— А вы, товарищ, дверь-то ихнюю видели? Тут хоть из пушки пали… звукоизоляция. А стены у нас… в два камня! Вот как раньше строили. Я в эту ночь нервничал очень, не спалось. Жена сослуживца моего позвонила… помер. Ну, я на лестничную площадку вышел покурить. Жена ругает, сами понимаете… И тут слышу ор. Да такой, что через эту дверь слышно. Но орал не Саблин. У того голосок такой писклявый, противный… был. А этот баритонистый такой, внятный, — обстоятельно рассказывал сосед из седьмой квартиры. — Может быть, удалось что-нибудь услышать, Роман Сергеевич? Может быть, какие-то фразы, отдельные слова? — Нет… что-то такое: «бу-бу-бу……суки кровожадные… пришло ваше время…» И мат всё время… Да такой мат, что я такого и не слышал никогда. С вывертами лагерными… А потом этот мужик что-то быстро говорил, говорил… даже плакал, по-моему… Да, плакал! Кричит: «Сонечка, моя…» Знаете так, аж завывал… Ну, я сигарету выкурил и домой пошёл. Что, думаю, с вами связываться. Вам никто не нужен был, чего я в чужую жизнь встревать буду. Но тут, видишь, фишка какая. Наша с супругой спальня через стену с их гостиной. А тут бабах что-то, видно, телевизор взорвался. Хлопок такой… А следом визг женский. Пронзительный такой. Жена говорит: «Ромочка, это соседей наших убивают». Я говорю: «Людка, звони в органы, а я пошёл на задержание!» — Да вы что, Роман Сергеевич! — искренне удивился я, поражённый рассказом полковника. — Ну не с пустыми руками разумеется. Я ж охотник. БАМ строил. У меня шесть медведей на счету! В сейфе ружьишко, как полагается. Да тут пока собрал, пока думал, какие патроны заряжать, крик-то и прекратился. Но я всё одно вышел. «Нулями» зарядил «тулку» свою и вышел. Подхожу к двери — тишина. Звонил… долго так. Даже пару раз в дверь прикладом саданул в сердцах. Никто не открыл. Вот тогда и понял… пи…ц им всем там, — махнул рукой отставной полковник. Я выключил диктофон и, пожав руку ветерану, сказал: — Спасибо, Роман Сергеевич, ваши показания очень нам помогли в составлении общей картины преступления. Нам придётся ещё раз вызвать вас для беседы. Вернее, так… мы за вами машину пришлём. — Если так, не возражаю, — пожимая мне руку своей сухой корявой, но ещё крепкой пятернёй, сказал полковник в отставке Минкин. Потом отставной полковник железнодорожных войск обвёл глазами шикарную обстановку кухни-столовой, потрогал невиданную доселе кофе-машину, понюхал стаканчик с кофе-порошком и нерешительно спросил почему-то у Зимина: — Слышь, сынок… Это ж сколько всё это стоит? Я таких квартир ещё и не видывал. Красиво… очень красиво. Так, наверное, принц Монако живёт. Я в журнале видел. А чем покойные занимались, если не секрет? — часто мигая белёсыми ресницами, как-то сконфуженно спросил Роман Сергеевич. — Она народным судьёй была, отец. Приговоры людям выносила. А он в прокуратуре работал следователем. Обвинял этих самых людей, значит, — выдал Зимин совершенно не секретную информацию. Старик ничего не ответил, только кивнул своей седой головой и, как-то сгорбившись, пошёл на выход, шаркая совсем не новыми комнатными тапочками. А вот на выходе, не оборачиваясь, зло и громко произнёс одно то ли монгольское, то ли татарское, но ставшее исконно русским слово: «Бл@ди…» * * * Наконец, громко хлопнув дверцей морозильной камеры огромного холодильника, Зима сказал: — Нашёл, Васильич! Они её, милую, вместе с мясом хранили. Я обернулся и увидел у Серёги в руках початую литровую бутылку водки с названием, написанным латинскими буквами: «SMIRNOFF». «Тут жили патриоты», — мрачно подумал я. — Наливай, Серый, но только по одной. — А Жорику? — поинтересовался Зима, на всякий случай ставя на стол третью рюмку. — И Жорику, — согласился я, вспомнив страдальческое лицо нашего эксперта-криминалиста. Зимин не остановился на достигнутом. Из чрева «джапанского» чуда бытовой техники была извлечена палка сыровяленой колбаски, брикет сливочного масла и полукилограммовая банка чёрной икры. — Зима… — почти укоризненно произнёс я, почему-то шёпотом. — Так за упокой души убиенных, Васильич. Думаю, они были бы не против, — начиная нарезать колбаску, немного посомневавшись, возразил Сергей Михайлович. После этих мудрых слов моя было разбуженная совесть опять впала в спячку, и я решил на правах старшего начать уже разливать по «мензуркам лекарство». Но тут снова негромко стукнула входная дверь, и щёлкнул «английский» замок. — Шведчиков опять