— Продолжаем… Мне не надо рассказывать вам, что делают на пересылке с зэками, осуждёнными по 131-й статье УК РФ? Вот и ладно… Там было всё плохо. Но я хочу сказать, что я хоть и был «служителем Мельпомены», дрался хорошо и правильно. Мой покойный дядя Лёва был мастером спорта СССР по боксу и научил меня давать сдачи. В первую зону, под Иркутском, меня сразу не приняли. Из-за постоянных драк и избиений я был похож на живой труп (по Достоевскому). Меня для начала определили в тюремную больничку. Там я получил первое письмо от мамы. Она написала, что моя жена Лиза забрала Сонечку и ушла от неё. Сказала, что так будет лучше. Сонечке тогда было всего семь лет. Я думаю, Лиза боялась, что Сонечку будут травить дети во дворе и в школе из-за меня. А через месяц умерла и мама. У мамы всегда было слабое сердце. Извините, а можно вас попросить… Дело в том, что мой «зверёк» внутри постоянно хочет кушать или пить. Водички, если можно… — сморщившись, как мы уже начали понимать, от дикой боли, попросил Гефтман. — Марк Борисович, а с родными… с семьёй вы встречались после освобождения? — наливая в колпачок из-под термоса минеральную воду, спросил я. — Спасибо… — выдохнул Гефтман, сделав первый глоток. — А с кем? Официально меня согласились принять и досматривать после закрытой психушки родственники мамы… Но оно им надо? После мамы осталась большая квартира, где были прописаны я, моя жена и дочь. Я написал доверенность родственникам, и они продали её за очень хорошие деньги. Половину они забрали себе, а половину положили в банк на имя моей двоюродной сестры. Наверное, они молились, чтобы я умер на зоне, но Бог решил иначе. Это было год назад. — А как же ваши жена и дочь? — не удержалась от вопроса следователь. — Моя жена Лиза написала мне в колонию всего одно письмо, — продолжил свой рассказ «двойной» убийца, и из его глаз неожиданно потекли слёзы. — Она написала мне, что повесилась! Да! Что вы так на меня смотрите? Она написала мне письмо, пошла на почту, отправила его, пришла домой и повесилась… Представляете? Маленькая Соня возле неё просидела два дня… Лиза висела, а Сонечка сидела рядом с ней на стуле, с которого спрыгнула её мама. Их нашла хозяйка квартиры, у которой они снимали комнату. Пришла денежку получить за месяц, а тут… упс… неприятность, — тихо и как-то отрешённо продолжал рассказывать Гефтман. — Нам нужно прерваться, — посмотрев на часы, решительно объявила Корниенко, нажимая на кнопку вызова конвоя, — сейчас вас отведут в камеру и принесут обед. — Я не знаю… может быть, продолжим? Хрен его знает, как мой «зверёк» дальше себя поведёт? — криво улыбнувшись и ткнув себя большим пальцем в живот, сказал подозреваемый. Но я уже выключил камеру, а в допросную вошёл конвоир. Виолетта Юрьевна зачем-то вытащила из своей сумочки кошелёк и, потыкав в него маникюром, спросила, ни к кому не обращаясь: — Надеюсь, «социально опасный» в одиночке сидит? Ну что, Чапаев, как тебе этот триллер? Как думаешь, выдумывает или правду глаголит? — Однозначно правду. — Интересно, что дальше будет. Думаю, он триллер в ужастик превратит. Это он кого… Саблиных людоедами назвал? После перерыва, Чапаев, мы с тобой услышим, как Гефтман подведёт оправдательную черту под своим преступлением. У него было время написать сценарий у себя в голове. Так, что всё идёт так, как он задумал, — с решительным блеском в глазах хлопнула ладонью по столу старший следователь по особо важным… Толкаясь в очереди к кассе в столовой, я наклонился к стоящей впереди Корниенко и тихо спросил: — А у тебя совсем ничего не ёкнуло, когда