Мужик, громко кряхтя, с большой неохотой встал, накинул на себя заляпанную краской дырявую простынь и вышел из мастерской. А «маститый» взял в руку вторую кружку и неожиданно предложил: — Молочко будете? Могу и бутерброд с колбаской предложить, а то сдуру полкило купил… Не съем. — А почему бы не выручить хорошего человека? Наливайте! — согласился я, понимая, что если не здесь, то уже нигде не пообедаю. Минут десять у меня ушло на прогулку по мастерской, изучение творческих изысканий начинающих «рембрантов» и «Пикассо» и на поедание огромного бутерброда (по-моему, с «любительской» колбасой). — Мне ваша сотрудница сказала, что вас интересует студент Усманов. Это так? — вытирая руки и губы о разноцветную от краски тряпку, спросил Сомов. — Да. Расскажите мне, пожалуйста, об этом парне поподробней. Как вёл себя со сверстниками? Были ли у него конфликты с кем-то? Кто был инициатором ссор, если таковые имели место? — Извините, а Усманов в чём обвиняется? И почему «был»? Он что, террорист? Вы серьёзно? — как-то насмешливо в ответ забросал меня вопросами художник, смахивая крошки со стола. — Да, нет, Николай Сергеевич! Я к вам заехал молочка попить… — раздражённо выпалил я. — Никто о терроризме не говорит. Напротив… Ибрагима похитили. Выясняем причины, мотивы… Вам что-нибудь в голову приходит? — В голову? — растерянно переспросил Сомов. — Глупость какая-то… Кто мог? И за что? А я думаю, второй день парня нет и не звонит, паршивец. Хороший же мальчишка, из хорошей семьи. Я его дядю знаю. Звонит, интересуется всегда. Ибрагим на платном учится, его дядя и финансирует, — встревоженно глядя на меня, рассказывал Сомов. — Конфликты с кем-то были в группе? — Конфликты? Так… глупость детская. Рисовали натурщика. Может быть, даже Петровича, не помню. Объявили перерыв на обед, и все разбежались кто куда. А когда вернулись, то на рисунке Ибрагима у натурщика появилась женская грудь и вместо пениса… ну, сами понимаете. Ибрагим — мусульманин, я это учитываю и обнажённую женскую натуру ему не даю. А тут такое… Я думаю, ну всё, сейчас море крови будет. А он, вы знаете, ничего. Улыбнулся так… Посмотрел на всех, рисунок в папку положил, а на его место чистый лист бумаги приколол. Не порвал, не растоптал, а спокойно так, с улыбочкой… — рассказал интересную историю педагог. — А кто сиськи нарисовал, узнали? — поинтересовался я. — А что тут узнавать? Я все их приёмчики и почерки знаю. Есть у нас одна особа. Студентка Каменщикова Ольга. Способная девушка, но очень… как бы вам это сказать?.. раскрепощённая личность, что ли. И на Ибрагима она давно засматривается. Парень-то штучной внешности! Один профиль чего стоит. Мефистофель! А вот он на неё ноль внимания. Она перед ним и так, и сяк. И пуговку на блузке расстегнёт, и треножник свой перед ним поставит. Это, значит, для того, чтобы он ею со спины любовался. А он только улыбается… Пожалуй, это единственный конфликт, стоящий вашего внимания, — растерянно проанализировал поведение своего студента мастер. Поблагодарив Сомова за хлеб с молоком и записав исходные данные студентки Каменщиковой, я собрался было уходить, но мастер остановил меня вопросом: — Вы найдёте его? Я не скажу, что Усманов — это будущая гордость России… Но лично я буду очень гордиться, если Ибрагим в будущем будет называть меня своим учителем. — Найдём, Николай Сергеевич! Надо же кому-то и заборы красить, — попытался пошутить я. — Слушай, а у тебя в животе после молока с варёной колбасой не бурлит? * * * Дроздов и Лядова решили перемудрить всех. С целью экономии бензина, а также руководствуясь поговоркой о двух головах, соображающих лучше, чем одна, они решили отрабатывать порученные им версии совместно. Для начала решили заехать к бывшему сослуживцу Ивана по прошлой службе в морской пехоте, Вовчику Потапову. Вовчик был личностью ищущей, пьющей и глубоко идейной. В своё время Вова конкретно поучаствовал в нескольких