припёрся! — ставя на стол четвёртую рюмку, тихо засмеялся Зимин. — Вот чуйка у человека. Кругами ходит, гад! Его нужно в телевизор… к экстрасенсам. Мне тоже показалась занятной способность «свистка» находиться в эпицентре текущих событий. Надо будет присмотреться к участковому, толковый парень. — Андрюш… Андрюша… — каким-то жалобным, странным для следователя по особо важным делам голосом позвала меня Виолетта Юрьевна. — Начинается… — закатив глаза к потолку, прошипел Зима, гипнотизируя рюмку «лекарства». — Минуты через три подойду, — громко сказал я, поднимая рюмочку «смирновской». — А где Гагуа носит? — Так он сфотографировал, что ему сказали, и рыгать в туалет побежал, — нервно хохотнул Зимин, поднося свою рюмку к моей, слегка переполненной. — Андрюшечка, сука ты такая… — перейдя на истеричный визг, внезапно заголосила Корниенко. — Андрей, твою мать! — Крови, идиотка, надышалась! — с размаху стукнув рюмкой по столу, крикнул я и быстрым шагом вышел из столовой. Зима, чертыхнувшись, поплёлся за мной. То, что мы с Зиминым увидели на этот раз, окончательно опустошило мозги, но настроило на решительные действия. В проёме двери в гостиную, буквально в трёх метрах от нас, мы увидели незнакомого мужика в заляпанной кровью по самую шею светло-бежевой вельветовой куртке. Дядька был высокого роста, немного сгорбленный. Лысая яйцеобразной формы голова, блестящая от нездорового пота, нервно подрагивала. Худое, давно не бритое лицо с резко выдающимися скулами и крючкообразным носом. Чёрные круги под глубоко посаженными глазами. Но главное было не это… В правой руке у «пришельца» был зажат большой разделочный топор. Я такие видел у мясников на рынке. До блеска отполированная ручка с бурыми въевшимися пятнами крови и грамотно заточенное лезвие с прилипшими по краю седыми волосками. Я сделал осторожный шаг вперёд, плавным движением кладя правую руку на рукоятку «ПМа» в ременной кобуре. Мужик не пошевелился, он сосредоточенно смотрел, не отрывая взгляда, вперёд и под ноги. На его сморщенном лице застыла гримаса чудовищной боли. — Андрюша-а-а-а-а, твою ма-а-а-ать! — тихо и жалобно послышалось протяжное из гостиной. На мужика мы с Зиминым бросились практически одновременно. Я хотел для начала звездануть этого чудика рукояткой табельного по башке, но удар получился смазанным, хоть и сильным. Моя правая нога, попав прямо в самую глубокую часть застывающей лужи крови, поскользнулась, и я сильно стукнув мужика прямо в лоб, повис на его тонкой шее и завалил его. Боковым зрением я видел и слышал, как, пытаясь обогнать меня, бежал и кричал: «Бля-я-я-я-я-я-я…» — Серёга Зимин, нацеленный на руку, держащую топор. Упали мы втроём одновременно, шумно грохнувшись головами, коленками, локтями и копчиками о чудный паркет из тёмного канадского дуба (с кровавыми брызгами, стоном и лагерным матом в исполнении великолепного трагического баритона лысого мужчины). Топор был выбит из рук и по инерции, описывая круги вокруг своей оси, заскользил в сторону опрокинутого комода в дальний угол гостиной. Я наступил коленом между лопаток задержанного, а Зима быстро завёл его руки назад и застегнул наручники. Вдвоём мы подняли что-то мычащего душегуба и, перетащив его из гостиной в прихожую, приковали вторыми наручниками к трубе системы отопления. В создавшейся секундной тишине все услышали бурлящий звук спустившего воду унитаза. Щёлкнул затвор шпингалета, и из туалета вышел эксперт-криминалист Жорка Гагуа. Посмотрев на нас, он улыбнулся и спросил: — Вы чё орёте так? А действительно… Я осмотрелся. В гостиной, сидя на пятой точке прямо в луже крови, недалеко от отрубленной головы Саблина Сергея Митрофановича, медленно раскачивалась, тихо шепча себе что-то под нос, Корниенко Виолетта Юрьевна — старший следователь по особо важным делам Следственного комитета города-героя Москва. Подполковник юстиции, между прочим. Судебного медицинского эксперта нашёл не сразу. Маленькая ростом Наташа спряталась от страшного лысого человека с топором за большой разбитой плазмой, крепко держа в побелевших руках маленький блестящий ланцет. Она ничего не говорила, но выходить сама не захотела. Её потом Дрозд на руках на улицу вынес. Увидев со спины высоченного лысого мужика, эксперт Гагуа, показывая в его сторону пальцем, сбивчиво заговорил: — Виолетта Юрьевна, вот такого… Судя по нанесённому первому удару, вот такого роста должен быть палач с топором. Мы с