— Эй, народ! Что случилось? Помощь нужна? — крикнул он в открытое мной окно. — Переднюю дверь от удара заклинило. Дёргай на себя по моей команде, — ответил я. Вместе нам удалось открыть заблокированную правую переднюю дверь. Я отстегнул деваху от ремня безопасности и как мог спокойно сказал ей: — Обхвати меня за шею, дорогая. Ножки осторожно… Если будет больно, сразу говори. — Пусть позвонят моему мужу… Скажи им, пусть позвонят. Он зам префекта… А почему мы скорую не ждём? — обхватывая меня за шею, вдруг вспомнила о медицине потерпевшая. — Пока они нас найдут… Ты на каком месяце, красота моя? — потихоньку двигаясь назад вместе со своей деликатной ношей, морочил голову барышне я. — На… на восьмом уже. Ой, я шубку кровью закапала, — расстроенно захныкала беременная, искренне жалея свою белоснежно-пушистую гордость, — это всё ты виноват! Я понимал, что пока дама в интересном положении находится в психологической прострации, медлить нельзя. Поэтому я старался говорить с ней, не умолкая, может быть, даже не всегда корректно… — Парень, разложи вон в той красной машине правое пассажирское сидение, — крикнул я водителю снегоуборщика. — А ты давай не ной! Виноват, видишь ли… Ехал себе человек домой — и на тебе… Какого хрена сама попёрлась? Ты же из-за своего живота педалей не видишь! Вот зараза! Таскай её теперь… Блин, а тяжёлая какая! — Я… я… надо было. Алексей в командировку с шефом уехали, а я… А чего вы на меня орёте? Мне нервничать нельзя! Орёт тут… И за грудь не хватай… Хам! — захныкала, хлюпая носом мне на ухо, чья-то беременная жена. Освобождая женщине ноги от зацепившегося ремня безопасности, я почувствовал пальцами что-то тёплое и липкое. Посмотрел на свет на кисть руки. Кровь. Мешкать было нельзя. Мою нервозность заметила и пострадавшая. А увидев на белой коже сидения две красные полосы, испуганно спросила у меня: — Я что… я что, рожаю? Мужик… Ты чего молчишь? Мне сейчас не надо… мне в Швейцарию… Лёша! — Обалдела? — возмутился я, — Рожать будешь в больнице. Ничего ж не болит? — Не… нет… — неуверенно ответила барышня на сносях. — Вот! И не ной! — авторитетно успокаивал я, — как положено, будешь рожать. Это ты поцарапалась, наверное. А может я… Точно! Смотри, из пальца… Ты лучше держись за меня крепче, милая. Аккуратно положив женщину на разложенное пассажирское кресло в своей машине, я снял с себя куртку, свернул её и подложил беременной под поясницу. Не знаю почему, но мне показалось, что так нужно было. Неожиданно девушка улыбнулась и сказала: — Спасибо, так лучше. Меня Таней зовут… — Приятно… А я — Чапаев. — А куда мы едем, Чапаев? — немного успокоившись, спросила Таня. — Как куда? К Мише… К Михаилу Ивановичу. В больницу, короче, — объяснил я. — Ты, Танюха, не молчи… Ты мне про Лёшу… про Лёшу своего рассказывай. Мы ехали таким странным эскортом по ночным московским улицам. Впереди, задрав свой огромный ковш, поднимая с дороги облако снежной пыли и включив все свои мигающие «люстры», нёсся огромный оранжевый снегоочиститель. За ним, мигая аварийными огнями, иногда сигналя и требуя «первую лыжню», старались не отставать мы. Я ещё с места аварии позвонил в больницу Михаилу Ивановичу. Мне всегда казалось, что он жил в своей смотровой. Так было и на этот раз. Объяснил обстановку и обрисовал специфику травм и рисков. Поэтому к нашему приезду ворота на территорию больницы были распахнуты, а у приёмного отделения уже топтались на морозе человек пять в медицинских халатах. Травмированную беременную женщину быстро переложили на каталку. Я только и успел выдернуть из-под её