— Таджик. А какая… — А такая… — сам себе отвечая, сказал я, отключив телефон. — Виолетта, у таджиков какая столица? Нужен ордер на обыск, адрес сейчас на электронную почту придёт… — Душанбе, двоечник! — уже понимая, какой последует от меня вопрос дальше, сказала Корниенко, настраивая «поисковик» в своём айфоне. А я, уже не сдерживая возбуждения, орал в трубку своего смартфона, меряя шагами лабораторию, распугав попрятавшихся куда-то экспертов: — Зима, спишь? Ключ от моего сейфа помнишь где? Берёшь бронники — и к машине. Нет, на моей едем, у моего «барсика» багажник больше. — Понял, шеф! — соображая, для чего нужен большой багажник, ответил Зимин. — Поезд «Москва-Душанбе» отправляется в 19–26 с Казанского, — голосом вокзального диктора пробубнила мне старший следователь по особо важным делам Корниенко, понимая, что мои «кавалеристы» взяли след. * * * Мы приехали на Казанский вокзал практически за час до отправления поезда «Москва-Душанбе». Ещё в дороге нам позвонила Корниенко и сообщила, что пассажир Муртаев Далер Юсупович зарегистрирован на этот рейс. Во время приобретения билета был предъявлен паспорт гражданина Таджикистана. Вагон плацкартный четвёртый, место двадцать восьмое (верхнее). Пообщались и с Шароевым. Женька в адрес опоздал буквально минут на сорок. Соседка сказала, что Далер уехал на вокзал и оставил ей ключ от квартиры, чтобы она отдала его хозяину. Деньги за квартплату квартирант оставил на кухонном столе под хлебницей. Сказал, что поехал на родину, на свадьбу к сыну. С собой он нёс большой чемодан и рюкзак. В адрес уже поехал следователь с дежурной группой, а Шароева мы ждали на Казанском вокзале. — Понимаешь, Серёга, — объяснял я Зимину свою версию, — снять с отёкшего пальца Лядовой колечко можно было только или варварским способом, или сделать поверхность пальца идеально скользкой. Корниенко говорит, мол, взяли из масляной лужи на асфальте. Но откуда масло, если уже третий час дождь хлестал? Значит, у кого-то оно было, это самое моторное масло. Ты с собой канистру моторного масла носишь? И я не ношу… А вот в багажнике таксомотора всегда запас для доливки имеется. Соображаешь, к чему я веду? — в горячке толкая Зимина в плечо, спросил я, ожидая подтверждения своей версии. — Да понял я, Чапай! У таксистов двигатели машин изношенные, всегда моторное масло в запасе имеется. Вот этот зверёк и грабанул Лядову, сволочь, — зло процедил Зима. — Остаётся узнать, кто её зарезал… Мог и таксист, — не глядя на Серёгу, угрюмо подытожил я. — Мог… — кивнул в ответ Зимин, глядя, как медленно вдоль перрона растягивается состав поезда «Москва-Душанбе». Мы подошли к четвёртому вагону, когда маневровый тепловоз, звякнув сцепками, остановился на своей отметке. Дверь четвёртого вагона открылась, и на перрон по ступеням спустилась проводница в новенькой форменной тужурке. Форма явно была не её размера и собиралась на животе волнами, отчего та была похожа на гигантскую гусеницу. Тётка одёрнула курточку и начала энергично протирать тряпкой замузганные поручни вагона. Мы подошли ближе. Зима, прикрываясь мной, быстро показал проводнице свои корочки и негромко сказал: — Уголовный розыск, мамаша. В вашем вагоне будет проводиться задержание опасного преступника. Соблюдайте, пожалуйста, спокойствие и тишину. Если кто-нибудь из пассажиров будет вас спрашивать, отвечайте, что, мол, судебные исполнители алиментщика высаживают. Действия проводницы немного озадачили. Не прекращая драить поручни, тётенька насмешливо ответила: — А что это ты, начальник, передо мной своей ксивой машешь, как поздравительной открыткой? Ты разверни, покажи, как положено. Мало вас тут, затейников! Двое тут стоят, со мной какую-то игру разыгрывают, а третий где-нибудь засел и кино снимает. «Тик-ток» называется. Правильно? Я не по тем делам, сынок. — Неправильно! Ну-ка встала! Смирно, я сказал! Ты как, маруха, с органами разговариваешь? По «крытке» соскучилась? — услышали мы злобный голос Женьки Шароева у себя за спиной. Пятки вместе, носки врозь, руки по швам… Проводницу нашего вагона через пять секунд было не узнать. Отойдя в сторону, я с интересом спросил Шароева: — А как ты понял, что