План Гапы был прост и гениален (он в это верил). В багажнике лежал дрон, собранный умными руками самородка из двух конструкторов. К мусорному баку за чемоданом едет Чусик. В трёх километрах от брошенной остановки вдоль дороги тянулась широкая лесополоса, соединяющаяся с городским парком. Вот там, удобно расположившись на скамеечке, Гапа и будет сидеть, наблюдая при помощи камеры, установленной на дроне, за всем движением вокруг первой части денег. Риск был минимальный. Даже если Чуса берут за жопу, он успевает дать команду Бире, и тот переводит чечена на запасную хату. Ну, а потом… потом совсем другой расклад. Неожиданно Гапу привлекло какое-то движение впереди. Дело в том, что эта дорога заканчивалась тупиком. То есть упиралась в бетонный забор «птичьего царства». И кроме них, в последние три дня, никто по этой дороге не ездил и даже не ходил. Гапа остановил машину и, не выключая двигатель, вышел на дорогу. Пройдя метров пятьдесят, он увидел такое, что аж присел… Под крышей старого непонятного сооружения стоял чёрный микроавтобус с затонированными стёклами. Рядом с автобусом прохаживался здоровенный чудак в чёрном комбинезоне с белой надписью на спине «СОБР» и курил. А рядом с ним, отсвечивая голыми ногами, сидел на корточках Чус и под краном, торчащим из стены, стирал свои джинсы. Пока вообще не понимая, что здесь происходит, Гапа достал из внутреннего кармана куртки пистолет и, внимательно глядя вперёд, начал, аккуратно ступая, двигаться назад к машине. Главное — подальше от этого здоровяка с автоматом на груди. * * * Лейтенант Лядова слышала, как я, чётко выговаривая каждую буковку в микрофон мегафона, объявлял ультиматум этим подонкам. — Даёт, Васильич! Прям как в кино! А теперь Горбатый! Ох, как ей хотелось быть там… вместе со своими… вместе с Ванечкой. Но как тут пойдёшь, если вообще сначала брать не хотели, а тут ещё и по шее пообещали, если что. Светлана слышала, как полетели стёкла в окнах, потом какой-то шум и скрежет. А ещё через минуту в её сторону потянуло едким дымом, и девушка закрыла все окна в машине. Но даже с закрытыми окнами Лядова услышала шум приближающейся машины с дизельным двигателем и хруст раздавленных колесами сухих сосновых шишек. По дороге мимо неё прокатился универсал «рено». В салоне Светлана увидела только одного человека. «Интересно, — подумала Лядова, — а это что за участник движения? Пиццу привёз?» Она видела, как мужик вышел из машины и пошёл по дороге вперёд. Видела, как вдруг застыл на полдороги, присел… а потом, вытащив ствол, начал пятиться назад к машине. «Ого! С тобой всё ясно, пассажир!» — подумала девушка, вцепившись в руль внедорожника. А когда подозрительная личность села в машину, Лядова завела моего «барсика» и расстегнула кобуру табельного «ПМ». * * * Мы шли медленно, стараясь не напрягать бывшего заложника. Собровцы, бегло пробежав по помещениям строений и обыскав территорию домовладения, уже собирались у своего микроавтобуса. — Ну и на хрена ты с него портки стянул, Приходько? — нудно пытал подчинённого Жданов. — Так воняет же, Виктор Игнатьич! — пытался оправдаться Приходько под смешок сослуживцев. — Как его в автобус такого вонючего? И Чапай точно к себе не возьмёт. Яблочко хотите? А возле лейтенанта Приходько стоял, переминаясь с ноги на ногу, натягивая на голый зад края свитера, Чусов. Без штанов и без трусов, которые аккуратно висели, капая, на ветке старой яблони. Вдруг все услышали рёв двигателя и практически одновременно сильнейший удар и скрежет металла о металл. А потом грохот, хлопок взорвавшегося колеса, звон разбивающегося стекла… Мы все, включая спецназовцев, бросились на звук. Даже Приходько, пристегнув наручниками своего срамного пленника к колёсному диску автобуса, побежал