— Лядова на больничном после вчерашнего. Вперёд, я сказал! — А автобус… — Нет. Едете на своих развалюхах. Шарканье стульев. Недовольные голоса. Грохот дверок сейфов. Злорадный смех Дроздова — и опять тишина. Только тихо «пикает» за стенкой компьютер Дрозда. Опять в игрушки играет, паразит. И тут: — Андрей, ты здесь? Узнаю голос нашего «рэмбо» местного разлива, подполковника Жданова. Андрей? Он назвал меня по имени? Это в первый раз за время нашего знакомства. И голос такой… как будто в тёмную комнату зашёл, а под ногами змеи ползают. — Заходи, Виктор. Кофе? — Буду… — Тогда посиди… Что это с мужиком? У него повседневное рабочее выражение лица как у героя фильма «Лектор»… А тут… Иду в кабинет оперов, «по-братски» сыплю в кружку кофе, наливаю кипяток и подливаю чуть «Дагестанского выдержанного» из личных запасов Шароева. Возвращаюсь. Сидит, не шевелясь, за столом, уставившись на кобуру от маузера, висящую над моим сейфом. — Спасибо. Парни рассказывали, у вас вчера весело было, — чтобы с чего-то начать, сказал Жданов. — Было дело… Домой к концу ночи попали, — отвечаю. — Приходько говорил, что вошли в адрес, а там бандосы штабелями лежат, а чапаевцы на кухне чай с баранками пьют, — улыбнувшись уголками губ, вспомнил Жданов. — Было дело… Только не баранки были, а сухарики, — поправляю собеседника. — А на хрена тогда «СОБР» вызывали? — как-то без обычных эмоций поинтересовался подполковник. — Так по протоколу ж положено, Вить. Если бы не вызвали, по шапке бы получили. Ты ж знаешь. К тому же обрез карабина в адресе нашли. Мне с утра уже Воронин плешь по этому поводу проел, — ответил я, до сих пор не поняв цели визита Жданова. Минуты три молча пили коричневый кипяток. Жданов пил шумно. Вытягивал в трубочку щетинистые губы и, хлюпая и причмокивая, тянул ядовито-горькую субстанцию. Я было уже набрал воздуха в лёгкие, чтобы ненавязчиво узнать о цели визита, честно говоря, не очень желанного гостя. Но командир СОБР начал первым. — Закрой на ключ, — попросил Жданов, кивнув на дверь в кабинет. И, дождавшись, когда дверной замок сделает два оборота, вдруг ошарашил меня словами: — Андрюх… Ленку мою… жену мою, Ленку, сегодня ночью изнасиловали. Я стоял, всё ещё держась за ключ в замке, и смотрел на этого «квадратного» мужика, сидящего у меня за столом и спокойно говорящего такие страшные слова, и не замечал, как из моей чашки выливается «кофа» и на полу появляется странная лужа коричневого цвета. — Тю ты, б… — вырвалось некстати. Сел на диван, не отрывая взгляда от Виктора. У меня за столом сидел не «железобетонный, пуленепробиваемый» Жданов, а сгорбленный, какой-то беззащитный мужик, не понимающий, что ему делать и как дальше жить с такой ношей. Виктор Игнатьевич Жданов никогда не был моим другом, даже приятелем я его не считал. Он обладал тяжёлым, неуживчивым характером. Несмотря на то, что мы с ним были в одном звании, он на целых девять лет был старше меня. С третьей звездой его тормозили… Неудобный он был какой-то. Зато все офицеры в его отряде (а в СОБРе служат только офицеры) за своего Игнатьича «любому машонку на уши натянут» (из монолога лейтенанта Приходько Анатолия). Но пришёл он ко мне… — Извини, Вить… рассказывай. Жданов повернул голову в мою сторону и спросил: — Есть что? — Есть, но сейчас не налью. Вечером выпьем, если хочешь. Рассказывай, — жёстко попросил я. И Жданов начал свой недлинный рассказ: — У меня вчера выходной был. На рыбалку поехал. Ты не рыбак? Ну, ладно… Просидел на льду почти весь день. Так… мелочовка. Только жопу отморозил. Но ты ж понимаешь, не в самой рыбе дело… Мозги расслабить нужно было. Потом с рыбачками сообразили… Даже не помню… у кого-то в гараже. Домой пришёл, а дома Ленка, вся такая расфуфыренная, меня ждёт. А я с этой рыбалкой забыл, что сегодня вечером у неё на фирме корпоратив по случаю двадцатилетия со дня основания. А я ж уже не в форме… Эта в крик! «Как ты мог? Для меня это важно!» Короче, сама пошла. Мы с младшим сыном рыбки пожарили, поужинали, потом ящик посмотрели и спать пошли… Ночью проснулся от… воя. Ничего понять не могу. Темно, вроде лежу на своей кровати, в своей спальне и слышу откуда-то… вой. Потом начал врубаться спросонья: человек воет. Настольную лампу на тумбочке включаю и вижу: возле батареи