Пёс инстинктивно разжал пасть, попытался встать, но упал и, виновато посмотрев на хозяйку, тихо заскулил. И тут мы все увидели, что Стёпа лежал в луже собственной крови. — Машины скорой внизу. Можно эвакуировать раненых, — услышал я за спиной голос Воронина. Я подошёл к полковнику, тот протянул мне пачку сигарет. Закурили. Макс Приходько и Зая (старший лейтенант Зайцев) имели множественные, но не тяжёлые осколочные ранения. От серьёзных повреждений спасли бронники и щиты. Уходили на своих ногах. Дрозд попытался взять Стёпу на руки, чтобы отнести в машину скорой помощи, но Степану Блэковичу это не понравилось. Он серьёзно посмотрел на Ваньку и сказал: «Р-р-р-у-у!», что примерно означало: «…ты ещё кто, нах…?» Тогда в переговоры вступила Сомова. Она положила Стёпе на голову свою маленькую тёплую ладошку и ласково сказала: — Стёпик… это Ваня, — и уже теперь успокаивая Ивана, продолжила: — давай, Вань, бери его. Стёпка много крови потерял. А Стёпа больше не рычал. Скорей всего, у него просто силы были на исходе. Иван подхватил пса на руки и побежал в лифт. Я крикнул ему вслед: — Пусть всех везут к Михаилу Ивановичу. И Степана тоже… я подъеду, — И, обернувшись к «собровцам», ожидающим грузовой лифт, махнул рукой и сказал: — Спасибо, парни, за работу! Увидимся. — Лучше на шашлыках, — улыбнулся на прощание старший лейтенант Макс Приходько, прижимая раненую руку к раскуроченному мелкими осколками бронежилету. — Вы чего не стреляли? — негромко, но сердито спросил у Приходько Харя, помогая бойцу снять изодранную разгрузку. — Ну, ты ж сказал шкурку не портить… только по конечностям… Вот Стёпа за конечность его и поймал! — Молодцы парни, — провожая взглядом садящихся в лифт «собровцев», сказал Воронин. — Да… Стёпа молодец. Я отчёт завтра напишу. Можно? — попросил я, только теперь почувствовав навалившуюся усталость. — Этот? — пнув ногой приходящего в себя Чистова, спросил полковник. — Он, сука! — Кавалер ордена Мужества, заместитель командира разведвзвода десантно-штурмовой бригады, старший прапорщик Чистов Олег Михайлович, — представил мне полковник Воронин лежащего в красных перьях мужика с раздавленными яйцами. — Слава была, авторитет «зэка» был, денег захотелось? — присев на корточки, спросил я у открывающего глаза Чистова. Он что-то промычал, сморщившись от боли, но его ответ мне был не интересен и не нужен. * * * А в субботу мы с Женькой поехали проведывать наших раненых пацанов из «СОБРа» в отдел травматологии нашей районной больницы к Михаилу Ивановичу. Там же и Степан Блэкович раны зализывал в прямом и в переносном смысле. Скорая сначала хотела раненых сотрудников МВД в нашу ведомственную больничку сдать, но нужно знать Дрозда. «Шеф сказал: к Михал Иванычу!» По дороге им со Стёпой по обезболивающему уколу вкатили, а в приёмном покое раны обработали и рентген сделали. У Дроздова пуля, слава богу, навылет прошла. Рану скобами стянули, укол сделали, и Ванька домой, к Светке сбежал. А Степану операцию делали. Четыре осколка общим весом семнадцать граммов вытащили. Герой! Михал Иваныч для порядка сначала повозмущался, типа, из приличной больницы заурядную ветеринарку хотят сделать и что Чапаев берегов не видит. Но потом ребята рассказали ему о геройском парне Степане Блэковиче, и Михал Иваныч приказал сестре-хозяйке разместить полицейского пса со всеми удобствами у неё в подсобке. Увидев нас с Женькой, начальник травматологического отделения больницы с явным сожалением отпустил, провожая добрым отеческим взглядом, фигуристую дежурную медсестру и, широко расставив свои огромные умные руки, зарычал: — А кто это к дедушке Мише пожаловал? Евгения Андреевна! Это ты уже в какой класс перешла, дылда? — Я не к тебе, дед Мишка. Я к Стёпе! А в школу я ещё не хожу. Забыл? — уворачиваясь, запищала, смеясь, Женька. — Новенькая? — негромко спросил я у доктора, провожая взглядом исчезающую за поворотом больничного коридора нимфу в белом халате. — Ничего так обводы у