он рассказывал… совсем-совсем? — Приятного аппетита, Чапаев… Обедали мы за разными столиками. * * * В одиночную камеру ИВС, где сидел обвиняемый в двойном убийстве Гефтман М. Б., обед принесли вовремя. Суп-лапша на курином бульоне, каша гречневая с тефтелями паровыми, два пирожка с рисом, яйцом и зелёным луком, салат из свежей капусты и эмалированная кружка яблочного сока. Марк Борисович устал ходить от «кормушки» к вмурованному в пол металлическому столику, перенося миски с едой. Денег у Виолетты Юрьевны хватило. * * * Вторая часть допроса началась с вопроса следователя: — А что было в письме, которое вам жена прислала? — Не хотелось бы… личное. В общих словах… что я виноват в том, что разрушил её жизнь. Что Соня больна и всё это из-за меня. Она поверила им… Понимаете? Поверила… — Понятно. А где сейчас ваша дочь? Ей ведь уже двадцать, — поинтересовалась Виолетта. — Сонечка? Сонечка в сумасшедшем доме. Удивлены? Соню сначала забрали к себе родственники, даже опекунство официально оформили. Но Сонечка — сложный ребёнок… Представляете, сколько на неё навалилось за это короткое время? Сколько раз ей пришлось хоронить родных и кушать поминальную кутью… Когда её двоюродный брат во время детской ссоры сказал ей, что нужно было маме сначала её повесить, а потом самой повеситься, Соня ударила его ножом. Сонечку отдали в специальный детский дом для душевнобольных деток. А когда она повзрослела, её перевели в стационар для взрослых. Я был там, видел её. Прогрессирующая агрессивная шизофрения. Я думал, меня уже ничто не может испугать… Испугало, — играя желваками на щеках, зло прошептал Гефтман. — Расскажите, как вы строили планы по убийству семьи Саблиных? — жёстким тоном задала вопрос Корниенко, прикрывая своё лицо ладонью, якобы от яркого света настольной лампы. — Планы? План был один. Выжить. Досидеть. Выйти и казнить этих нелюдей. Вот такой у меня был план. Я вам уже рассказывал… После продажи родительской квартиры в банке на депозите лежали приличные деньги. Сестра сняла их со счёта и отдала их мне с просьбой забыть к ней дорогу. А знаете, как мы жили раньше… — Это относится к моему вопросу? — нетерпеливо спросила следователь. — Нет… Вы знаете, когда люди находятся больше десяти лет на «строгой зоне», они невольно обрастают определёнными связями. Я подключил эти связи, «подогрев» свою просьбу определённой суммой дензнаков. Мне нужно было найти Саблиных. Чтобы отследить их «славный» карьерный путь, путь мздоимцев, коррупционеров и мерзавцев, потребовалось время. Кстати, после моего дела они оба получили долгожданное повышение. О! Всё было поставлено на конечный результат. Дело-то резонансное было, в СМИ освещалось, интервью брали у этих людоедов, в новостях по телевизору показывали. А все, кто носил гордую еврейскую фамилию Гефтман, готовы были провалиться сквозь землю. Угадайте, кого мои родственники ненавидели и проклинали больше всего? Короче, из области судью Саблину и следователя Саблина в столицу перевели. Ребята и тут на достигнутом не остановились. Всё те же подлоги, взятки, «сшитые» и «разваленные» дела. Но прокол где-то всё же произошёл. Саблина попёрли из органов, а судью эту, тварь, заставили в отставку по состоянию здоровья подать, дабы тень не упала на институт правосудия. Когда пацаны мне их адрес подогнали, я впервые после того, как откинулся, рюмку водки выпил, — усмехнулся Гефтман, поглаживая ладонью правую область живота, успокаивая своего «зверя». — Я так понимаю тебя, Гефтман, ты нам сейчас свой мотив убийства Саблиных изложил. Типа, из-за них