сидит моя Ленка одетая, ноги вот так руками к животу подтянула и воет. Андрей… Понимаешь? Я подскакиваю, люстру включаю — и к ней. В чём, мол, дело? Смотрю: пятый час утра. На ней светлое такое пальто… всё в каких-то чёрных разводах, машинное масло, что ли… А под пальто… нет ничего под пальто, Андрюха! Платья нет, лифчика нет, трусов нет… колготки только с порванной резинкой. «Изнасиловали?» — спрашиваю. А с ней истерика! Я её на руки — и в ванную. А тут малой проснулся, к нам рвётся: «Папа, что ты с мамой сделал? Почему она плачет?» Пришлось врать. Говорю, мол, бомжи на маму напали, ударили и сумочку отобрали. А тот тоже разъярился, кричит: «Мама, где это случилось? Я их поубиваю!» Собираться начал. Представляешь, пацану двенадцать лет… Я к нему… Короче, ночка у меня была… — А сама-то Лена тебе что-нибудь рассказала? Ну… когда успокоилась… — как мог корректно, начал я задавать вопросы. — Да. Игната в школу отправил. Дал ему честное спецназовское слово, что поймаю уродов, которые нашу мамку обидели. Поймаю и накажу. Ну и Ленку поспрашивал… Да какой там «успокоилась»! На работу, естественно, не пошла. Лежит. Дала мне слово, что глупостей никаких делать с собой не будет. Ну, ты понимаешь, о чём я, — не глядя на меня, ответил Жданов. Столько слов сразу я от этого человека ещё ни разу не слышал. Это был самый длинный эмоциональный монолог подполковника Жданова за всё время нашего с ним знакомства. Я искренне сочувствовал этому сильному человеку, попавшему в такую трагическую жизненную ситуацию. Сочувствовал и понимал, что ко мне Виктор Игнатьевич пришёл за конкретной помощью. — Рассказывай, Вить, — негромко попросил я. — Рассказываю. Пьяное мероприятие у них закончилось после двенадцати. И, представляешь, ни у кого из этих мразей не появилась мысль отвезти эту сорокапятилетнюю пьяную тётку домой. Ленка говорит, типа, им не по пути было. Ну и пошла, ветром гонимая… такси ловить. Погода мерзкая, морозец… Ну, ты сам вчера ночью всё это прочувствовал. Стоит на автобусной остановке, руками машет… А тут маршрутка. Нет, не в нашу сторону. Но в автобусе сидит человек семь-восемь. Водитель двери открывает и спрашивает, мол, куда? Она смотрит номер маршрутки — двести сорок третий и машет ему, мол, не по пути, езжай. А тот орёт, типа, тут всем не по пути. Сотку набросишь, довезу до подъезда. Ну, эта доверчивая пьяная дура и прыгнула. Говорит, пригрелась, задремала… Проснулась от того, что автобус подбросило. Смотрит в окно, а вокруг снег, деревья и кусты. Глазами водителя поискала в тёмном автобусе, а тот уже рядом со спущенными штанами… — срывающимся голосом выкрикнул Жданов. Дёрнулась входная дверь. Потом постучали. Пришлось крикнуть: — У меня закрытое совещание. Освобожусь через час. — Налей соточку, Чапай, — попросил Жданов, шумно сморкаясь. — Нет, Вить. Рабочий день впереди, извини. Сопротивлялась? Морду водиле расцарапала? Водила один был? Извини, Вить… Окно пробовала разбить? — засыпал я подполковника вопросами. — Ты сейчас задаёшь мне примерно те же вопросы, что и я ей задавал. — Хорошо. Я сам могу с ней поговорить? — подсев ближе к Виктору, спросил я. — Нет. Не можешь, Чапаев. Задавай мне вопросы, и, если я не смогу на них ответить, есть телефон… Позвоню ей. Хватит того, что я здесь сижу и рассказываю тебе, как в этом грёбаном автобусе этот сраный чурка трахал мою жену, с которой живу уже двадцать четыре года и у меня с ней трое пацанов. Ты понимаешь меня, Чапай? — посмотрев на меня своими маслянисто-красными бешеными глазами, спросил Виктор. — Хорошо, а как же мы будем работать? Вы в отдел полиции уже заяву написали? — Ты охренел, Чапаев? Андрей, ты хочешь, чтобы я, подполковник полиции Жданов, написал заяву о том, что мою жену изнасиловали изощрённым способом? Так ты это понимаешь, Чапаев? — стукнув кулаком по столу, начал выходить из себя Виктор. — А как? Как иначе я смогу тебе помочь? Напишем рапорт начальнику Управления, чтобы этому делу присвоили гриф секретности… — Смотри… смотри на меня! Чапаев, я ведь к тебе пришёл… не к кому-то другому. Знаешь, почему? Потому, что точно знаю, что этого ублюдка можешь найти и поймать только ты. Найдёшь, поймаешь, и никто об этом не узнает. Понял? А когда найдёшь, отдашь его мне… — Жданов, я не… — Потому