вслед за нами. * * * Как только вооружённый мужчина положил правую руку на спинку пассажирского сидения, а голову повернул назад, чтобы начать движение задним ходом… Лядова резко нажала на газ… Почти две с половиной тонны железа японского внедорожника, провернув всеми четырьмя колёсами ещё не застывшую зимнюю грязь, рванули вперёд. Удар в правый борт «Логана» мощным «кенгурятником» моего «барсика» был настолько сильным, что универсал, подпрыгнув, встал на два левых колеса. Постоял так, балансируя, секунды полторы и с грохотом завалился на левый борт. Светка потом рассказывала, что в запале схватки хотела было сдать чуток назад и снова атаковать «этот долбанный «логан», но вовремя опомнилась, увидев бегущего Чапаева с открытым в ярости ртом. Честно говоря, я не помню, что я тогда кричал… (наверняка не «Ах, оставьте, лейтенант») Легковушку ребята быстро поставили на четыре колеса. Галина Юрия Григорьевича (Гапу) вытащили из «логана» практически невредимым, за малым исключением. Причём «малое исключение» причинил ему боец Приходько во время извлечения из аварийной машины (а не надо было сопротивляться). Ствол оказался травматом, переделанным под стрельбу боевыми. Жданов сказал, что переделка «талантливая». Моему «барсику» досталось. «Кенгурятник» от удара съехал вправо и дребезжал на неровностях дороги и поворотах. Разнесло решётку радиатора и всю левую переднюю оптику. Деформированный капот во время движения вибрировал и при скорости выше 60 км/час стремился в самостоятельный полёт. А также жалко было шпатлёвку, мгновенно отлетевшую с крыльев и капота во время удара. И, конечно, было жалко Светку. Подушки безопасности в моём аппарате давно не было. И девчонка, видно, больно ударилась грудью о баранку. Конечно, не жаловалась, конечно, хорохорилась, стараясь не смотреть в глаза… но слёзки текли, я видел. Чуть позже Ванька Дроздов по большому секрету рассказывал, что лично видел огромный синячище… там… Случайно, конечно. Бандосов к себе в автобус забрал Жданов. Их посадили на пол, между сидениями. А к нам мы забрали Ибрагима, завернув его в мой рыбацкий спальный мешок. Договорились, что отвезём парня в больницу к Михаилу Ивановичу на обследование, но завтра, как потерпевшего, заберём его на первый допрос. Но случилось так, что при выезде со второстепенной на Ленинградское шоссе нас ожидал неожиданный сюрприз. Дорогу, по которой мы ехали, перегородили три легковые машины и большой микроавтобус. На проезжую часть высыпало человек тридцать мужчин. Оружия видно не было, но ощущение было такое, что по щелчку пальца невидимого фокусника оно может появиться в ту же секунду. У Шароева зазвонил телефон, принадлежащий Усманову-старшему. Женя ответил: — Слушаю, Шароев. — Шароев, трубку дай Чапаеву. Он там у вас старший? — Васильич, тебя Усманов, — сказал Женя, протягивая мне айфон. — Чапаев, — представился я, — Исмаил Умарович, это ваши люди нас пытаются блокировать? Предупреждаю об ответственности… Задержанные конвоируются в следственный изолятор. Сопровождение осуществляется специальным отрядом быстрого реагирования полиции. Мне подкрепление вызывать? — жёстко задал вопрос я, понимая, что из создавшегося положения нужно выходить только дипломатическим путём. — Послушай, Чапаев, мне казалось, что мы понимаем друг друга… Отдай этих шакалов моим людям, и мы сами закроем этот вопрос, — твёрдым голосом поставил свои условия Усманов и отключился. В это время из нашего микроавтобуса выбежали собровцы и рассредоточились по обоим краям обочины. Я вышел из джипа, демонстративно вытащив из кобуры свой табельный. Следом вышли мои сотрудники, последним, пошатываясь, спустился с подножки на асфальт Ибрагим и встал рядом с Лядовой. И тут мы все услышали приближающиеся