Отказываться от денег Кока не имел привычки. Он принял "пятёрку" и два замызганных рубля. Всыпал мелочь в карман. — За что деньги? — осведомился сухо. Руку Алябьева придержал. Тот попытался вырваться: — Позвольте! — воскликнул. — Откуда такие манеры, голубь? Вы из провинции?! Аркадий играл в спектакле, ему полагается выплата! Он заработал! — Ага, так я тебе и поверил! Излагай подробнее… Груня. *** В тумане расследования появился вектор. Надобно отметить, что даже пребывая в нервном возбуждении Николай Дмитриевич не считал свои поиски следствием, а расспросы допросами. Вероятность гибели племянника казалась комичной. Его пропажа — бытовой неразберихой. Вот-вот должна была вспыхнуть чеховская шведская спичка, и Лакомов Аркашка нарисовался бы "из прорешки бытия", словно чортик из табакерки — оказался бы дома в жесточайшем "мандариновом" похмелье, как вариант… или вернулся бы из неожиданной командировки в "тифозную область галактики". "А мне ещё придётся их мирить, — ухмылялся Николай Дмитриевич. — За дурость. Ну, гульнула, Лидка, ну, вильнула хвостом… хотя, конечно, удивительно…трудно вообразить такой кульбит". В продуктовом магазине воняло чем-то ласковым, знакомым, дружественным. Николай Дмитриевич зашел целенаправленно, собирался купить харчей к ужину. Лидия работала в ателье приёмщицей, сегодня — во вторую смену. Значит, вернётся домой после девяти и уставшая. "Столоваться придётся одному, — соображал Николай Дмитриевич, огибая ликёроводочный отдел тоскливой поступью. — Отварю пельменей по-быстрому и завалюсь спать". Но едва он увидел строй коробочных пельменей, как явственно почуял запах скипидара и масляных красок. Отшатнулся и пробурчал: — Нет, нутром чую, пельменей мне сегодня не есть. Взял вермишели… с запасом взял, щедро. Бычков в томатном соусе пару банок (как аварийный вариант). Направился вдоль стеллажей… "Вечером восемнадцатого числа в театре давали премьеру, — приводил в порядок полученную информацию. — Аркашка участвовал в постановке. Ролька дрянная, насколько я понимаю, в три реплики, однако факт остаётся фактом: он играл, а значит гримировался под своего домового… или дармового?.. ох, ты господи, до чего эти театральные невнятный народ… Аркадий отпросился с работы, явился в театр, загримировался и выходил на сцену в первом и во втором актах… Афина не могла его не видеть, они играли вместе… но она не подтвердила. Также открытым остаётся вопрос, знала ли она о билете? И что случилось после спектакля? Полагается отметить премьеру, раз она была удачной… так Алябьев сказал". В магазине было нетипично спокойно. Ноги принесли Николая Дмитриевича в мясной отдел. Здесь почему-то совсем обезлюдело, словно на Луне перед высадкой космонавтов. Над стеклянным прилавком высилась одинокая голова одинокой девушки-продавщицы… плюс Кока — с противоположной стороны, — а более никого. — Ну, здравствуй! Варвара-краса длинная коса! — проговорил Николай Дмитриевич. Имя девушки он прочёл на пластиковом треугольничке: Варвара Новикова. Коса до пояса говорила сама за себя. Продавщица улыбнулась, поправила наколку, погладила гипсовую собачку — она стояла на столике у разделочной доски. — А что… голландские куры есть? — спросил Николай Дмитриевич. Он где-то слыхал, что голландские особенно нежны и высоко ценятся городскими. Продавщица Варвара развела руками: — Голландские закончились ещё утром. Разобрали всё до последней. Остались наши, советские. Николай Дмитриевич наклонился, сквозь стекло рассматривал сиреневые вытянувшиеся в диагональ трупики. — Какие-то они бледные. — Это двухлетки, — пояснила продавщица. — Ай-яй-яй! Совсем юные! — сострил Кока. — Ещё жить да жить! Варвара рассмеялась, сказала, что куры-несушки живут два года: — Два года они несут яйца, а потом на убой. — Жестокий мир, — посочувствовал Кока. Рядом с этой девушкой ему хотелось быть молодым и остроумным. — Или так: мир к женщинам жесток… как написал Шекспир в семнадцатом