— Ещё ночь… — Что ночь? Не понял… — переспросил Воронин. — Ещё ночь была, товарищ полковник. Работали, — как мог спокойно ответил я. Возникла пауза, во время которой поднятые вверх три больших пальца рук моего личного состава подтвердили, что их начальник… на то и начальник. — Днём можешь не звонить. От меня что-нибудь нужно? — Нам бы транспортом разжиться, товарищ полковник. — А губа не треснет? У начальника АХО возьмёшь талоны на бензин, я распоряжусь. До вечера, Чапаев, — уже более покладистым голосом попрощался начальник криминальной полиции Управления. — Ни хрена не треснет, товарищ полковник! — резко ответил я начальнику уже в выключенный телефон. — Так, бойцы, хочется, чтобы сегодняшний день у нас с вами был определяющим. А посему напрягите извилины. Первый свою напрягает… Дроздов. Иван, едешь сегодня в морг и знакомишься с бренным телом Иванченко Валерия Даниловича. Медицинское заключение у меня есть, но я хочу, чтобы ты сам посмотрел. Интересует характер нанесённых травм и их совместимость с жизнью. — Так, Васильич, а как… — хотел уточнить Иван. — А вот как специалист по их нанесению и определись… — Я понял, Васильич, — кивнул Дрозд, вставая с кресла. — Ещё не всё. Полистай медицинские сводки по «скорой помощи» или самостоятельного обращения граждан в медицинские учреждения, находящиеся в районе Ледового дворца. Интересует время с вечера субботы по ночь воскресенья. И это ещё не всё, Ваня. Взгляни-ка на нашего младшего сержанта Тищука, пребывающего в коме. Вопросы те же: характер травм. Ты у нас по травмам, Дрозд, специалист, думаю, разберёшься. А это — чтобы быстрей всё получалось. Только бомжей не вози, у меня ребёнок маленький, — насмешливо сказал я, бросая Дроздову ключи от своей машины. После того как за Дроздом захлопнулась дверь, я обратился к Лядовой: — А у вас, барышня, сегодня — домашняя работа. Сидишь на общей связи и работаешь с видеозаписями из фитнес-центра. Всё-таки не покидает меня предчувствие, что начало нашего клубочка именно здесь. Так что попробуй подцепить ниточку, Лядова, а там и весь клубочек размотаем. — Шеф, тогда машину мою возьмите, — протянув мне ключи, улыбнулась Светлана. — Спасибо, но откажусь. Мне тут недалеко, да и запах лосьона после бритья у меня резковат. Боюсь, салон твоей машинки мужским духом пропахнет, — подмигнул я Шароеву. — Андрей Вас… — надула губки Лядова. — Шароев! Ты, Евгений Магомедович, заканчиваешь сегодня то, что вчера вы с Лядовой не успели. Обязательно опроси этих пьяниц, которых утром отпустили. Ну и потрись возле «пепсов». Попробуй узнать о людях экипажа № 221 чуть больше, чем мы о них знаем. Что за народ? Откуда у нас? Чем дышали? Понимаю, что много не узнаешь, своих тебе не сдадут, но… — Я понял, Андрей. Во сколько сбор? — А ты Светлану Ивановну в курсе держи своих перемещений, она тебе и подскажет. Меня в больницу подбрось, — ответил я, — хочу качка нашего проведать. Прокачать, так сказать, ещё раз. Уже на выходе меня поймал звонок старшего следователя по особо важным делам подполковника юстиции Корниенко. — Здравствуйте, Виолетта Юрьевна. Прямо сейчас отправляю вам объяснительную лейтенанта Старикова. — Здравствуйте. В записи, что ли? Так он же не разговаривает, — удивлённым голосом спросила следачка. — Я вчера у него была. Весь в бинтах. Красивый такой. Лежит, как мумия египетская, мычит чего-то. — Виолетта Юрьевна, объяснительная собственноручно им написанная. У него правая рука не повреждена, приладились, в общем. Особое внимание уделяем рекомендованным вами версиям. Я, думаю, мы идём в правильном направлении. Конечно, под вашим руководством. — Это понятно, Андрей Васильевич, результаты есть? — с надеждой спросила подполковник юстиции. — Ожидаем и надеемся, Виолетта Юрьевна. Вы извините, у меня сейчас очень важное следственное мероприятие. До связи вечером, — выдохнул я, отключая телефон. — Совсем про неё забыл, а нельзя. Учись, Лядова. Хочешь, чтобы тебе не мешал и не дёргал по всякой мелочи следователь, ласкай его слух обещаниями. Причём пол следователя значения не имеет. Евгений, по коням! * * * Ваня Дроздов был довольно искушённым специалистом в области рукопашного боя. Поэтому, когда патологоанатом «выкатил» ему тело погибшего от побоев сержанта Иванченко, старший лейтенант без труда смог определить, какой из ударов был смертельным. Дрозд понял, что парня явно «отработал» посвящённый человек. Возникал один вопрос: если убийца пришёл целенаправленно убивать, то достаточно было сделать два-три выверенных удара. Тогда зачем ломать и истязать другие участки тела? Не жизненно важные… Половой орган, например. Сделав пометки в блокноте, Иван поехал в ожоговый центр. Именно там боролись за жизнь младшего сержанта Тищука. В палату к находящемуся в коме сотруднику ППС не пустили. Но Иван имел возможность несколько минут понаблюдать за перебинтованным парнем. Роста он был выше среднего и телосложения крепкого. А вот оказать сопротивление нападавшему или нападавшим не смог. Хотя, согласно описанию места преступления, у