Под утро приснился идиотский совершенно сон. Будто зима. Будто снегу по колено. И фашисты вдруг! И ведут эти фашисты по этому самому снегу девочку мою любимую. А она идёт такая, чёрт-те во что одетая, босиком… И снег так… хруп… хруп… хруп… У Ксюхи на лбу шишка и губа разбитая, а на груди картонная крышка от коробки с итальянскими сапогами болтается. И написано на той картонке: «ТРЕНЕР ПАРТИЗАНЕН». И ведут эти проклятые фашисты по глубокому снегу мою бедную девочку к какому-то зданию и покрикивают: — Шнелля, руссиш тренер… арбайтен без выходных! Присмотрелся… А на фасаде надпись неоновая: «Фитнес-клуб Гармония». Это они её, суки, на тренировку под конвоем вели! * * * К моему приезду подполковник Жданов с женой уже пили «кофа» в кабинете у оперов. Поздоровались, Виктор представил свою жену: — Елена Петровна Жданова, моя супруга. — Очень приятно, — сдержанно улыбнулся я. — Чапаев. Андрей. А давайте ко мне пройдём. У меня и печенье есть, тут-то, сами понимаете, десерт не задерживается. Мы втроём прошли ко мне в кабинет. Я поставил на стол глубокую тарелку с овсяным печеньем и баночку башкирского мёда, которую принёс для Лядовой лечить горло. Минуты три молча пили кофе, сосредоточенно хрустя старым печеньем. Допили. Лена вдруг подскочила, засуетилась, собрала наши пустые чашки и, ни на кого не глядя, сказала: — Я ополосну. Где у вас тут можно… — Лен, сядь, — негромко, но жёстко попросил Жданов. — Да, Елена Петровна, не нужно. Может быть, мы с вами после разговора ещё по чашечке… А сейчас вы мне расскажите, пожалуйста, всё, что с вами случилось той злополучной ночью. Мне ваш муж рассказывал уже, но я хотел бы услышать от вас всё с подробностями, все мелочи, даже на первый взгляд незначительные. С момента совершения преступления прошло уже больше суток, а по статистике, к сожалению, каждый час бездействия или поиска в неправильном направлении ведёт к отрицательному результату. Поэтому сосредоточьтесь, вспоминайте и рассказывайте. Слушаем вас. За стопкой папок на моём столе лежал прикрытый бланком протокола диктофон, позаимствованный мной у дознавателя Блекис. Память — это хорошо, но прослушанные два-три раза показания иногда неожиданно открывали новые нюансы дела. Практически Лена Жданова рассказывала слово в слово всё, что вчера я услышал от её мужа. Без мата, конечно… Но были и подробности… Я иногда перебивал Елену, задавая ей уточняющие вопросы. — Цвет, марка, номер машины, цвет обивки сидений в салоне, сколько мест в микроавтобусе было? — спрашивал я. — Бел… Точно белый. Только грязный. Одна дверь впереди. Марка? Не знаю… я в них не разбираюсь. Витя меня спрашивал уже. Только сзади было написано английскими буквами «Транзит»… — вспоминая, посмотрела на потолок, Лена. — Твою ж мать… — не выдержав, ругнулся Жданов. — Спокойно! Дальше, пожалуйста, — успокоив Жданову взглядом, попросил я. — Номер машины не знаю, вообще не смотрела в ту сторону. Обивка? Тёмная какая-то. Не уверена, ночь же была. А салон… салон большой. Мест двадцать, наверное. Может, больше. — Водитель автобуса что, не русский был? Что в нём запомнилось? Как был одет? Может, чем-то от него специфическим пахло? Может, вы его сумели ударить, нанести какую-то приметную травму? — набрасывал вопросы я. — Ну, да! Ты ещё у неё спроси, у этого водилы член обрезанный был или нет? Тогда мы поймём, православный он или мусульманин! — не выдержав, зло крикнул Жданов. Елена Петровна закрыла лицо руками, как-то съёжилась вся, тихо зарыдала и упала грудью на стол, а я тихо прошипел: — Жданов, вышел из моего кабинета. Немедленно. Проветрись, я тебя наберу… Ты слышал? Было видно, что Виктор уже и сам понял, что напорол ерунды. Попытался как-то исправить положение, дотронулся до вздрагивающего плеча жены, намереваясь что-то сказать, но потом махнул рукой и, с грохотом уронив стул, быстро вышел из кабинета. Я налил в чашку воды