полицейские сирены. Нашёл глазами Жданова, тот тоже смотрел на меня. Кивнул. Я понял, что это он вызвал подкрепление, пока я разговаривал с Усмановым-старшим. Нам на выручку ехали экипажи ППС и ДПС Подмосковных отделений. Через пару минут вся Ленинградка была перекрыта патрульными машинами полиции. Наши чеченские визави нервно заходили вокруг своих машин, видно было, что у них неспокойно. Вступать в конфликт с представителями власти в их планы не входило. Зазвонил мой телефон. Генерал. Доложил высокому начальнику обстановку. Реакция была мгновенная. — Чапаев, отдай им Усманова-младшего и пусть катятся. Со старшим я договорюсь. Когда будет нужно, он племянника в Следственный комитет привезёт. Всё, выполняй. — Есть выполнять, — ответил я уже пикающему телефону и подошёл к Ибрагиму. — Ибрагим, идите к своим. О дальнейших действиях вас информирует ваш дядя. Рекомендую сразу обратиться к хорошему врачу, наверняка у вас переохлаждение, — порекомендовал я и протянул парню руку. — А это дяде передайте, его трубка, — отдал я телефон. Парень пожал мне руку, улыбнулся и сказал: — Спасибо. Извините, как вас? — Чапаев, — улыбнувшись, ответил я. — Я запомню. Спасибо… товарищ Чапаев, — сказал Ибрагим и, кивнув почему-то только Лядовой, пошёл к своим. Уже через пять минут трасса была разблокирована. Патрули ППС и ДПС ещё километра три сопровождали по трассе «чеченский» эскорт, а потом разъехались по своим маршрутам. Мы подошли к собровцам, пожали друг другу руки и попрощались. — Спасибо за работу, мужики, — на правах старшего поблагодарил я. — Обращайся, Чапаев, — ухмыльнулся Жданов, кидая в рот сигарету. Мой «барсик» быстро ехать отказывался, к тому же я решил завезти Лядову в больницу к Михаилу Ивановичу и сделать ей рентген грудной клетки. Кавказская благотворительность Настроение было почти праздничное. Только что закончилось совещание у полковника Воронина, где простая русская фамилия Чапаев была произнесена раз двадцать… а может, и двадцать пять. И всё в превосходной степени, как пример для подражания и маяк, на который нужно равняться. Правда, звучала и фамилия Жданова… так… раза два-три… И всё это по случаю успешно завершённого расследования резонансного дела и благополучного освобождения заложника. Профессионально, без шума, стрельбы, погонь, материального ущерба (мой личный ущерб почему-то не считался) и людских потерь. Благодаря профессионализму, первоклассной выучке, морально-волевым качествам личного состава и умелому командованию оперативно-розыскной группы под началом… (понятно кого). Причём это не мои слова, это, так сказать, вырвано из контекста приказа генерала — начальника нашего Управления. Прямо вот так вот сидел бы и слушал, слушал… и смотрел, как сидящий напротив меня Жданов нервно сжимает и разжимает свои кулачищи с буграми на костяшках пальцев. Витя, как всегда, был не в духе. Так и хотелось подойти к нему и сказать: — Да ты чего, Игнатьич? Премию нам одинаковую дали, благодарности одинаковые объявили и «занесли» куда надо… Кстати, премию дали всему моему отделу. Я даже дознавалку нашу под шумок в список закатал. Честно говоря, таких «жирных» премий мы ещё не получали. Политика! После совещания ко мне в кабинет зашёл Шароев и сообщил, что нас с ним приглашает «на чай» к себе в ресторан Усманов-старший. Отказываться ну никак нельзя. Я ж говорю, политика. * * * В ресторане людей было немного. Да и понятно — середина рабочей зимней недели. Шароев знал, куда идти, и, кивая охране, провёл меня в небольшой банкетный зал с большим круглым столом в центре. За столом сидели дядя и племянник Усмановы и ещё двое мужчин кавказской внешности, очень похожих друг на друга. Нас представили. Оказывается, уважаемые гости были близкими родственниками