— Видишь? Займись. Всё за сегодняшний вечер. У широкого пластикового подоконника пристроилась Лядова, а рядышком с ней на двух табуретках сидели гардеробщицы. Я подошёл ближе, чтобы лучше слышать, и на гневный взгляд Лядовой шутя поднял руки. Мол, молчу, молчу… Гардеробщица только начала свой рассказ: — У нас сегодня сами видите, что творится. Народищу набилось. Обычно не так… Зал вмещает триста человек, но одежду не все сдают. А мы и не возражаем, всё нам работы меньше. Но сегодня ж праздник. Зрители нарядные пришли. Чего дублёнки с шубами на руках держать? Вот я свою Варьку и взяла с собой помогать. Дело-то не хитрое. Пальто взял, повесил, номерок отдал. — А вы всё время вместе были, Мария Гавриловна? — скосив на меня глаза, задала свой первый вопрос Лядова. — Да в том-то и дело, что нет. У меня ж ещё малой есть, пять лет ему, в садик ходит. Он у нас на продлённом дне. Но забирать-то надо. Муж в рейсе, он у меня дальнобойщик. Вот и получается, что, кроме Варьки, некому. Ну и побежала. Я говорю, мол, Ваську заберёшь, к соседям его забрось — и назад. — А садик далеко? — попросила уточнить Лядова. — Нет. Пятнадцать минут. Варька шустрая, через минут сорок уже здесь была. Спектакль шёл ещё. Но дело-то не в этом. Минут через десять, как дочка убежала, смотрю, идёт через вестибюль техничка. В руках ведро с водой, швабра… Подходит ко мне и спрашивает, мол, ты Зуева Маша? «Я», — говорю. — «Там тебя к телефону в кабинет администратора. Из больницы звонят, что ли… Вроде дочку твою машиной…» Ой! А у меня как сердечко зайдётся… Ноги, руки отнялись… — запричитала Мария. — Мама… — тихо сказала Варя, взяв мамашу за руку. — Дальше, Мария Гавриловна, — поторопила «старшая» лейтенант Лядова. — Так это ж бежать в кабинет Елизаветы Петровны нужно, на второй этаж! А у меня ж ноги больные… Я ж почему год назад с фабрики-то ушла… — Мама… — Мария Гавриловна… — Да… Я этой… и говорю, мол, постой тут, пожалуйста, чтобы никто не дай бог не залез. Только сама смотри тоже за перегородку не заходи. Вот тут стой и смотри. А я быстро… Но как быстро-то? Пока я со своими больными ногами… — Дальше, Мария Гавриловна, — терпеливо попросила Лядова. — Прибегаю я к кабинету администраторши, а он закрыт, окаянный. Я туда, сюда… Кричу, мол, где эта прос… простите, Елизавета Петровна? А чего это вы, молодой человек, смеётесь? — Ничего, ничего, — отвернувшись, отвечаю я, — продолжайте. — Короче, я такая злая возвращаюсь опять на первый этаж, а этой стервы технички тоже след простыл. И гардероб, получается, на произволе судьбы, — сокрушается Мария Гавриловна. — А сколько вас не было по времени? — практически одновременно задаём мы с Лядовой один и тот же вопрос. — Сколько… Минут десять-пятнадцать, — подумав, ответила гардеробщица Зуева. — Понятно. А техничка эта ваша где сейчас? — первый спросил я. — Та кто её знает. Они у нас часто меняются… зарплата-то небольшая, сами понимаете, — ответила, махнув рукой, Зуева. Я набрал номер Дроздова и спросил: — Иван, ты где? — В буфете, — чуть замявшись, ответил один из лучших оперативных сотрудников, мгновенно проглотив что-то объёмное. — Бегом в кабинет администратора. Пусть Елизавета Петровна приведёт сюда к нам всех работающих сегодня техничек. Техничка — это уборщица, Дроздов, — гаркнул я в трубку, чем привёл в неописуемый восторг лейтенанта Лядову. — А Варя… — хотела спросить Лядова. — А Варька, зараза такая, тут же прибежала. Ни под какую