проводница из нашего контингента? — Андрей Васильич, а ты посмотри на вторую. Вон, в окошко глазками стреляет, чернобровая. Лет на десять моложе, а на ней старая линялая куртка без двух пуговиц, затёртая до блеска на груди, да на пару размеров больше. Явно старшая у неё новенькую курточку отжала по старой памяти. Вот и получились такие две разные карикатуры. Что дальше, шеф? — Ты, Шароев, на перроне остаёшься. Принимать у нас «пассажира» будешь. Ну и на подстраховке. К себе сразу не повезём. Будем ковать железо, как говорится… В конторе не дадут. Вон за той колонной местное линейное отделение. Вот туда и загоним нашего «зверька». Если плотно на него присядем, должен расколоться быстро. Запрос в Душанбе Корниенко отправила, но, сами понимаете, другое государство, — ответил я, с удовольствием про себя отметив, что проводница так и осталась стоять с тряпкой в руке… пятки вместе, носки врозь… А пассажиры начали подходить потихоньку. * * * Место двадцать восьмое мы нашли быстро. Вагон был относительно чистый, и запахи туалетов и тамбуров пока не пересекались. Я снял с третьей полки матрац и развернул его на нижней. Чёрт его знает, сколько ждать ещё нашего «гостя с юга», так что можно было немного расслабиться. Зимин сел за столик и, отодвинув на окне занавеску, с интересом рассматривал снующих по перрону потенциальных пассажиров поезда «Москва-Душанбе». Я уже и правда грешным делом начал тихонько посапывать, когда сквозь дрёму неожиданно услышал: — Здравствуй, мужики! Вместе ехаим? Я открыл глаза и увидел перед собой мужчину лет сорока пяти — пятидесяти, одетого в новый синтетический спортивный костюм. Слегка раскосые глаза на смуглом лице, короткие, почти полностью седые волосы под велюровой тюбетейкой и заметный шрам от ноздри до кончика верхней губы. Перед ним стоял чемодан с «обглоданными» углами, а за спиной проглядывался крепко нагруженный рюкзак. — Уважаемый, — подперев щёку рукой, задумчиво обратился к вошедшему Зимин, — а давай меняться. Я полезу на верхнюю полку, а ты здесь ноги вытянешь. — Или лучше на моей располагайся. Я тебе уже и матрасик разложил, — миролюбиво улыбаясь, предложил я, привставая с нагретого матраса. — Э! Это такой шутка? А куда ехать тибе? — спросил таджик, пробуя понять, что от него хотят эти русские без чемоданов. Он всё топтался на одном месте, то ставя на пол, то опять поднимая свой тяжёлый чемодан, пока его руки не оказались на расстоянии идеальной доступности. Коротко кивнув Зимину, я перехватил руку с чемоданом, ударом колена освободив пассажира от тяжёлой ноши. Мужчина согнулся пополам, судорожно хватая ртом воздух. А Серёга быстро достал приготовленные наручники и зафиксировал их на обоих запястьях за спиной задержанного. — Что ты… что ты… Волна так! — закричал Муртаев, падая на колени. Я набрал номер Шароева и приказал: — Блокируй выход. Выводим. Шароев, раскинув в стороны руки, встал перед входом в вагон и громко крикнул: — Внимание, граждане! Только что поймали вагонного вора. Соблюдайте спокойствие. Сейчас сотрудники полиции его выведут, и посадка продолжится. Поставив Муртаева в позу «собаки ищейки», Зимин повёл его к выходу из вагона. По пути таджик плаксиво что-то говорил, всхлипывал, но, о чём он лопочет, понять было невозможно. Ну, а мне… мне пришлось тащить тяжеленный чемодан, наверняка забитый подарками на свадьбу из русской столицы. Проблему с чемоданом моментально решил Шароев, поймав носильщика с тележкой. — В отделение полиции, — серьёзным голосом сказал грузчику Серёга, и тот, погрустнев, сразу понял, что ходка будет бесплатной. — Ты смотри, какой чемоданище спёр, — донеслось из очереди на посадку. — Понаехали… — А наши… наши-то молодцы! В дежурной части линейного отделения полиции Казанского вокзала на удивление никого не было. Осмотревшись, я вытащил табельный «макар» и несколько раз громко постучал по решётке «дежурки». — Есть кто живой? Алё, гараж! — весело закричал Зимин и громко свистнул. — Я вот сейчас тебе свистну по рогам… гараж ему! Что тут за маскарад устроили? Документы предъявляем! — донеслось из глубины коридора. Через секунду мы увидели разрывающую полумрак длинного коридора