики. – Честно, только началось, – он тихо смеется. – Я люблю поспать по выходным, поэтому проснулся… минут двадцать назад и поехал за тобой. Боже, даже «поехал за тобой» в его устах звучит как-то особенно. Этим субботним утром движение не такое плотное, и очень скоро впереди показываются Золотые Ворота. Сана смотрит в окно и старается охватить все вокруг, запечатлеть в памяти каждую мелочь. Когда-то она так смотрела на все вещи, во всем видела художественную ценность, но Маршалл надолго лишил ее этой радости. И вот она, Сана, снова замечает красоту во всем окружающем и готова кричать от переполняющей ее радости. До чего великолепен этот город! Почему же у нее ушло столько времени, чтобы заметить это? Она приехала сюда ради мести и вообще не замечала окружающего колорита. Нет таких слов, чтобы описать ошеломляющую громадность Золотых Ворот. На фотографиях, где мост виден целиком, он выглядит игрушечным. В реальности же каждая опора невообразимо широкая и длинная и, кажется, вонзается в небо. Сана вдруг ощущает знакомую тягу, уже давно утраченную, – тягу создать что-то прекрасное и невероятное. К тому времени, как они доезжают до Мьюирского леса, Сана всем своим существом ощущает прилив новых сил, и ее переполняет радость жизни. Она выходит из машины и потягивается. Вдыхает чистый, древесный запах леса. Рики достает рюкзак с заднего сиденья, и они идут гулять, болтая легко и непринужденно. – Какие же гигантские эти секвойи. – Удивительно. Они в поперечном сечении больше, чем моя квартира, – сухо замечает Рики. Сана смеется. – Ты выбирался куда-нибудь в Индонезии? – Да, там есть место, Богор, примерно в двух часах езды от Джакарты. Мы ездили туда с братом и гуляли по холмам с рисовыми террасами, а потом купались в реке. В Индонезии жарко и влажно, и мы обливались потом к тому времени, как добирались до реки, и так здорово было окунуться в холодную воду. – Звучит потрясающе. – Да. Может, когда-нибудь свожу тебя туда. – Очевидно, Рики понял, что его предложение предполагает для Саны международный перелет, и заливается краской от шеи до кончиков ушей. – Эм… ну, если вдруг окажешься там. Сана любуется его смущенным видом. – То есть, если я совершенно случайно окажусь в Индонезии? Рики пожимает плечами и пытается сдержать улыбку. – Именно, совершенно случайно. – Так приятно, что ты в первое же свидание приглашаешь меня в Индонезию. Рики вскидывает брови и смотрит на нее невинным взглядом. – Стоп, а это разве свидание? Я не знал, но ладно. Сана бьет его по плечу, и оба смеются, углубляясь в густой сумрак леса. Трудно вспомнить, когда в последний раз она так тесно общалась с парнем. В КалАртс каждый замыкался в коконе собственного творчества, тайно убежденный в своей гениальности и в то же время снедаемый мыслями, что на самом деле он бездарный враль. У нее не получилось бы встречаться с кем-то из художников. Нет, ей нужен кто-то вроде Рики, приземленный и простой. Такой, чтобы дарил умиротворение душе. Через пару часов они останавливаются перекусить хлебом с сыром и ореховой смесью, которые взял Рики. – Я сам их смешал, – говорит он, пересыпая орехи в чашку. – Миндаль, кешью, арахис, тыквенные семечки, обжаренные с медом и морской солью. – Хорошо, что у меня нет аллергии. – Сана отправляет в рот несколько орехов.