машину она не попадала. Она ж у нас спортсменка-лыжница. Это нужно бояться, чтобы под неё не попасть, — с гордостью сказала мамаша, в шутку шлёпнув дочку по упругой заднице. — Когда заметили, что пропали вещи? — устав слушать ненужную информацию, спросил я. — А как только номерок подали, а под его номером на вешалке ничего не оказалось, — неожиданно для всех ответила Варвара. — Вот тогда всё и началось. Крики, суета, даже мат… А народу представляете сколько? Всем одеваться подавай, а тут… Где моя шуба? Это не моя шапка, у меня чернобурка. Хорошо у нас Елизавета Петровна есть. Всё разрулила. Всем, кто оделся, — до свидания! А обворованных — в сторону, до приезда полицаев. Извините, полицейских, — весело закончила свой рассказ жизнерадостная девчонка. Мы все повернули головы, неожиданно услышав отдалённый шелест, похожий на шум приближающегося града по металлическим крышам гаражного кооператива. Это «шло» платье Елизаветы Петровны в сопровождении нашего Дроздова и двух женщин, одинаково одетых в синие рабочие халаты. — Ну? Какая из них? — в предвкушении открытия спросила Лядова. — А никакая, — уверенно ответила Мария Гавриловна, — нету её здесь. — То есть как нету? — за компанию опешил и я. — Елизавета Петровна, я просил привести всех техничек, работающих сегодня. — А это и есть — все. Вообще у нас по штатному расписанию их три, но одна две недели назад в декрет ушла. Вот только эти. Обе сейчас сцену убирали. Если они вам не нужны, пусть уже идут. Работы очень много, — почти с возмущением откликнулась администратор. — Секунду, — остановила движение техничек Лядова, — девушки (самой младшей на первый взгляд было чуть больше пятидесяти), а вы сегодня вечером никаких посторонних техничек не видели? — Я видела. Молодая такая… лет сорок пять. Крупная такая. Я ещё подумала: ни хрена плечи шваброй намахала… Платок такой серого цвета, неприметный. И волосы, как пакля, я ещё подумала — парик. Спрашиваю её, мол, ты что, подруга, вместо Галки, что ли? А она так молча пошла, пошла с ведёрком, — ответила одна из уборщиц, — а я думаю, вот же дурынду нелюдимую прислали. Показание уборщицы записали и отпустили. Наконец закончила свою бумажную работу и наша дознавалка. Видок у неё после общения с обворованными владелицами мехов был ещё тот. Хотелось дать выпить сто граммов и пожалеть. Потерпевших решено было отпустить. Трёх дам, лишённых дорогой верхней одежды, предложил развести по домам чиновник из министерства культуры, по совместительству владелец огромного «крузака». — Андрей Васильевич, кража классифицируется как крупная. Даже если учесть, что владельцы, как правило, преувеличивают стоимость украденного, общая сумма получается свыше трёхсот тысяч рублей, — сухо доложила дознаватель Блекис. — Васильич, тебе нужно это посмотреть. Свет, ты тоже подойди, — крикнул Дроздов. Иван сидел на соседнем подоконнике. У него на коленях лежал открытый ноутбук, рядом стояли Мария и Варвара Зуевы, и они что-то внимательно рассматривали на экране компьютера. До нас донеслось радостное: — Она! Точно она! Вот сука! Ловите её, тварь, товарищи! — кричала во весь голос старшая гардеробщица, тыкая пальцем в экран. — Мама… — смущённо улыбалась Варвара. — Что, мама? Я же говорю, волосы как пакля! Вот стерва! — не унималась Мария Гавриловна. На экране ноута было видно, как к стойке гардероба подходит техничка с ведром и шваброй, минуты две разговаривает с Зуевой. Потом