Я понял, что Зима нашёл правильную лазейку к искажённому сознанию убийцы. Сын Сархат — вот что главное в жизни у этого пришибленного жизнью человека. В эту брешь и нужно было загружать вопросы, пока Муртаев ещё был способен на них отвечать. — Кольцо где? — встряхнув скулящего что-то на своём языке упыря, зло спросил я. — Из-за кольца убил? — У меня-я-я-я… — всхлипнул Муртаев. — Не хотел… девка упрямый! — Давай сюда, падла, — протянув к нему руку, сказал я, с трудом подавляя в себе желание порвать этого лиходея на лоскуты. — У меня он, — опять повторил таджик, несколько раз низко кивнув головой. — Сожрал… он сожрал кольцо, Васильич! — брезгливо поморщившись, крикнул Зима, замахнувшись на мерзавца. — Ах, ты, тварь ненасытная! — неожиданно заорал, бешено вращая зрачками, Шароев. — Шеф, дай мне нож, я ему сейчас кишки выпущу! — Давай! — в ответ крикнул я, протягивая Женьке нож. — Не надо! Я сам… кольцо сам выйдет! Вчера глотал… — заверещал съёжившийся от ужаса убийца, и мы поняли, что он говорит правду. А дальше… А дальше Зима сбегал в «Союзпечать» и принёс с десяток газет и доску с гвоздями от овощного ящика. Шароев снял с «контрабандиста» штаны и усадил «подумать» над случившимся. Короче, процесс был мучительный для одного и омерзительный для остальных. Нашли мы обручальное кольцо с брюликом… Все манипуляции и процедуры снимались на два телефона. А допрос записывался на айфон Зимина и дублировался записью диктофона Шароева. У вернувшихся с ужина мужиков из линейного отделения полиции мы разжились несколькими официальными бланками допросов подозреваемых, досмотров личных вещей и выемки улик преступления. А наш уже знакомый старлей — дежурный по отделению — послал своего помощника на вокзал, и тот привёл вполне себе приличных понятых. Так что пришлось ещё раз заматывать нож в «куклу» и повторно обыскивать чемодан задержанного. Таким образом, были соблюдены все процедурные вопросы и правила ведения следственных мероприятий. Ну и я пообещал «местным», что от лица нашего управления пришлю в линейный отдел полиции благодарственное письмо, особо отметив оперативную помощь в лице дежурной смены. По дороге в Управление, бодая от безысходности ящик с инструментами в багажном отделении моей машины, Муртаев плаксиво повторял одно и то же: — Не надо Сархат Москва. Мальчик хороший, я плохой. Меня турма, Сархат пусть Фатьма женится. * * * В управлении нас ожидала не только старший следователь по особо важным делам подполковник юстиции Корниенко В. Ю. На стоянку высыпала добрая половина штата сотрудников криминальной полиции. Все хотели своими глазами увидеть убийцу, за которым охотились московские опера на протяжении трёх суток кряду. Не могу сказать, что я увидел ненависть в глазах своих коллег. Скорее, презрение и отвращение. — Этот, что ли? — сморщившись, спросила меня Виолетта, встретив нас в коридоре у «Дежурной части». — Может, уже завтра, Чапай? — намекая на позднее время для допроса, спросила она. — Нет, товарищ подполковник юстиции, давай прикончим это дело именно сегодня, — настойчиво гаркнул я на следачку, — для меня это принципиально. — Как скажешь, Чапаев, — немного смутившись, ответила Корниенко и посторонилась. — Во вторую допросную! — махнул я рукой Зимину и извиняющимся тоном обратился к Виолетте: — Понимаю, что устала, но упырь готов к допросу на сто процентов. Мы его уже попытали на Казанском, есть все записи о признании и основная улика — нож. Давай, девочка моя… — Мужчина, вы из меня верёвки вьёте… — почти томно произнесла мне на ухо