Зиминым и Шароевым вывели Корниенко «под белы рученьки» сначала на кухню. После второй рюмки влитой в неё «смирновки» я наконец-то расслышал, что шептала Виолетта. Она шептала одну и ту же фразу, произнося её одним словом: — Андрейтвоюматьандрейтвоюмать… — причём гласную букву «а» она не говорила, а… пела. С Виолеттой остался Гагуа, а я вернулся в прихожую к присевшему на пол дядьке. Присаживаясь возле него на корточки, негромко спросил, кивнув в сторону гостиной: — Ты? — Точно сдохли? — неожиданно вопросом на вопрос ответил мужик, чуть слышно постанывая. — Да… — Хорошо… — шумно выдохнув, кивнул головой убийца и закрыл глаза. Я подозвал всех своих и отдал распоряжения: — Шароев, сворачиваемся. Дело раскрыто. Пусть Наташа вызывает труповоз из ведомственной. Проследи, чтобы всё забрали, малая вряд ли сможет проконтролировать, ещё в шоке. Уезжаешь последним. Квартиру опечатаешь вместе с участковым Шведчиковым. Зимин, выпишешь повестки на завтра соседу из седьмой квартиры и этому… чиновнику из мэрии. Чиновнику пусть участковый лично вручит. А старика лично привезёшь на своей машине. Гагуа, поможешь мне привести в рабочее состояние руководителя следственной группы. Дроздов, ты сегодня за рулём! — Вот тут я не понял, Чапай. Как это сворачиваемся? Мы тут с Иваном людям нервы треплем, а они… Как это дело раскрыто? — ошарашенно начал задавать вопросы только недавно вошедший в квартиру Шароев. — А вот так, Шарик! Обвиняемый в прихожей сидит, пузыри пускает. В ИВС лично доставишь. Головой за него отвечаешь, — подмигнув Зимину, ответил я. — И чтоб в отдельную камеру. Пришлось в квартире, то есть на месте преступления, задержаться ещё на два часа. Пока мы с Зимой хоть как-то отмылись от крови убиенных, Виолетта Юрьевна пришла в себя и начала во фразу «андрейтвоюмать» вставлять другие… и не только матерные слова. Первые полчаса мы почти не разговаривали. Просто наливали по полрюмки и пили. Стало понятно, что Виолетта наконец пришла в себя по её первой продолжительной членораздельной фразе: — Парни, я когда этого лысого мудака увидела… с топором… Ну всё, думаю, сейчас тебя, Виолеттка, тут и пошинкуют. Меленько так, меленько… Фу, бля… была бы беременной, родила бы, честное слово! А тут смотрю, Андрюха… скользит. Думаю, её специфичное чувство юмора и помогает ей оставаться в адеквате на протяжении всей карьеры необычной для женщины профессии. За это я её и лю… любое желание в общем… если надо. Чуть позже, на всякий случай стараясь не дышать в трубку, я позвонил полковнику Воронину, а Корниенко — своему шефу в Следственный комитет. Мы сообщили нашим начальникам о раскрытии уголовного дела по «горячим следам». Нас благосклонно выслушали, но о премии, твою мамашу, ни звука… Литровую «смирновку» мы всё-таки добили при помощи «случайно» забредшего на огонёк (якобы опечатывать помещение) участкового Шведчикова. А списки на поощрение личного состава мы с Виолеттой договорились подать завтра. Так сказать, всё же проявить инициативу. * * * Вечером, уже сидя в своём любимом кресле у телевизора с Женькой на коленях, Боцманом на груди, Тимкой в ногах и Ксюшей… везде, получил СМС от Шароева с фотопортретом какого-то мужчины. На меня смотрел презентабельный молодой человек в чёрном костюме с «академической» бабочкой на шее. На вид лет тридцати. Приятное лицо, тёмные волосы, зачёсанные назад, улыбающиеся карие глаза. И текст. «Гефтман Марк Борисович, 1976 года рождения, еврей, солист Народного академического хора при Московской консерватории, был женат, имеет дочь. Образование высшее». Ну, а дальше, понеслось… «Осуждён по статье 131, часть третья УК РФ (изнасилование несовершеннолетней, не достигшей четырнадцатилетнего возраста, повлёкшее за собой смерть потерпевшей). Приговорён к четырнадцати годам и шести месяцам лишения свободы, с отбытием срока наказания в колонии строгого режима». Это был наш «лесоруб», как его прозвала Корниенко! Ночью практически не спал. * * * Первый допрос Гефтмана М. Б. был назначен на 10–00. Я уже сидел в своём кабинете, когда мне позвонила Корниенко и в свойственной ей манере довела до сведения: — Чапаев, я тут выступила с ходатайством о награждении тебя орденом… Да не ржи ты! Я серьёзно! Ты ж кинулся на преступника, вооружённого топором, спасая туловище «особо важного» следователя. А я говорю, хватит ржать, Андрей! — И что сказали? — чуть не поперхнувшись от смеха горячим кофе, спросил я.