— Здравствуйте. Вы, наверное, Фёдор? Я смотрю, вы уже познакомились с Женечкой? Я её мама. Меня Ксенией зовут. Федя, вы не подумайте чего… мы здесь в гостях… — начала объясняться Ксения. — Федя, ты её не слушай… мы тут дома, — сказала Женька голосом, не требующим возражений. Потом подошла к матери и, взяв у неё из руки самый большой пакет, попыталась утащить его на кухню. Но пакет не поддавался. Тяжёлый. — Ну чего стоишь, как пень? Не видишь, женщины надрываются? Помогай давай! — прикрикнула на Фёдора Женька. — Тащи всё на кухню, чай пить будем с бутербродами. Военного человека при слове «бутерброд» два раза просить не нужно. Фёдор быстро снял с себя форменные туфли и фуражку, легко подхватил пакеты и понёс их на кухню. — Вот так, мамочка, с мужчинами надо, — хитро подмигнула матери Женька и, обгоняя Боцмана, побежала за Фёдором на кухню. Ксения с минуту ещё постояла в прихожей, раздумывая, как вести себя с сыном Андрея, а потом, быстро сбросив туфли, побежала вслед за всеми. Сначала Фёдор, конечно, стеснялся. Почти не шевелясь, сидел прямо, держа в правой руке чашку с горячим чаем, а в левой — бутерброд с сыром и колбасой. Откусывал маленькими кусочками, отхлёбывал маленькими глоточками. Но уже через пару минут под непрерывную трескотню Женькиных разговоров, и очаровательные улыбки, и комплименты красивой девушки Фёдор расслабился… и начал жевать. — Федь, а ты военный? — Феденька, тебе с колбаской или ветчиной? — Федь, а эти полосочки что означают? — Тебе так форма идёт, Фёдор! — Ой, а ты себе на брюки ляпнул! Влетит тебе от генерала! — Феденька, сними, я застираю! А ты не злорадствуй, на себя посмотри. — А мне пора уже! Спасибо вам большое, — взглянув на часы, встал из-за стола Фёдор. — Феденька, а давай на «ты»!? Называй меня Ксюшей, — предложила, мило улыбнувшись, Женькина мама. — И меня можешь на «ты». Просто Женечкой называй, — благосклонно разрешила Ксюшина дочка. — Договорились. Ну, я побежал? Спасибо большое, папе привет передавайте, — согласился сытый суворовец. Вот так и произошло знакомство моего сына Фёдора с моими залётными гостями. Чуть позже, видно на перемене, Фёдор позвонил мне: — Привет, па… Утром был у тебя. Познакомился с твоими. — Сынок, я… — Да ладно тебе, па. Я уже взрослый. Ксюша красивая очень. И эта… прикольная такая. Чего ты мне раньше не сказал, что у меня сестра есть? — Фёдор, послушай! — Всё, па, я побежал. Ротный зверем смотрит. * * * В приёмной у полковника Жукова пахло бергамотом и отечественными духами «Жасмин». Чайник парил, на подносе позвякивали ложками две чайные чашки и вазочка с сухариками «Московские». — Давайте помогу, Клавдия Ивановна, — метнулся я к стоящей у двери в кабинет секретарше. — Дверь открой, помощничек! Через Главк шёл, что ли? — недовольно пробурчала ветеран МВД, поправляя свежевыкрашенные фиолетовые волосы. Я толкнул обитую чёрным дерматином дверь и пропустил Клавдию Ивановну вперёд. Шеф, сдвинув очки на кончик носа, что-то читал, оставляя на полях пометки красным карандашом. «Сводка за ночь», — понял я. — Желаю здравия, Филипп Петрович. Вызывали? — поздоровался я с шефом, пожав ему руку и присаживаясь на «своё» место. — Здорово, Чапай. Клавдия Ивановна, спасибо, ты иди, мы тут и без тебя справимся. Крутится и крутится перед глазами всё утро, — с деланным недовольством цыкнул на никуда не спешащую секретаршу Фил, «в час по чайной ложке» разливавшей чай. Я быстро перехватил эстафету с чайником и ускорил чайную церемонию, сочувственно обменявшись взглядами с Клавдией Ивановной. А потом, шумно отхлебнув бергамотового чая, смело хрустнул сухариком в ожидании вопроса, по которому, собственно, и был вызван к начальству. Фил посмотрел на меня поверх очков, открыл какую-то папку, достал файл с несколькими листками бумаги и как-то торжественно положил всё это передо мной. — Ну, во-первых, привет тебе от моей Марь Иванны. Вспомнила, как смеялась, когда увидела, что ты чебуреки ножом и вилкой ешь. А во-вторых, вот… можешь вести свою дочку в детский садик по месту жительства. «Журавлик» называется, по-моему. Новый. Здесь направление и личная записка заведующей от моей супруги, — улыбаясь, сообщил мне Жуков. — Ну, Петрович, я даже не знаю… Огромное… огромное вам спасибо! И вам, и, конечно, Марии Ивановне. Душевная она у вас. Столько проблем сразу сняли. Только, Филипп Петрович, я ж говорил… не дочка она мне. Ну, честно. — как-то скомканно поблагодарил я. — Ладно, ладно, разберётесь… моя, не моя. Все они наши, Андрюша! Пусть ребёнок ходит, развивается, так сказать. А время школы подойдёт, и здесь поможем. Ты как съездил-то? Как там в Ярославле? Звонок Владимира Ивановича помог? — поинтересовался начальник. — Да, спасибо, Филипп Петрович. Звонки от таких товарищей порой творят чудеса, — усмехнулся