этой… яхты. — Это не яхта, Андрюша, — задумчиво ответил Миша, — это катамаран премиального класса. Я тебе, как опытный капитан… — Мы к Стёпе… — напомнил я товарищу. — Ну, к Стёпе, так к Стёпе. К нему как раз хозяйка пришла. Кормит. А мы ему с вашей помощью последний укольчик незаметно поставим, — объявил Мишаня, наконец, здороваясь со мной. Подсобка сестры-хозяйки была рядом со столовой, поэтому наш герой был всегда накормлен, выгулян и стерильно чист. — Варенька, а я тут ещё посетителей привёл к Степану Блэковичу, — пряча за спину шприц и натянуто улыбаясь, объявил Михаил Иванович. «Как интересно, — подумал я, — … мы всё — Сомова, Сомова, а её Варей зовут. Красиво». Варя улыбнулась нам с Женькой, взяла Стёпину большую перебинтованную голову в свои руки и начала что-то шёпотом ему говорить в единственное торчащее из-под бинтов ухо. А в это время доктор быстро присел на корточки и, почёсывая Стёпе холку, незаметно поставил укол. Пёс дёрнулся, но «отблагодарить» доктора не успел. — Всё, ребята, это последний, — с облегчением смахнув со лба каплю холодного пота, сказал Михаил Иванович. — Вот же трус! На гранату бросился, а тоненькой иголочки боишься. Не буду мешать, меня ждут. Пока, — попрощался со Степаном его лечащий врач и, послав Женьке воздушный поцелуй, убежал. Как будто что-то понимая, Степан заулыбался на прощанье своему спасителю ровными волчьими клыками, «засвистел» носом и даже два раза вильнул хвостом. Знакомство с Женькой у них прошло просто. Собственно, как у обычных детей и обыкновенных собачек. Пока мы с Варей Сомовой и Максом Приходько перекуривали в беседке внутреннего дворика больницы, ребёнок и собака великолепно общались друг с другом в подсобке у сестры-хозяйки. Надо сказать, что по возвращении мы совсем не узнали хозяйственное помещение. Женька из чистых простыней и пододеяльников, с чёрными штампами районной больницы, соорудила для Стёпы что-то типа будуара. А пара новых матрасов и штук пять подушек составили основу для комфортного ложа полицейского пса. Когда мы вошли в подсобку, огромный перебинтованный пёс, вывалив язык, лежал на спине и, тоненько попискивая, дурашливо дрыгал ногами. А Женька, ангельским голоском пела ему какую-то восточную песню на тарабарском языке и обмахивала «его лохматое высочество» широченным веником. Из больницы мы с Женькой убежали быстро, не успев попрощаться с Михаилом Ивановичем. * * * Под утро приснился занятный такой сон. Будто по длинному пустому больничному коридору бежит моя Женька в длиннющем казённом халате и испуганно прижимает к себе маленького щеночка. А за ней, размахивая огромным веником, несётся толстенная сестра-хозяйка, почему-то в Ксюхином подвенечном платье, и кричит, путаясь в длинной фате: — Развели мне тут антисанитарию! Не положено! А Женька, увидев меня в конце коридора, как завопит тоненьким жалобным голоском: — Папочка, убегай быстрей, а то она на тебе женится! И так что-то в районе мочевого пузыря неожиданно резануло… Приснится же такое… А вот не надо было на ночь глядя пиво пить. Людоеды Мы с капитаном Зиминым сидели за роскошным полированным инкрустированным обеденным столом, сделанным из дорогущего морёного канадского дуба. Массивные резные ножки, толстая овальная столешница этого чуда столярного искусства внушали невольное уважение к персонам, хлебающим каждый день борщ и жующим котлеты за этим великолепным столом. Мы сидели на кухне, скорее похожей на зал для переговоров. Что касается квартиры, то она была просто шикарной, или, как оценил её одним словом Ванька Дроздов, «шикардос». Наш эксперт-криминалист Жорик Гагуа, пять минут назад, исползав на пупе всё помещение кухни-столовой и сняв отпечатки пальцев со всех предметов, которые обычно трогают руками, перешёл в другую комнату. А мы с Серёгой, тщательно вымыв две кофейные чашки, воспользовались услугами похожего на пульт управления космического аппарата кофе-автомата. К моему удивлению, Зима хорошо знал, на