фигуру старшего лейтенанта полиции без головного убора с электрическим чайником в руке. Округлив глаза при виде трёх удостоверений сотрудников Управления полиции, старлей разблокировал вход и впустил нас на свою территорию. — Виноват… вода закончилась. Чаю хотите? — кивая на чайник, спросил дежурный. — Время ужина, товарищ подполковник, мужики кушать пошли, а я… — Это нормально, — успокоил я старлея, — нам помещение нужно вот этого беженца допросить, пока за ним автозак не приехал. Выручай, сынок. — Так, а в раздевалке… там и пол кафельный, и окон нет, — с намёком на эксклюзив предложил дежурный. — Отлично! Веди… — толкая вперёд Муртаева, мрачным голосом ответил Зимин. Зайдя в «раздевалку», мы все сразу поняли, что не для этой цели предназначено данное помещение. Площадью метров десять, без окон, стены выкрашены тёмно-синей масляной облупившейся краской. Видно, маляры тут махали кистями ещё при последнем генсеке. Из стены торчал латунный кран с надетым на него коротким шлангом. А с потолка, на обросшем пылью, как мхом, проводе, свисала огромная трёхсотваттная лампа. Из мебели в помещении был всего один стул, но садиться на него почему-то не хотелось. — Пойдёт? — с облегчением в голосе спросил дежурный. — Спасибо, дорогой. Иди, дежурь, — кивнул ему Шароев и закрыл за ним дверь. Зимин оттолкнул от себя Муртаева. Тот потерял равновесие, но быстро встал и, пятясь назад, загнал себя в угол комнаты. Лицо его было искажено гримасой непонимания происходящего. Пот, градом текущий по его лицу, смешивался со слезами и разъедал ему глаза. Мужчина постоянно моргал, мотал головой и отворачивался от ярко светящей лампы. — Рассказывай! — крикнул Зимин. — Всё рассказывай, Муртаев. Как выслеживал, как убивал сотрудника полиции. — Какая полиция? Ты сумасшедший? Я убивал? Никого… — забормотал в углу Муртаев. — Рассказывай, сука! — неожиданно для самого себя заорал я, сделав несколько шагов в сторону съёжившегося от крика задержанного. — Где нож, которым убивал девушку? Зима, вытряхивай его чемодан. Сергей открыл чемодан Муртаева и вывернул его содержимое на пол. Коробка с обувью, несколько цветных платков, игрушки для детей, две банки красной икры, плотный рулон какого-то цветастого материала… — Серёга, рулон раскатай… — попросил я, наблюдая за реакцией Муртаева. И реакция последовала сразу, как только Зима взял в руки рулон бархатистой материи. — Сирога, эта нилзя… Эта подарок маме невесты. Нилзя, мущина, трогать! — почти закричал внезапно возбудившийся таджик. Зима взял за край рулон материи и рывком бросил его в противоположный угол комнаты. Цветастый бархат эдакой яркой тропинкой начал раскручиваться на грязном полу. Неожиданно все мы услышали тяжёлый объёмный металлический звон. Из размотавшегося рулона на кафельный пол «раздевалки» плашмя упал нож необычной формы. К ножу, дёргая за спиной руками в наручниках, бросился Муртаев. Но короткая подсечка Шароева сбила его с ног, заставив вплотную рассматривать давно немытый кафельный пол. Секунд десять мы молчали, глядя на лежащий возле наших ног оригинальный нож явно ручной работы. Отполированная ручка, сделанная из рога какого-то животного. Широкое кованое лезвие с одной режущей кромкой. Сам металл был необычно серого цвета с тёмными вкраплениями. Шароев достал из кармана куртки плотный прозрачный целлофановый пакет и осторожно положил туда нож. Потом протянул его мне и уверенно сказал: — Это корд. Ручная эксклюзивная работа. Национальное холодное оружие среднеазиатов. У таджиков этот нож как меч у японцев. Такие ножи передаются в роду по наследству. Потерять корд — позор. Дорогая хрень, между прочим. — Сам хрень! — закричал, вставая с пола Муртаев. — Из турьма выйду — отдашь! — А кто тебе сказал, что ты до тюрьмы доживёшь? — демонстративно вынимая свой табельный, заорал ему на ухо Зимин, воткнув ствол пистолета в правый глаз Муртаева. — Не будет тебе тюрьмы, а твоему сыну свадьбы! Сдохнете все! Завтра сюда твоего сына привезут! За ним уже поехали… Я сам… лично его… вот этими руками! — Зачем сын? Сын — Сархат — в кишлаке был! Это я! Я сам один девчонка убивал, — застонал, задёргался, упав на колени, Муртаев.