сонете. Варвара опять улыбнулась. Николай Дмитриевич рассмотрел шрам на её щеке: как будто колупнули ямку стамеской — округло и аккуратно. Ямка затянулась, но кожа не выровнялась. Шрам не портил лица, однако… однако очарование улетучилось. Дюймовочка не казалась более Дюймовочкой. — Вы рассуждаете предвзято, — сказала Варвара. — Из этих кур получается прекрасный бульон. А если мясо отбить, как следует молоточком, или замариновать, или варить чуть дольше, можно приготовить второе. Николай Дмитриевич кивнул. Не соглашаясь, впрочем, и не отрицая. — Вам для чего? — спросила продавщица. — Мне то?.. как тебе сказать… самогон собираюсь настоять, старожилы советуют, говорят вкусно получается. А покажи мне вот эту, сизую гражданочку, — он ткнул пальцем в стекло. Варвара подняла и показало "тело". — Не годится, — огорчился Кока. — А вот эту? Следующая курица восстала и повертела телесами. — Может быть, эту? — Николай Дмитриевич ощутил, как у него загорается за рёбрами… где-то внутри в подонках души запыхтел огонёк демона власти. Упоительно-нахального, обжигающего и окрыляющего. Варвара показала следующую курицу… и следующую… потом их всех отложили, в угоду первому варианту — к нему вернулись, и даже взвесились… курица оказалась слишком массивна. Вторая была мала. Третья имела нездоровый оттенок ног: "Какие-то они немытые!" Четвёртая производила на покупателя обще-удручающее впечатление. Опять вернулись к первому варианту, однако и его, после подробного обсуждения, отвергли. В который раз. — Напрасно вы считаете её большой, — проговорила Варвара. — Из грудки приготовите отбивные, а спинку и гузку с крылышками отправите вариться. Через два часа получится прекрасный бульон! Говорила она без малейшего напряжения… без нервозности или усталости. Николай Дмитриевич сдался первым, сказал, что будет жаловаться, что невозможно так измываться над покупателями: — Ты из меня всю душу вынула, Варвара! Я тебе в жалобную книгу кляузу запишу… благодарственную! Полчаса ты надо мной изгаляешься! Я тебя и так, и эдак терроризирую… нормальная продавщица бы меня уже дважды погнала метлой из магазина, а ты… ты, вежливая, как грампластинка с кубинскими фокстротами! — Так вы же хотите курочку! — удивилась девушка. — За что вас гнать? — Давно уже не хочу! — воскликнул Николай Дмитриевич. — Не хочу! Аппетит пропал! Чего хочу, так это вывести тебя из себя! — Зачем? — Варвара сложила губки буквой "О", и снова превратилась в Дюймовочку. — Не-ет! — простонал покупатель. — Ты просто богиня спокойствия! И как с тобой муж выживает?! — Нормально, — она удивилась вопросу. — Как все. — Вот расскажи, — попросил Николай Дмитриевич заинтересовано, — как у вас утро проходит? — Вы спрашиваете про те дни, когда я не работаю? Кока махнул рукой, мол, валяй, рассказывай, когда не работаешь. — Я просыпаюсь ровно в шесть, умываюсь, готовлю завтрак и варю мужу кофе. Приношу ему напиток, когда он ещё спит… и он просыпается бодрым и жизнерадостным. — Признайся, он вопит, что ты забыла добавить сахар? или что кофе слишком горячий? или что ты опоздала на целых семнадцать минут? — Нет, я не опаздываю. Он пьёт и благодарит. Целует. Улыбается. — И так каждый день? Варвара потупилась, чуднОй покупатель её забавлял: — Почти каждый. — А если он врёт? Если разлюбил тебя давно? Где доказательства? Где обновление отношений? Где добротный скандал? Где, наконец, драка с последующим примирением в койке? — Господи! — она обомлела. — Что вы такое говорите? У нас такого не бывает! — Но как же ты веришь, что он тебя любит?! — Он мне говорит. — Подарки дарит? — Нет, просто говорит. "Чувства!" — Николай Дмитриевич размышлял о "войне полов" охотно и регулярно. Среди коллег и знакомых он считался "ходоком" и "юбочником" первостатейным. Кока поддерживал такую репутацию, усматривая в ней браваду и достоинство. Меж тем, он никогда не изменял жене. Более того, мысль сплести ноги с другой женщиной вызывала у него омерзение.