какие кнопочки чудо-агрегата нужно нажимать. Машина замурлыкала, заурчала, перемалывая, фильтруя и смешивая южноамериканские кофейные зёрна с западноафриканскими семенами кофейного дерева. И уже очень скоро тёмно-бурая жидкость, пенясь и насыщаясь кислородом, начала не спеша наполнять чашки, источая тонкий аромат ну очень элитного кофе. Удержать амбре божественного напитка в рамках кухни-столовой было невозможно. Послышался заинтересованный, но искажённо-сдавленный специальной медицинской маской голос Виолетты Юрьевны: — Э! Мужчины! Вы что там делаете? Ничего не трогать… — А мы ничего… Следственный эксперимент у нас, — бросая пару кусочков сахара в чашку, отвечаю следователю по особо важным делам. Бросаю не сразу… держу кусочек сахара кончиками пальцев, опустив его на одну треть в напиток, и жду. Жду, когда белоснежный продукт, полученный путём сложных химических и механических манипуляций, начнёт напитываться янтарной смесью яркого африканского солнца, тропического ливня латиноамериканского континента, обжигая пальцы… Короче, экспериментирую. — А ничего так слуги богини правосудия живут, — оглядываясь по сторонам, замечает пролетарий в десятом поколении Зимин, возвращая меня на место преступления. — Жили, Зима, жили… А тётенька Фемида — подруга разборчивая. Кому даёт, а у кого-то отбирает, — философски заметил я, улыбаясь входящей на кухню Корниенко. — Кофе будешь? — Спрашиваешь… и Наташке сделай. Чувствую, извазюкаемся мы тут сегодня. Хорошо ещё, что трупы свежие, смрада нет, — осматривая себя в большое настенное зеркало, раздражённо бурчит следачка, машинально стряхивая с локтей какую-то серо-бурую липкую субстанцию. «Мозги…» — понял я, невольно делая пару шагов назад. Одета Виолетта Юрьевна в огромный синий одноразовый непромокаемый комбинезон, до локтей натянутые тонкие латексные перчатки и резиновые бахилы. На лице маска с перепускными клапанами и огромные закрытые очки, похожие на оптический прибор для дайвинга. Она топталась возле нас минуты три, жадно вдыхая аромат свежесваренного кофе. Клапана в маске начали тоненько хрюкать и посвистывать, видно, из-за повышенного слюновыделения. Я так понял, что важнячка прикидывала: стоит ли одна чашечка кофе того, чтобы ради неё снимать всю эту амуницию, а через десять минут, чертыхаясь и матерясь, всё надевать заново? — Виолетта Юрьевна! — раздался из гостиной виноватый голос судмедэксперта Натальи. — Мне тут одну часть перевернуть надо. Поможете? — Твою мать… — ругнулась В. Ю., — Зимин, иди, переверни… Симпатичная женщина просит! — Ну, не-е-ет… у меня комбеза нет, — округлив от ужаса глаза, поджал ноги под стул Зимин. — Твою мать… — уже конкретней повторилась Виолетта Юрьевна и хотела было с досады сплюнуть, но вовремя вспомнила, что в маске. Раздражённо топая бахилами, следачка пошла в гостиную. Мы посмотрели ей вслед с сочувствием. Но что делать, если у судмедэксперта оказалось только два комплекта разовой одежды для работы в экстремальных условиях (…и слава богу). Да и кто знал, что они будут настолько экстремальными, эти самые условия. * * * Всё началось довольно рано… Всё началось в четыре часа пятнадцать минут по местному (т. е. московскому) времени. Мне позвонил начальник криминальной полиции нашего управления полковник Воронин: — Спишь, Чапаев? Ну, так и я уже не сплю! — без особого восторга объявил мне мой непосредственный начальник. — А меня, б…, знаешь, кто разбудил? Понял, да? Короче, выезжай по адресу: Профессора Круглова, дом шестнадцать, квартира шесть… У нас двойной убой! Резонанс, Чапаев. Ты меня понял? Оперативная группа уже в пути, и я штаны надеваю… — А можно я без штанов? — удачно пошутил я в уже отключившийся телефон. Так! Кусок колбасы в левую руку, телефон в правую. Холодный кофе в термосе в машине (остался после вчерашнего ночного выезда). Пока бегу к «барсику», набираю своим… Нет, ну если не спать, то лучше сразу всем. Не так обидно! Я эту аксиому ещё лейтенантом усвоил.