следачка. — Дежурный, дополнительное освещение во вторую допросную. Быстро… пожалуйста. И водички… В допросную мы входили вместе с прапорщиком из дежурной смены, заносившим в помещение для допросов дополнительные два стула. Я понял, будут «зрители», и оказался прав. Через три минуты во вторую допросную вошли, о чём-то переговариваясь, генерал Ващук и полковник Воронин. Кивнув мне, Ващук для соблюдения приличия спросил у старшего следователя: — Поприсутствуем? Корниенко кивнула и молча отодвинула «зрительские» места за стойку видеокамеры. Потом были обязательная информация, обращённая к задержанному гражданину Муртаеву в начале допроса. Предупредили о ведении аудиовидеозаписи, показав на красный глазок камеры. — Назовите своё полное имя, — прозвучало первое требование следователя. — Как в паспорте или как дома? — не поднимая головы, спросил Муртаев. — Как в вашем паспорте… — уточнила Корниенко, открыв перед собой таджикский паспорт задержанного. — Муртаев Далер Юсупович… — Гражданин Муртаев, гражданином какого государства вы являетесь? — Таджикистон… — Гражданин Муртаев, понимаете ли вы русский язык и нужен ли вам официальный переводчик? — спросила следователь по особо важным делам. — Зачем? Я всё понимаю. Я учил русский в школе. Переводчик не надо… — Гражданин Муртаев, довожу до вашего сведения, что уголовно-процессуальный закон не требует обязательного присутствия защитника при производстве следственных действий с участием подозреваемого. Вам это понятно? — Зачем защищать, если убил? Я убил, я всё говорить буду… — посмотрев на нас каким-то отрешённым взглядом, ответил Муртаев, — только сын не надо… — Мы сейчас говорим только о вас, о сыне речи не идёт, — поспешил уточнить я. — Сына не будешь вызывать, сюда тащить? — с надеждой посмотрев на меня, немного оживился Муртаев. — Мы сейчас проводим следственные действия в отношении вас и говорим только о вас, — непонимающе скосив на меня глаза, подтвердила Корниенко. — У вас есть заявление? — Какое заявление? — с явным недоумением на растерянном лице спросил Муртаев. И я услышал, как сзади нас жалобно скрипнул стул из «Дежурной части» под «центнером» генерала Ващука и как протяжно закашлялся начальник криминальной полиции управления полковник Воронин… Чтобы окончательно не потерять связи с реальностью, я, чуть привстав со своего места, глядя прямо в глаза задержанного, твёрдо и почти по слогам пояснил: — Далер… Юсупович! Рассказывай всё, что рассказывал нам… чистосердечно. — Да! Я хотел чистосердечный сделать. Обязательно чистосердечный! И про кольцо? — стыдливо опустив глаза, спросил Муртаев. — И про кольцо. Всё рассказывай. Тогда будет считаться твоё признание чистосердечным. А потом всё это на бумаге сам напишешь. С самого начала. С того момента, как девушка… то есть Лядова Светлана Ивановна первый раз села к тебе в машину такси, — спокойно объяснил я, чувствуя, как меня начинает потряхивать от нервного возбуждения. — Это расскажу, — согласно кивнул головой Муртаев. — Я в тот ден только на смена выбежал. Натащька спрашивает: «Кто заказ от улица Рыбалько возьмёт?» А я тут рядом… — Диспетчер службы заказов перевозчика «Тройка» Резникова Наталья Николаевна с вами связалась, — расшифровал я начало рассказа Муратова. — Да… Натащька. Забрал я девочка с Рыбалки. Едет печальная такая. Я спрашивал: «Почему не улыбаешься?» Говорит: «Подруга потерял. Надо подруга найти». Я говорю: «Давай искать!» Мне же хорошо. Я еду, девочка подружка ищет, а счётчик — щёлк-щёлк рубли. Приехали контора какой-то. Людей очень много. Девочка говорит: «Тут