попы свою куртку и, погладив девочку по коротко стриженной головке, сказать, заглянув в её испуганные глазки: — Всё будет хорошо. Теперь уже недолго осталось. Удачи тебе, Танюша… — Спасибо, Чапаев… — прошептала она, устало закрывая глаза. * * * Срок моего вынужденного бездействия подходил к концу. Но вот незадача. Служить как-то не хотелось. Совсем. Никому. Ни российскому начальству, ни русскому народу. А вот настроения не было. Во всяком случае, сегодня. Да и отвык я за эти почти три недели служебного расследования что-либо делать по основному своему профилю. Нет, конечно, я был в курсе всех дел, которые вёл без меня «Отдел оперативного розыска», но углубляться… Приезжал, дремал в своём кресле, пил кофе, слушал очередной анекдот от Шароева, стараясь не смотреть в грустные глаза Лядовой, и ехал в детский сад за Женькой. Что удивительно, дознаватель Блекис вообще на глаза ни разу не попалась. Да я как-то и не искал с ней встречи. Краем уха слышал, что Виолетта Юрьевна отправила её в командировку. С глаз долой… Дроздов первую неделю «ничегонеделания» посвятил зимней рыбалке. И даже нам с Ксюхой привозил что-то мелкое, худое, колючее и костлявое. Ксюха благодарно кланялась Ваньке в пояс за такой шикарный подарок и, дождавшись, когда его машина выедет со двора, бежала с этими мёртвыми, скрюченными на морозе мальками к соседке тёте Фире и врала: — Тётя Фира, мой опять на рыбалке был. Плотвы наловил. Вот ваша доля. Вкусная, пальчики оближешь! — Спасибо, Ксюшенька. Только это не плотва, а окунь. Костлявый как чёрт, и чешуя как броня. Его даже мой кот не жрёт, зараза. Ладно, давай, я эту пародию на рибу Руфине Хаимовне пристрою (она так и сказала: рИбу). А тут сегодня с утра звонит сам Воронин и говорит: — Здорово, Чапаев. Как отдыхается? Почти каждый день твою машину на нашей стоянке вижу. — Здравия желаю. Так это я на обед приезжаю, товарищ полковник. К кухне привык, да и столовская цена на борщ устраивает, у жены он на выходе дороже получается, — серьёзным тоном отвечаю начальнику. — Сегодня в одиннадцать вердикт по тебе и Дроздову будет готов. Чуть раньше подъезжайте. Хочу тебе сказать по этому поводу… Андрей, ты там не очень себе… На этом жизнь не заканчивается. Генерал ценит твою работу. Лядов, на удивление, лоялен. Я ходатайствовал, чтобы тебя оставили в прежней должности. Да и потом, скажу тебе по секрету… Я сам по молодости капитаном два раза был. Да! Серьёзно! А там, глядишь, через годик восстановим. И ещё… Дроздову передай, чтоб с иголочки… Ну, стыдно же, Чапаев… ходит, как свинопас, честное слово, — с укоризной в голосе закончил свою сбивчивою речь Воронин. Я всё понял. А что тут непонятного? Позвонили, предупредили, чтобы как-то подготовить подполковника… Как там у Анны Герман? «А звёзды тихо падали, когда цвели сады…» Что-то там «загадывал»… ля-ля-ля… Чего там загадывать, Чапаев? Сегодня после обеда ты уже будешь не подполковником, а опять майором. А и хрен с ним! * * * Неожиданно позвонил сын Фёдор. Сразу было слышно, что у парня настроение на уровне: — Пап, привет! Как дела? Ксюша тебе рассказывала, что я у неё в Центре был? — Федька, привет! Спасибо, что не забываешь. Ксюша? Нет, не говорила. Ну, ты же знаешь Ксюшу, в её голове сразу две информации одновременно не помещаются, — попытался пошутить я, понимая, что рискую быть разоблачённым. — Ладно, ещё скажет. Она в нашем спортзале будет самооборону девчонкам с нашего курса преподавать. Между прочим, я устроил. Но и это ещё не всё. Ксюша говорила, что ты сейчас посвободней стал. Тебе когда удобно — в первой