Усмановых. Это были отец и сын, тренер и чемпион мира по боксу. О, как! Я сдуру тут же похвастался, подобрав живот, что когда-то был кандидатом в мастера спорта по боксу. На что заслуженный тренер мудро заметил: — Боксёров бывших не бывает, уважаемый! В общем, лёгкая напряжённость от начала «чаепития» спала сама собой. Говорили только на русском. Мужчины с удовольствием рассказывали о тренировочных сборах в Мексике, соревнованиях в Штатах и своём новом доме в Сочи. А я украдкой наблюдал за Ибрагимом. Парень скромно сидел по левую руку от дяди и внимательно слушал то, что говорили старшие. В разговорах не участвовал, только отвечал на вопросы. Конечно, теперь парень выглядел не таким замученным, каким мы его вытащили из той зловонной ямы. Прошло две недели с того последнего дня ультиматума, объявленного бандитами. Ибрагим сказал, что до вчерашнего дня дядя продержал его в частной клинике. Там ему заново собрали и перегипсовали кисть руки, вылечили застуженные в сыром подвале бронхи. Но больше всего художник был расстроен из-за того, что пока не может взять в больную руку карандаш или кисть. Четыре пальца были собраны и были похожи на детский совок. И только большой палец кое-как шевелился. За вечер раз пять-шесть приносили свежезаваренный зелёный чай. А между чаем… Перепела гриль… фаршированная баранья лопатка… манты… бараньи рёбрышки, запечённые с овощами… ручьёвая форель, тушённая со сладким перцем… И это только то, что я попробовал! Что интересно, о поводе, который нас всех тут собрал, никто даже не упомянул. И только после пятого чайника чая Шароев не выдержал и спросил: — Ибрагим, а скажи, дорогой, почему ты кричал: «ржавые»? Да ещё два раза? Неожиданно Ибрагим негромко рассмеялся и ответил: — Аллах его знает! Я знал, что меня в Ржавки привезли. Эти… не особо скрывали свои разговоры при мне, не шифровались почти. Честно говоря, я понимал, что это означает. Они и проболтались, что есть большие и малые Ржавки. А когда вы перешли на наш язык и крикнули, типа, давай, говори, что-нибудь… Где находишься… что видишь? Я сначала растерялся. Ведь что на нашем, что на русском, Ржавки… они так и будут — Ржавки. Думаю, крикну — Ржавки, они сразу поймут. И меня тут же кончат или перевезут в другое место. Вот и крикнул на вайнахском — ржавые… ржавые! Чеченцы одобрительно зацокали языками и закивали, в знак восторга от находчивости молодого родственника. — Молодец! Кстати, это Андрей Васильевич придумал такой хитроумный план, — кивнул на меня Шароев. — Честно говоря, план был рискованный, и я это понимал. Знал, что после того, как эти мерзавцы услышат, что мы с вами перешли на язык, который они не понимают, их ярости не будет предела. Но я почему-то был уверен, что ты, Ибрагим, быстро соображаешь. Что правильно сориентируешься и выдашь нам нужную информацию, — начал объяснять я ход своих мыслей во время проведения операции. — Я понимал, что тебя держат не на пуховой перине, что есть какие-то явные раздражители, которые ежечасно выводят тебя из себя и мешают жить. Слава Богу, оказался прав! Ты эти раздражители нам и выдал: Ржавки, дым и постоянный ор петухов. А мелочи мы уже сами доработали. — Да уж! Было холодно, и эти сволочи постоянно топили печь. А она, видно, старая, растрескавшаяся, тяги нет… Пока печка прогреется, холодный дым внизу стелется и через доски пола ко мне в подвал… Я кашлял аж до рвоты, извините… Почему эти идиоты не проветривали, не знаю, — удивлялся Ибрагим. — Я знаю, — ответил Женя Шароев. — Окна наглухо закрашены были и не открывались. Наши бойцы их ногами выбивали. — А петухи… да вы сами, наверное, слышали. Днём и ночью! Я так понимаю, что бывшие хозяева поэтому и уехали, — улыбнулся Ибрагим. — Как в такой какофонии жить?