межнациональных конфликтах, где, по его мнению, несправедливо ущемляли славянскую нацию. В нём патриотично бурлила кровь, и чем больше в ней было алкоголя, тем яростней она бурлила. Тем не менее бывший старший прапорщик владел спортивным бойцовским залом, где на платной основе оттачивали своё мастерство мордобоя мальчики и девочки от десяти лет и старше. Дроздов с напарницей постучали в кабинет с табличкой на двери: «Президент клуба». — А к президенту, дяде Вове, можно? — поинтересовался бывший командир разведвзвода у своего бывшего замкомвзвода. — О! Ё-моё! Командир! Ты откуда, вашу мамашу? — вставая с президентского кресла и растопырив руки на ширину помещения, спросил президент Вовчик, абсолютно не обращая внимания на Лядову. — По работе я, Володя, — обнимая друга, объяснил Иван. — Вмажем, Ванятка? — улыбаясь, спросил Вова, широко открывая дверцу холодильника. — Я ж говорю: по работе. — А корефан твой? — с надеждой спросил Вова, кивнув на Лядову. — Это моя коллега, Света. — Понял. А корефан твой, Света? — переспросил друг, умоляюще сложив ладони. — Буду! — неожиданно ответила корефан Света. — О! По чуть-чуть, я ж понимаю, работа, — согласился Вова, наливая по полстакана виски. А дальше, отвечая на вопросы оперов, Володя Потапов рассказал им, чем отличаются движения: «Христианское возрождение» от «Национального фронта» и «Русская партия России» от «Национально-республиканской партии». И что он, старший прапорщик морской пехоты Российской Федерации, вообще член национального движения «Чёрная сотня». Но это между нами! Иван потом рассказывал мне, что, когда президент Володя начал им объяснять, чем на самом деле они занимаются в своей «Чёрной сотне» и какая у них программа на ближайшее будущее, он начал сомневаться в правильности выбранной версии. Это ж агнцы небесные! Они и чёрных уважают, и скинхедов всех к ногтю прижать хотят. А кавказцы вообще братья! В конце концов, поняв, что Володя просто «косит», Иван отослал нетрезвую напарницу в машину и продолжил разговор сам. — Нет, командир, это не наш метод. Бабки, конечно, не помешают, но пойми, страдает имидж. Мы ж не папуасы. Это чехи с дагами на наших пацанах состояния сколачивали в начале нулевых. Да и то мужиков понять можно… работы нет, разруха, дети со стариками голодают. Кто-то один попробовал… получилось. Ну и понеслось! У меня среди друзей есть и беспалые, и безухие. Всё до сих пор длинные волосы носят. Битласы, твою мамашу! Знаешь, почему? Это чтобы дырки вместо уха не было видно. Стесняются. А ты говоришь, чеха украли? Смешно! Значит, прибежали к вам и жалуются… Типа, ой, менты, помогите! Ваши нашего чеченца из-под носа увели! Денег с нас хотят получить. Смешно! — как-то зло засмеялся старший прапорщик. — Смешно не смешно, но сейчас войны нет. А я выполняю свою работу, — тихо ответил Иван, наблюдая в окно кабинета, как в зале на ринге один боец остервенело добивал другого. Лежачего. — Ну, б…, и спорт! — Из моего окружения никто такой ерундой не занимался и не занимается. Западло это, командир. Ищи в другом месте. Думаю, тут проще рассуждать надо. Кто-то по-глупому хочет быстро бабосы срубить. Бабосы срубят, но чеха кончат. Однозначно, — практически трезвым голосом закончил свой монолог Потапов. — Так что тут аккуратно нужно, Дрозд. На заднем сидении Ванькиной «тойоты» мирно посапывал не совсем трезвый оперативный сотрудник уголовного розыска Светлана Лядова. У них впереди была запланирована встреча с семьёй похищенного Ибрагима Усманова. * * * Капитан Шароев с Исмаилом Умаровичем сидели в ресторане восточной кухни, куда полицейского пригласил для встречи старейшина. Пили чай, ели пахлаву и мирно беседовали. Так, во всяком случае, смотрелось со стороны. Заведение принадлежало Исмаилу Усманову, поэтому им никто не мешал. Разговаривали на вайнахском языке. — Ты в полиции давно служишь, сынок? — поинтересовался у Жени Исмаил. — Если с училищем считать, то