и придвинул Елене. — Лен, не со зла он… Нервы, чёрт бы их побрал. Выпейте, давайте продолжим работать. Я спросил вас про водителя, — настойчиво попытался вернуть женщину в адекватное состояние я. Жданова подняла голову, достала из сумочки зеркальце и носовой платок. Потом, сделав глоток из чашки, продолжила: — Спас… спасибо, Андрей. Да я понимаю его. Это он ещё так… держится. Водитель? Этот гад — кавказец. Акцент заметный, всё мужской с женским родом путал и окончания не произносил, типа, «…женщина, ты за ребёнок не платил». Лет сорок ему. Чем пахло? Да чем… потом, бензином от него несло… А! Руки апельсинами или мандаринами пахли, и в салоне, знаете, такой дух новогодний стоял. Одет был в кожаную куртку, джинсы… свитер турецкий. — А вот в самом автобусе было что-то примечательное? Ну, там, знаете, водители любят у себя на панели или лобовом стекле вешать какие-нибудь картинки, иконки, вымпелы со значками. Что-нибудь приметное, что обращает на себя внимание, — спросил я, пытаясь услышать от Елены какую-нибудь особенность, за которую можно было бы зацепиться. — Да ничего вроде. Обычные таблички… «Оплата при входе», «Остановка на остановках». Хотя… Ну да! Были три или четыре иконки. Я ещё удивилась, какие странные святые. Все брюнеты с горбатыми носами и буквы так и не смогла прочитать. Не славянские какие-то буквы, — задумавшись, ответила Елена. — И кресты такие длинные. У нас не такие… — Я понял, — кивнул головой я, записывая, и, не поднимая головы, продолжил: — А теперь, Лена, давайте перейдём к самому… ну, вы меня понимаете. Расскажите последовательно, что происходило. Подробно. Если сможете, конечно… — Можно я отвернусь и на вас смотреть не буду? — тяжело вздохнув, спросила Жданова. — Да, давайте… Думаю, и мне будет легче всё это воспринимать, — согласился я. Ещё минуты три Елена собиралась с мыслями, шумно вздыхала, что-то шептала, всхлипывала и, наконец, начала свой рассказ: — Выпила я тогда на празднике… Не помню даже, когда в последний раз так… Правда, повод был. Объявили о моём новом назначении и повышении. Я так счастлива была! Ну и потом промёрзла на остановке. А такси всё нет и нет. Звоню диспетчеру, а она, мол, машина вышла, ждите. А тут этот. Даже не наш маршрут — двести сорок шестой. Он вообще мимо должен идти. А этот останавливается, дверь открыл и орёт: «Садись, замёрз, как лягушка совсем». Я ему, мол, мне не по пути. А он: «Здэсь всем не по пути! Плати и едь себе. Сотка накинешь, до подъезда довезу». Смотрю: в салоне люди сидят. Ну, я и села. А в автобусе самом тепло так, хорошо. Я пригрелась и задремала. Не слышала ни как люди все вышли, ни как он меня в этот парк завёз. Проснулась только тогда, когда этот чёрт начал мои ноги вверх поднимать. Глаза открываю и не пойму, что со мной происходит. Ноги выше головы, пальто нараспашку… этот стоит передо мной со спущенными штанами и бельё с меня срывает, сволочь! Я ему ору: — Пусти, гад, я кричать буду! Я замужем, у меня муж полицейский! А он, скотина, отвечает: — Будешь дрыгать ноги — буду делать болна! У меня тоже жена есть, толко далеко он. — Вы сопротивлялись? Как-то отбивались от него? — задал вопросы я. — Конечно! Я сначала попыталась вырваться, хотела стекло боковое в автобусе разбить. У меня на сапогах каблуки с металлическими набойками. Думала, сейчас разнесу окно вдребезги и выпрыгну. Со всего размаха ударила, а стеклу хоть бы что. Каблуками луплю, а там только дырочки маленькие и трещинки. А этот понял, чего я добиваюсь, схватил меня за ноги и сапоги стянул, урод такой. Огромный, здоровый чертила… Орёт: — Говорил, не дригай ноги… буду болна делать! А потом кулаком меня в грудь… И всё… Дышать не могу, кричать не могу, руки, ноги не слушаются… — всё тише и тише говорила Жданова, заканчивая свой рассказ. — Лена, вы извините, вопрос у меня. А сапоги ваши с металлическими набойками на каблуках на вас