гардеробщица, прихрамывая и переваливаясь с ноги на ногу, идёт к ступеням, ведущим на второй этаж. К гардеробу подходит мужчина, о чём-то разговаривает с трущей тряпкой перила уборщицей и быстро уходит. Ещё через минуту грузного вида техничка, посмотрев по сторонам, молодцевато перемахивает через перила (высотой где-то метр двадцать) и прячется за ворохом одежды. Дальше в мониторе появляется пару раз рука, снимающая с верхней полки пушистые головные уборы. Ещё через пару минут техничка возвращается к стойке, пряча что-то за спиной. Смотрит налево… направо… на камеру видеонаблюдения… — Вот тут стоп! — кричу я, тыкая пальцем в экран. — Увеличь! Ванька стучит по клавишам ноута и говорит: — Максимум! А нам всем и без максимума видно… Эта сука… стерва… тварь медленно оттопыривает средний палец правой руки и тычет им в сторону замечательной новой японской камеры видеонаблюдения, улыбаясь дико накрашенной физиономией. Это ж насколько нужно быть уверенной в собственной безнаказанности! Убедившись, что никто не смотрит в её сторону, дамочка так же ловко перемахнула через стойку и пошла на выход, держа в одной руке швабру, а в другой — огромный голубой целлофановый мешок для мусора. — Вот же… — набрала воздуха в лёгкие гардеробщица. — Мама… — Заткнулись все! Дрозд, улицу мне… — раздражённо махнул на женщин я, не спуская глаз с экрана. Потыкав одним пальцем по клавишам, Иван вывел картинку с парадным подъездом. Возле первой ступени стояла жёлтая «Нива». Из-под её «брюха» клубились, отравляя атмосферу, выхлопные газы. — Дай мне номер… — зло шепнул я. — Блекис, пиши. — Пожалуйста! — самодовольно произнёс Дрозд, выводя на весь экран номер: Н164КА 78. — Есть! — крикнула Блекис. — Ориентировку! Блекис, набирай Управление. Запрашиваем план «Вулкан-2». Банда у нас мехами промышляет. Но не задерживать… сами возьмём, — зло улыбаясь, пояснил я. — Смотрите, смотрите, — близоруко щурясь, закричала Лядова. — Она что, мужчина? По ступеням парадного входа ДК спускался среднего роста мужчина в чёрной вязаной шапочке, тёмно-синем пуховике и джинсах, заправленных в сапоги. А в руках он держал всё тот же большой голубой мусорный пакет. Не торопясь, открыл багажник, бросил туда мешок и сел рядом с водителем. «Нива» с небольшой пробуксовкой по гололёду развернулась и выехала за пределы ракурса камеры. — А я давно знал, что это мужик, — улыбаясь, сказал Иван. — И я знал, — почти уверенно сказал я. — Кто-нибудь видел, как он у себя под халатом яйца чесал? — серьёзным тоном спросил Ванька, — и парик под платком поправлял постоянно. — Как вы можете, Иван… девушка же, — укоризненно упрекнула опера Блекис, имея в виду стоящую рядом Варю Зуеву. — Ничего. Она уже большая. В курсе… — ответил Ванька, подмигнув Варваре. — А я всё понял, когда его руку с оттопыренным пальцем увидел. Там на среднем пальце буква «Л» читается. От слова «СЛОН», я думаю. Кто знает, что это слово означает у блатарей? — спросил я. — Ну и рука у этой якобы тётки… клешня что надо! Не меньше моей. Так что не баба это! — А хорошие актёры в этом «народном театре»! — усмехнулась Галя Блекис. — Командир, дай порулить, — с обидой в голосе произнесла Лядова. — А «СЛОН» на воровском языке означает — «сука любит острый нож». А ещё раньше СЛОНом называли «Соловецкий лагерь особого назначения». Проходили, шеф. — Умница! Да рули, кто не даёт? Ты молодец. Сама всё раскрутила. Да, Дрозд? Кстати, где, ты говоришь, тут буфет? * * *