тебя, невинного, осудили и срок дали. Отец, не вынеся позора, скончался. Мать за ним ушла. А потом и жена жизни себя лишила… Так, Гефтман? — глядя заключённому прямо в глаза, спросила следователь по особо важным делам. — А тебе этого мало… девушка? — чуть приподнявшись со своего места, спросил Гефтман. — Тебе мало жизней целой еврейской семьи? Я настаиваю… Это было не убийство, и я не убийца! Это была казнь! А я Богом назначенный палач! Я настаиваю! — неожиданно громко крикнул Марк, глядя прямо в объектив видеокамеры, подняв скрюченный указательный палец. Честно говоря, ни я, ни Корниенко не ожидали такой концовки допроса, а тем более такой квалификации преступления. Так вот к чему подводил нас этот смертельно больной мужик. Вот что он планировал и чем жил последние двенадцать с половиной лет. Да он и выжил, только веря в то, что наступит этот день. День справедливости и его личного правосудия! Подождав, пока все немного успокоятся, я спросил у убийцы: — Марк, а почему топором? Почему столько крови? Не мог остановиться? Они же уже пожилые люди были… — Почему топором? Есть объяснение… После оглашения приговора конвой что-то замешкался, и меня из клетки долго не выводили. А тут мимо меня судья Саблина идёт… Видно, интервью давать. Я к ней, типа, что ж ты делаешь… я ж невиновен! А она остановилась и в микрофон какому-то корреспонденту, да с такой ненавистью: «Жаль, что мы в цивилизованной стране живём. Случись бы подобное в восемнадцатом веке, я бы тебя лично четвертовала. Лично!» И дальше пошла… с гордо поднятой головой. А кругом камеры, фотоаппараты… Ах, ты, сука ты сучья, ты же знаешь, что я не виновен! — закричал Гефтман и неожиданно рванулся в сторону Корниенко, яростно сжимая кулаки. — Марк! Марк… — осадил я Гефтмана за плечи. — Извини… девушка. Нервы, — закашлялся, держась за грудь, Гефтман. — Вот я и придумал эту казнь. Чтобы как в восемнадцатом веке. И ей при встрече напомнил наш разговор у клетки. А она вспомнила! Вспомнила, гадина! — злорадно процедил мужик. — Заверещала, прощения просила. Что-то мне о судебной ошибке… Но я уже тогда для себя всё решил. — Ну хорошо, убил… Вернее, не хорошо, конечно… Где ты прятался после убийства? И почему в квартиру Саблиных опять пришёл? — задал я вопрос, всё время не дававший нам покоя. — Так, а мне пацаны прямо над ними квартиру сняли. На месяц. Повезло, представляешь… Смотрел, наблюдал за выродками, слушал… Пару раз даже в подъезде сталкивались. Не узнали… Скажи, начальник, а я что, правда, так сильно изменился? — кивая на свою фотографию в деле, спросил Гефтман. — На этого парня ты, правда, мало похож, — кивнул я, разворачивая к Марку его фотографию пятнадцатилетней давности. — Я после… ну, всего этого… сразу к себе поднялся. Вроде всё тихо было. Стакан водки выпил, и вырубило меня. И тут мне сон снится… Даже не сон… кошмар! Будто рублю я их, а они всё живые и живые. Эта тварь кровью обливается, смотрит на меня и смеётся. И такая жуть взяла… Как же так, думаю, почему не дохнут? Просыпаюсь весь в поту, глядь в окно — день уже. Я за топор и вниз… Хотел проверить в общем, живые или нет… А там девушка вот эта… на коленках стоит, ручки-ножки Саблиных складывает, — и, первый раз по-доброму улыбнувшись, Гефтман посмотрел на следователя Корниенко. — Послушайте… что вы меня всё девушка… девушка? Какая я вам девушка? — незло возмутилась следачка, обиженно посмотрев на Гефтмана. — Ну, тогда только ангел… Я ведь вас тогда за ангелов принял. Подумал, что вы за этими тварями прилетели. Все в небесно-голубом… Я ж окаменел, когда вас увидел… За ними