что только я имею право его судить и наказывать. Я — муж униженной и изуродованной этим ублюдком жены. И никаких заяв я писать не буду. А теперь скажи… ты со мной? — хрипло спросил у меня, вставая с кресла, Жданов. — Нет, Виктор Игнатьевич. Я предложил тебе реальный вариант. Пишешь рапорт на имя… — Ничего ты не понял… однофамилец Василия Ивановича Чапаева, — мрачно сказал Виктор и, не прощаясь, вышел из моего кабинета. — Вить! — попробовал объясниться я, но меня уже никто не слышал. Буквально через несколько секунд в мой кабинет вошёл Дроздов. Наступив в коричневую лужу на полу, он прошёл к столу, сел и, ни о чём не спрашивая, негромко сказал, понюхав кружку, из которой пил Жданов: — Васильич, я, еже ли чё, в деле. * * * Нужно же было как-то наводить мосты в моей двухкомнатной квартире. Пришлось насупить брови и наврать своим подчинённым, что еду в СК (Следственный комитет) согласовывать следственные мероприятия. Мой «барсик» был ещё в ремонте (что радовало), поэтому пришлось взять служебный минивэн. Позвонил Ксении. — Ксюш, я Женьку сегодня заберу пораньше. Так получилось, что освободился. Нет… ничего в лесу не сдохло… Ну, я же начальник всё-таки. Может быть, что-то купить вкусненького? Я Женьке обещал на пруд съездить, лебедей с утками хлебом нафаршировать. Ты тоже не задерживайся! Ну, ладно, ладно… Целую. Старшая группа детского сада нагуливала аппетит перед ужином в сугробах на детской площадке. Их красные рожицы горели на морозе, как верхние фонари светофоров. Народ на месте не стоял. Кто-то кого-то обязательно догонял, ловил и с удовольствием лупил по меховым шапкам пластмассовыми лопатками для снега. Было весело. — Чапаева! За тобой батя пришёл! — закричал вывалянный в снегу мальчик охрипшим голосом. Это был дружок Женькин — Сашка Архипов. Батя? Мне нравится быть батей. Из фанерного разноцветного домика вынырнула с застывшими на лице изумрудного цвета соплями Женька. Громко взвизгнув, она понеслась навстречу мне, не забывая по пути обзываться и толкать детей дошкольного возраста… Пообнимались. Размазав платком примёрзшие сопли равномерно по щекам ребёнка, я спросил у Женьки: — А где Наталья Ивановна? Нужно сказать, что мы уходим, — озабоченно крутя головой, сказал я. — А вон она с нашим новым охранником шашни заводит, — ответила шестилетняя девочка. — Жень, ну, что за… они взрослые люди… — смутился я. — Наша нянька, тётя Нюся, так говорит. А тётя Нюся — та ещё выдра! Так про неё Наталья Ивановна говорит. Кстати, у нас скоро ужин, а я есть хочу, — рассматривая через дырочки в заборе «шашни» Натальи Ивановны, сказала Женька. — Намёк понял. Сейчас заедем в «Макдональдс», а потом поедем лебедей с утками кормить на лебединое озеро, — сказал я, пробуя отодрать сосульки с Женькиной шапки. — Ура! Все слышали? Пап, скажи им… Скажи! Мы в «Макдональдс» едем, а вы будете свою молочную кашу трескать. Понял, Сашка?! — засмеялась во весь голос «доброжелательная» девочка. Сашка Архипов ничего не сказал. Сашка был мужчина. Он просто отошёл в сторону, зажал промёрзшей рукавичкой одну ноздрю, а через вторую попытался высморкаться. Сопля вылетела, но пролетела не далеко. Упала и тут же намертво примёрзла к правому валенку спортсмена. Почти три с половиной часа мы провели с Женькой вместе. Сколько же мы интересных и полезных дел переделали! Конечно, нам было очень жаль, что с нами не было нашего идейного руководителя и духовного вдохновителя… Но аппетитом из-за этого печального факта никто не страдал! В «Макдональдсе» мы от пуза поели всякой вредной еды и сами себя уговорили, что тем самым мы освободили нашу маму от рабского труда на кухне. К тому же мы с собой взяли её любимые бигмаки, картошку фри и какую-то шипучку в бутылочке. А на пруду к воде мы подойти так и не смогли. Было очень скользко и опасно. Нет, не от гололёда. От свежих птичьих какашек. Утки, чайки и лебеди, зимующие в городе на этом пруду, и так за нами шли, как крысы за дудочкой. Женька весело смеялась, крошила крутящимся под ногами птицам батон и писклявым голоском фальшиво выводила нетленку дедушки Миши Танича: «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…» Утки глотали хлеб и гоняли чаек. Зато лебеди клевали хлеб, уток, чаек, ворон и чуть не сбили с ног Женьку. Было весело!