двенадцать лет. — Значит, на войне был? — Был, — коротко ответил Шароев. — Тогда с кем воевал, спрашивать не буду. — Не нужно, лараместаг (уважаемый), — улыбнулся Шароев. Неожиданно к Исмаилу Умаровичу подошёл сотрудник ресторана, наклонился к его плечу и что-то тихо сказал. Потом передал ему в руки мобильный телефон и отошёл. — Слушаю тебя, — сказал в трубку Исмаил, и Шароев заметил, как побледнел старейшина после первых слов разговора. Через несколько секунд Женя понял, кто звонит чеченцу. Он быстро взял салфетку, достал из кармана ручку и быстро написал: «Пусть дадут поговорить с Ибрагимом, чтобы убедиться, что он жив. Включите громкую». Исмаил скосил глаза на записку, прочитал и, кивнув головой, спокойно сказал в трубку телефона: — Теперь ты меня слушай. Я хочу слышать своего племянника. Ты понял? — Ага, сейчас! Ты думаешь, я его на пассажирском кресле с собой вожу? — засмеялся в ответ мужской голос. — Деньги завтра будут все у меня. Ты звонишь мне в… (Шароев наугад растопырил все десять пальцев на своих руках) десять часов утра. Потом даёшь мне хотя бы… (Шароев, опять показал Исмаилу десять пальцев) десять секунд поговорить с племянником. А дальше твоё предложение по обмену. Надеюсь, ты понимаешь, что меня обманывать нельзя, — уже с раздражением закончил Исмаил Умарович. — А ты, дядя, понимаешь, что если ты обманешь меня, то своего художника уже никогда не увидишь? А чтобы тебе легче было бабки готовить, жди от меня вечером сегодня видос со своим пацанчиком. Бывай, джигит. Следующие пару минут в полупустом зале ресторана был слышен только крик председателя Совета старейшин Исмаила Умаровича. Он кричал на своём, на вайнахском языке, одновременно похожем на орлиный клёкот, шум водопада, гул снежной лавины, рёв снежного барса и грохот камнепада в горном ущелье. Большинство присутствующих в зале ресторана на секунду замерли и дружно повернули головы, подумав, что старик так эмоционально говорит тост. Только двое молодых парней кавказской внешности после первых двух фраз встали и, быстро рассчитавшись с официантом, поспешили на выход. * * * Чтобы студентка четвёртого курса факультета живописи Каменщикова Ольга Владимировна поняла всю серьёзность создавшейся ситуации, её вызвали по громкой связи прямо в кабинет декана. Я скромно сидел на старом расшатанном стуле в приёмной деканата «станковой живописи» академического института художеств. Вошедшую студентку Олю я узнал сразу. Рекордно минимальных размеров мини-юбка. Соски, одновременно насквозь пробивающие бюстгальтер, блузку и тоненький джемпер. Короткая асимметричная причёска. Разноцветные ногти и кислотного цвета кроссовки на босу ногу… Точно она! — Ольга Владимировна? Никакой реакции. Как правило, так реагируют люди, к которым так ещё никогда не обращались. А на фамилию? — Каменщикова? — Да, а чё? — смерив насмешливым взглядом взрослого дядьку, спросила О. В. А тут сразу тёмно-бордовые корочки с золотистым двуглавым орлом на обложке на уровень глаз… Раз!!! Удостоверение резко открывается, а там… красавец мужчина в парадной форме с подполковничьими погонами на плечах… Два! А теперь будем спрашивать «а чё», детка? — Предлагаю выйти в коридор и побеседовать, — показывая на дверь, рекомендовал я. — А меня в деканат вызывали и в мастерской… — растерянно захлопало длинными ресницами созревшее в половом смысле создание. — В деканат вызывали по моей просьбе, а Николаю Петровичу скажите, что со мной беседовали. Он поймёт, — пропуская девушку вперёд, сказал я. Обеденный перерыв в институте закончился, и будущие художники, толкая скульпторов и теоретиков, разбегались по аудиториям, студиям и мастерским. Оля подошла к большому широкому подоконнику, развернулась и, технично подпрыгнув, плюхнулась на него попой, нисколько не смущаясь своим «видом снизу». Потом снисходительно посмотрела на меня сверху вниз и, медленно выговаривая каждое слово, сказала: — Я… ничего… не… делала.