же черти… демоны, бесы должны были прилететь, а прилетели ангелы в голубых одеяниях. Очень меня тогда всё это с толку сбило и расстроило. Стою, как изваяние… ангелами любуюсь, и слёзы по щекам… А потом начальник всё поправил. Саданул меня по лбу, я в себя и пришёл, — ещё раз улыбнувшись, закончил свой рассказ гражданин Гефтман. — Ангелы… они тоже ошибаются… * * * По установившейся у нас традиции окончание совместного расследования возбужденных уголовных дел мы со следователем Корниенко В. Ю. отмечали в любимом кафе. За чашкой кофе. Как правило, этим действием ставилась крепкая коричневая кофейная точка на последней странице очередного распутанного дела. Коротко обсуждались ход следствия, его интересные моменты и неожиданные повороты. Чего греха таить, и комплименты взаимные имели место. Только вот после завершения расследования этого дела как-то «не отмечалось». Я заказал два «американо», Виолетта по инерции ткнула пальцем в красивую картинку с чизкейком, но так ничего и не заказала. Так и просидели молча, глядя в окно и думая каждый о своём, дилинькая ложечками в чашках с остывшим кофе. И только у двери своей машины Виолетта, поёжившись от вечерней прохлады, тихо сказала: — А знаешь, Чапаев… Меня сегодня в первый раз в жизни с ангелом сравнили. * * * «Палач божий», Гефтман Марк Борисович, скончался в тюремной больнице через месяц с небольшим. Сожрал-таки его «зверь», хотя и дал пожить «в долг» лишний месяц. Следствие прекратили из-за скоропостижной смерти обвиняемого, и дело перестало быть резонансным. И премию за раскрытие «по горячим следам» нам так и не дали. Лейтенант полиции Лядова С утра настроение было не очень… «Эти две» закатили мне за завтраком скандал, типа, лето заканчивается, а мы мало того что замуж не вышли, так ещё никуда, ни с кем, ничего, никогда, ну и так далее. Короче, зрелищ девкам захотелось. Пытался напрячься, вспомнить и доказать, что «радости жизни» всё-таки были, но, кроме выезда на шашлыки… а потом дождь пошёл… а потом Женька на колючку наступила… да ещё Тимошку два часа по лесу искали (за зайчонком убежал). Короче, понял, что лучше кивать и жевать молча. Пришлось пообещать. А до выходных одна пятница осталась. И никаких тебе дежурств, командировок, перехватов и задержаний на выходные, как назло, не намечается. Правда, выбор тоже, я вам скажу, не шикарный. Ксюха на восьмом месяце, поэтому все эти активные досуги типа аквапарков, аттракционов и прочих «американских горок» не подходят. Разве что её без очереди к кассам можно будет проталкивать. И то не факт. Но тут мои стройные размышления перебила какая-то возня и яростный шёпот у двери кабинета. Басом бубнил вроде Дроздов, а пищал кто? Дверь приоткрылась, пропуская половину лица и туловища старшего лейтенанта Дроздова. — Васильич, мы к тебе… Можно? — загадочно улыбаясь, спросил Ванька. Я было хотел сострить по этому поводу, но дверь распахнулась шире, пропуская вперёд очень симпатичного полицейского в классно подогнанном по фигурке кителе, вкусно облегающей юбочке чуть выше загорелых коленок, ярко-красном шарфике на шейке и модно скошенной на бок пилотке. В руках лейтенант полиции держала неизвестно где добытый поднос, на котором стоял кофейник и три изящные чашечки. Ну конечно, это была она… Моя бывшая оперативная сотрудница, перебежчица и предательница лейтенант полиции Лядова Светлана Ивановна собственной персоной. Да не одна, а с дарами! Я выскочил из-за рабочего стола и, пользуясь тем, что руки у Лядовой были заняты, обнял её за талию. — Поцеловать-то можно? — посмотрев на Ивана, спросил я.