половине или во второй? А то афиши уже есть, а время не проставлено, — скороговоркой выпалил Фёдор. — Не понял, какие афиши? Чего вы ещё там придумали? — по инерции продолжая улыбаться, спросил я у сына. — И об этом она тебе не говорила? — Так, парень, давай-ка с начала. Что за афиши? Опять прыгать в мешках нужно будет? — Ну, вы, ребята, даёте. Читаю. «Только для выпускного курса. Для тех, кто не хочет быть космонавтами, а видит себя реально полезными обществу, а значит — «на земле»! Полиция в современной России. Её предназначение и возложенные обязанности. Живая беседа с крутым сыщиком — подполковником МВД Чапаевым Андреем Васильевичем». Как-то так! Текст, кстати, я составлял. Осталось только дату и время фломастером вписать. С руководством Суворовского училища согласовано. Наши пацаны все придут. Ну, что? Когда, пап? — ждал от меня конкретного ответа сын. Ну и что я должен ему сказать? Что чуть-чуть поспешил, сынок… Твой папка уже не подполковник! У папки с погон одну большую звёздочку сегодня смахнули! Вот так вот шалбанчиком… шпуньк! А каково это для моего Федьки? Он же в институт МВД собирается поступать. Мой батя — крутой мент! Ага! Крутой! Хотите узнать, какое у меня тогда настроение было? А представьте: едете вы из Москвы в Питер на скором. Ветер в лицо, кудри уже путаются от свежего балтийского бриза. Вы считаете часы и минуты до встречи с Эрмитажем и Дворцовой площадью… А где-то в районе Бологое цепляют вам в хвост другой локомотив и начинают тащить обратно в Москву… Какого-то хрена! Но тут как будто что-то щёлкнуло в голове. — Подожди, сынок, — говорю я Федьке, — через минуту перезвоню. А сам набираю помощника полковника Воронина: — Валер, не в службу, а в дружбу! Скажи, пожалуйста, приказ о моём разжаловании с какого числа в силу вступает? — Приказ подписан, но вступит в силу с двадцать третьего, то есть с понедельника. Так что имеешь полное право крайний раз сфотографироваться в подполковничьих погонах, Чапаев, — ржёт в трубку Валера. Посылаю подальше Валеру, набираю сына и уставшим голосом спрашиваю: — Федь, ну вот разве что завтра, в субботу, у меня окно свободное есть. Устроит с утра? — Ё-моё! Конечно, устроит! Давай в десять. Мы английский перенесём, а я скажу, что только так можно. Ты там пару-тройку крутых случаев вспомни из своей практики. Ну, чтобы все рты пораскрывали! Ладно? Ну, всё, бать! Обнял! — И я тебя… — успел крикнуть я в трубку, вытирая вспотевший лоб. * * * А интересно так на экзекуции получилось. Стою я, такой весь исполосованный обидными словами и истерзанный колючими взглядами, перед сидящими за столом с угрюмыми безжалостными лицами старшими офицерами нашего Управления. А из открытой двери в приёмную хорошо поставленным голосом орёт помощник Воронина, Валера: — Товарищи, офицеры! Смирно! И в кабинет начальника криминальной полиции Управления входит наш генерал-майор Ващук. Остановился возле меня, оглядел подскочивших со своих мест полковников и, остановив свой взгляд на начальнике Управления собственной безопасности Лядове, коротко сказал: — Прошу ознакомиться и правильно отреагировать. — И положил на стол файл с какими-то бумагами. Потом повернулся ко мне, одобрительно кивнул головой и, протянув руку, сказал: — Молодец… Ты ж ещё не знаешь, пацан родился… два девятьсот. Андреем назвали. И со словами: «Не буду мешать», — вышел из кабинета. Лядов молча достал из файла два листа бумаги с текстом на фирменном бланке, надел очки и прочитал. Потом, кивнув мне, улыбнулся одними глазами и сказал: — На это отреагируем. Позже. Продолжим товарищи.