сейчас? — нетерпеливо спросил я. — Да… — А вы их после… ну, после всего этого мыли, протирали? — с надеждой спросил я. — Нет, а зачем? Они чистые были. Только каблуки и носики протёрла… — тихо ответила Жданова. — Прекрасно… то есть хорошо, что не мыли. Тогда снимайте… — А… — Снимайте, снимайте… мы вам что-нибудь подберём, чтобы до дома добраться. А сапожки нужно будет на экспертизу отдать. Не беспокойтесь, обязательно вернём, — обнадёжил я. — А зачем… Ах, да! Он же их руками хватал, мерзавец, — догадалась Жданова. — Вам кофе сделать, Лена? — чтобы как-то отвлечь женщину, предложил я. — Нет… лучше водички, если можно, — так же тихо ответила Елена. — И сколько… сколько по времени… всё это? — смущённо спросил я. — Часа два, два с половиной… Я только вроде начинаю в себя приходить и хоть как-то пытаться освободиться от него, а он опять бьёт… Не по лицу… нет. В солнечное сплетение бил, сволочь. Больно, аж глаза на лоб вылезают. Дышать невозможно, руки-ноги скрючиваются. Удовольствие от того, что бил, получал, что ли? — Лена, а словесный портрет вы сможете составить? У нас очень хороший художник есть и программа компьютерная — последняя версия. Чудо творит, — с надеждой на память Елены спросил я. — Вы думаете, я его лицо рассматривала? Я пыталась рассмотреть, что и куда этот зверь в меня пихает! — почти истерично выкрикнула Жданова, закрывая лицо руками. Потом, немного успокоившись, сказала: — Извините, Андрей, я ещё долго в себя приходить буду. А тут ещё Витя. Как он? Вы же знаете его характер. Я думала, застрелит… Пистолет выхватил… А между нами наш Антошка встал. Собачку нашу так зовут. Стоит и так жалобно скулит, и на нас по очереди смотрит, — неожиданно улыбнулась несчастная женщина и продолжила: — А рожа у этого… Чёрная такая. В салоне темно же было. Только у водительского места лампочка горела. Усатый, небритый, нос толстый такой… Я же говорю, чёрный весь. Куртка чёрная кожаная. Я об неё… — и Лена показала свои ногти. Видно, перед корпоративом женщины много времени провели в различных салонах красоты, наращивая, завивая, полируя и тонируя всё то, что, по их мнению, должно привлечь противоположный пол. Лена Жданова тоже постаралась. К сожалению, остро заточенный маникюр не добрался до небритой шеи мерзавца, а обломался о «шкуру» кожаной куртки насильника. — Он меня там и выбросил, в этом парке. Открыл дверь — и пинком… Из сугроба поднимаюсь, а на мне одно пальто и сумочка на шее болтается. Рядом сапоги лежат. Выбросил, тварь. А бельё нет, там осталось, — не глядя в мою сторону, расстроенно рассказывала Жданова. — Ничего не кричал вам? — зачем-то спросил я. — Кричал… — как-то смутившись, ответила Жданова. — «Дура!» — кричал. — «Ничего не умеешь!» — кричал. Я невольно закашлялся, извинился и выпил целый стакан воды, понимая, что вопрос был лишним. — Я в сумочку посмотрела: всё на месте. Пропуск, карточки, деньги… Огляделась по сторонам, оставшиеся две пуговицы на пальто застегнула и пошла. На трассу быстро вышла, такси поймала — и домой. Трезвая, как стёклышко. Даже с таксистом, помню, разговаривала, — уже повернувшись ко мне, закончила свой монолог Елена. Я позвонил Жданову и спросил: — Виктор Игнатьевич, вы далеко? Мы закончили. Можно начинать работать. — Я у твоих. Дроздов меня учит узел на шее вязать, — угрюмо ответил Жданов. — Чего? — насторожился я, поглядывая в сторону жены Жданова. — Узел на галстуке, а то у меня все на резиночках, — уточнил подполковник. Было принято решение Елену Петровну отпустить. Попрощались. Я предупредил, что при необходимости буду с ней связываться и задавать интересующие меня вопросы. В шкафчике у лейтенанта Лядовой нашли ярко-красные кеды на высокой подошве. Их, собственно, жена Жданова и надела. Ничего так получилось. Как сказал Дроздов, модненько и молодёжненько. А Лена Жданова удивилась: — Никогда бы не подумала, что будет так удобно.