меня жди. За это деньги давать буду. Далше ехать надо будет». И так меня по руке потрогал. А я смотрю… у неё колечко очень дорогой на пальце. Мой дядя Рахмон ювелир в Душанбе был. Мой мама меня к нему учиться посылал. Я учился, но дядя Рахмон быстро умер, и я домой уехал. Ювелир не стал, но чистый брилянт от стекляшка отличить могу. На такой колечко у нас в кишлаке богатый дом построить можно, или большую отару овец, или… — Дальше что было, Муртаев? — перебила его Корниенко, многозначительно посмотрев себе за спину на притихших на своих местах начальников. — Дальше? Поехали домой подружка искать, — кивнул головой Муртаев. — Это ты тогда решил Лядову зарезать из-за кольца? — вдруг мрачным голосом спросил генерал Ващук, грузно приподнявшись со своего места. — Нет… Не зарезать… Ты что? Я тогда просто подумал, сколько всего можно купить… Кольцо так… игрушка. Адом, гусфанд… хороший… много гусфанд… — Сейчас, — сказала следователь Корниенко, тыкая неярким маникюром в свой айфон, — вот. Перевод с таджикского. Гусфанд — это баран по-таджикски. — Да, я тогда думать, вот бы мой малчик… мой Сархат такой подарок на свадьба, — вздрагивая всем телом, шептал Муртаев. — Девочка сказал мне: ехай. Сказал, болше не нужно такси. Я тогда Натащька просить мне заказ отдавать. Сказать денег дам. Девочка ушёл, а я машина в арка загнал и ждал. Тогда всё придумал… — Что придумали, Муртаев? Как совершить преступление? — не поднимая взгляда от протокола, спросила Корниенко. — Как совершить придумал, — мотнул головой мужчина. — Придумал корд ей показать… — Корд — это твой нож так называется? — попросил уточнить я. — Да… Корд — нож. Девочка испугается, кольцо мне отдаст, и я на Таджикистон уеду сыну на свадьбу подарки делать. Я так думать. А девочка… — Не перескакивайте, Муртаев. Нам нужно подробно восстановить цепочку событий. Вам позвонила диспетчер заказов Резникова? — напомнила следователь. — Нет… цепочка не было, только кольцо. Мне Натащька позвонила… — Резникова — это и есть Наташка, Муртаев, — с небольшим раздражением в голосе попыталась поправить обвиняемого следачка. — Нет… — Хорошо… Наташка позвонила? — Да… я кушал. Девушка выбежал, в машина сел… злой такой. Меня увидел, ничего не сказал. Ругался. Говорил, кот плохой… говорил, голова нужно кот оторвать… Я смеялся, говорил, зачем кот голова отрывать… пусть мявкает. Она тоже смеялся… — Муртаев, по существу… — По существу приехали мы на Обводная… плохой улица, тёмный. Девочка побежал… дождь шёл, а я за остановка отъехал и ждать стал. Долго ждал… Одна девка из ресторан вышел… очень пьяный. На меня смотрел. Я тогда машина дальше поставил. А этот девочка потом вышел. Куртка жёлтый… Телефон брал и звонил, Наташка звонил… Я нож взял и к нему пощёл. Дождь по крыша стучит, меня не слышно совсем. Сзади девчонка взял, а второй рука нож ей показал… Говорю, дай кольцо, домой к маме, папе живой пойдёшь… Она смеётся… говорит, я тебя узнал… Я говорю, таджик в Москва много, как ты меня узнал? Она говорит, убегай, дурак… искать тебя не буду. — Муртаев, убитая вами девушка говорила вам, что она работает в полиции? — глядя в глаза убийце, жёстко спросила старший следователь. — Какой пал… ничего… Говорил, мудак, говорил… плохие слова говорил… Я не хотел… я думать бросать девчонка и уходить совсем… — И что же ты? — процедил сквозь зубы полковник Воронин. — Испугался! — неожиданно крикнул, глядя на всех нас ненавидящим взглядом, убийца. — Заберут тюрма, а Сар-хат совсем один будет… Скажут, отец плохой — значит весь род такой. Зачем Фатьма такому давать?