кострища были найдены и топор, и большой кухонный нож. Лечащим врачом его был сравнительно молодой мужчина. И Иван, купив ему самый дорогой капучино из кофейного автомата, отвёл в сторону и спросил: — Док, расскажи, пожалуйста, про твоего пациента. Это ж друг мой, почти родственник. Сестрёнка моя — его невеста. Но я ж добра сеструхе желаю. Как он? — Ну, если честно… Твоей сеструхе нужно другого жениха искать. Тут всё очень печально. Тяжёлое сотрясение да плюс трещина в черепе… Ты же видишь, он, как кукла, весь перебинтован. Его же в костёр животом вниз бросили. Обширные ожоги третей степени, а в районе верхней части таза вообще четвёртая… Даже если из комы выкарабкается… овощ до конца дней. Это мнение нейрохирургов, — цинично махнул рукой доктор. — А о половых органах вообще говорить не хочу. Нет их у мужика. Понимаешь, родственник? Уж на что Ваня Дроздов был мужиком в плане жалости непробиваемым, но тут и у него по позвоночнику холодный пот побежал. Парней убивали, но прежде их лишали мужского достоинства. А это уже давало повод думать о мотиве преступления. Иван срочно набрал меня: — Васильич, ты у Старикова был уже? — Нет, Шароев меня только высадил у больницы. Что хотел, Дрозд? — Спроси у врачей, как обстоят дела с мочеполовой системой у пострадавшего? — Зачем тебе? — думая, что это Ванькин подвох, спросил я. — А затем, что у трупа по фамилии Иванченко и находящегося в коме Тищука половые органы практически отсутствуют, — почти проорал в трубку Дроздов. — Смекаешь, командир? Мстили им таким образом! — Не ори, люди кругом! — огрызнулся я. — Понял тебя. Отбой. * * * Заведующего травматологией на работе не было, отсыпался после ночной экстренной операции. Но и без него меня здесь принимали как родного. Тут или я лежал, или кто-то из-за меня лежал. Надев халат и бахилы, я торжественно вошёл в палату 208. Увидев меня, с кровати подскочил сынок главы района и, спросив: «Я выйду?», застучал по кафелю костылями. — Здравствуй, Виктор. Ну что, бледность уходит. Факт. А сам-то как себя чувствуешь, лейтенант? — стараясь быть доброжелательным, спросил я. — Не очень… пока, — односложно ответил Стариков. — А я смотрю, ты не звонишь, дай, думаю, сам зайду, узнаю. Чего не звонишь-то, Вить? Мы ж договорились с тобой, что, как только ты вспоминаешь что-то, сразу мне звонишь. Время-то идёт. — Не знаю… не помню… — тихо ответил лейтенант. — Вить, я же тебя предупреждал, времени совсем мало осталось. А ты помогать не хочешь. А хочешь, я тебе помогу? — спросил я и достал из своей папки штук шесть-семь фотографий с места преступления. На фотографиях с разных ракурсов были сняты тела изуродованных ребят из его экипажа на месте преступления у озера. Изображения были жёсткие. Крупный план, раны, кровь, неестественные позы… Реакция была предсказуема. Губы у Старикова задрожали, тело содрогнулось от сдавленного стона. Он закрыл лицо здоровой правой рукой и разрыдался. — Вижу, что узнал, — спокойно сказал я. — Иванченко погиб, а Тищук в коме. Твой сержант уже никогда на ноги не встанет, а ты сможешь, Вить. Обещаю. Я сейчас уйду, Витя, а когда ты успокоишься, всё мне, пожалуйста, напиши. Вот здесь. А когда напишешь, попроси Михаила Ивановича мне позвонить, и я приеду. Давай… будь мужиком. На этот раз я хорошо подготовился. Достав из своей папки альбом для рисования с жёсткой обложкой (бессовестно украденный у Женьки) и ручку (с привязанной к ней верёвочкой), я положил всё это на грудь Старикову. Виктор убрал руку от лица, как-то тяжело посмотрел на меня и закрыл глаза. И я понял: напишет. Главное сейчас — не торопить события. * * * В дежурной части Управления капитан Шароев узнал номера экипажей ППС и фамилии патрульных, дежуривших на территории во время проведения концерта в Ледовом дворце. Кроме патруля, где старшим был лейтенант Стариков, в том районе несли службу ещё три экипажа. На вопрос дежурному: «А где их можно найти?», тот ответил просто: — В душе или раздевалке. Они только «сдались». Раздевшись до трусов и намочив волосы под краном, Евгений сел на лавочку в раздевалке. В помещение входили и выходили мужики, сменившиеся после дежурства. Кто негромко переговаривался, кто откровенно ржал над рассказанным анекдотом, но почему-то никто даже полусловом не упоминал о позавчерашней трагедии. Зашли ещё двое ребят. Один из них был явно чем-то раздражён, а второй пытался его успокоить. — Отвали, я сказал, — недовольно бросил один. — А кто узнает, Димон? — понизив голос, спрашивал другой. — Кому надо, тот и узнает! — крикнул первый и запустил в напарника мочалкой. Шароев ловко поймал предмет личной гигиены и положил перед бросавшим. Потом как бы про себя негромко сказал: — Блин, мужиков жалко. Особенно Макса Тищука… Неожиданно к нему повернулся хозяин мочалки и тихо, но раздражённо сказал: — А мне нет. Сами напоролись… — Как это сами? — коротко спросил Шароев. — Мудаками не надо быть. А ты кто, чувак? — вдруг отодвинулся от Шароева пошедший на контакт патрульный. — Капитан Шароев, — честно ответил Евгений.