я, — но, честно говоря, порядки в провинции мало чем от столичных отличаются. — Ну и славно. По текущим делам вопросы, задержки, проблемы имеются? — беря в руки листы со сводками других отделов Москвы, спросил Жуков. — Вопросы, задержки и проблемы имеются. Как без них? Но все решаются в рабочем порядке, товарищ полковник! — сказал я, вставая, и, прихватив из вазочки пару сухариков, спросил, показывая на дверь: — Могу? — Валяй! — таким же тоном ответил Фил, не поднимая головы от бумаг. Размахивая файлом с детсадовскими документами, как первомайским флагом, я вышел в приёмную. — Ну, что? Порешали? — по-деловому спросила меня Клавдия Ивановна, что-то тайком кладя мне в карман куртки. — Так точно, Клавдия Ивановна, порешали, — ответил я, здороваясь с коллегами, уже сидящими в приёмной, ожидая своей очереди «на ковёр». По дороге к себе я сунул руку в карман и достал небольшой пакетик с конфетами. На пакетике фломастером было написано: «Для дочки». Ну, Клавдия Ивановна! «Горячий» след Костика Проходя по коридору, я увидел неожиданно выбежавшего из своего кабинета следователя Корнева. Заметив меня, он сделал страшное лицо и заорал на всё ОВД: — Чапай! Где тебя носит, чёртов ты сын? Звоню, звоню… Немедленно ко мне! — Так, а я у шефа… телефон в кабинете на столе. А что случилось-то? — занервничал я. — В больничке потерпевший Сажин душегуба поймал! Представляешь? — вращая глазами, огорошил меня Руфатыч, затаскивая меня в свой кабинет. — Подожди, подожди. Как поймал? Сам? Сам на себя? Типа сам наживка, сам и рыбак, что ли? Ты же сказал, что хотел к нему охрану поставить. Не поставил? Ну, ты, Вова. — только и смог из себя выдавить я. — Ну, знаешь. Хотел и смог — в нашем отделе это разные вещи. Обратился к заму, а он меня. Короче, я его из хирургии в терапию перевёл. А это вообще в другом корпусе на четвёртом этаже. И палата на четыре человека. Кто знал, что душегуб рискнёт. И вообще, как они узнали, ума не приложу, — нервно собирая какие-то бумаги, объяснял Корнев. — А информация откуда? — ошарашено спросил я, не ожидая быстрого ответа. — Нужно ехать, Руфатыч! Немедленно. Забежав в свой кабинет за телефоном и табельным оружием, я мимоходом гаркнул на стажёра: — Не спать, Лядова! Ручки в локоточках согнуты, коленки выше поднимаем, дышим носиком. Из-за моей спины не высовываться! Едем на задержание особо опасного преступника. Ты включена в группу захвата моим волевым решением. Бегом! Марш! — А броник… у меня броника нет! — засуетилась, растерянно хлопая глазами, лейтенант. — Обойдёмся! Живьём брать будем, — сурово парировал я, проверяя обойму в табельном «ПМ» Лядова, сшибая папки со своего стола, рванула на выход, а я, подмигнув улыбающемуся Чегеваре, уже спокойно сказал: — Эрнесто, мы с Корневым в больничку. Там наш терпила — Сажин, говорят, на него покушавшегося задержал. Вероятно это персонаж из «вольво». Ты на связи. Думаю, к трём будем. По пути в районную больницу успокоившийся Руфатыч рассказал: — А я сижу у себя, на одно старое дело отказняк пишу, а тут звонок. Дежурный говорит, мол, начальник службы безопасности из районной больницы со мной поговорить хочет. Я сначала думаю: какого… а потом — стоп! Так это ж наша больничка с Сажиным. Короче, начальник охраны рассказывает мне такое, что можно детектив писать. В палату к Сажину заходит, дескать, врач со стойкой для капельницы. Всё честь по чести: белый халат, стетоскоп в кармане, повязка на морде. Говорит, мол, Сажину, что нужно витамины прокапать, согласно последнему назначению. Тот сначала расслабился, пижаму на руке закатал, а потом ни с того ни с сего возьми и долбани этого самого доктора по хребту этой самой стойкой железной. Тот отскочил и ножик из кармана вытащил. Но жить-то хочется! Сажин на этот раз стойкой по темечку угодил. Душегуб сознание потерял, а на шум в палате охранники прибежали. — И где сейчас пойманный с поличным бандос? — поинтересовался я. — Начальник охраны доложил, что преступника спеленали и закрыли в бельевой до приезда органов. А телефон наш ему Сажин дал. Я ж тогда… помнишь? — как-то виновато ответил следак. — Ох, Руфатыч, доведёшь ты когда-нибудь всех нас до нелогического конца. Ну не дали тебе охрану у двери терпилы поставить, приди ко мне. — начал я читать лекцию чувствующему свою вину Корневу. Это хорошо, что Сажин оказался не робкого десятка, да к тому же здоровяком. Да и в жизнелюбии картёжнику не откажешь. А ведь могло всё закончиться иначе. И тогда, господа блюстители, все под нож. Я имею в виду неминуемую встречу с папашей нашего стажёра, с начальником УСБ полковником Лядовым. Всю дорогу Светлана молчала, внимательно слушая нашу с Руфатычем перепалку. И только уже во дворе больницы осторожно меня спросила: — Так вы, Андрей Васильевич, пошутили насчёт задержания?